Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России
Телячьи нежности
Фронт тысячекилометровым змеем дымился и ворочался на местности. И где-то, ближе к середине его, в только что захваченном немецком окопе тяжело дышали и приходили в себя семнадцать бойцов. Всё, что осталось от шестидесяти двух человек всего семь минут назад поднявшейся в атаку роты. Они сидели среди трупов убитых ими и тех, кто могли убить их, среди мёртвых товарищей, ещё пять минут назад живых. Уцелевшие были в крови и грязи, и чудовищной неуклюжестью фигур мало походили на людей. Убийцы, побившие убийц. Гнойные сливки рукопашного боя.
Красноармеец Корепанов снял вогнутую ударом каску и пощупал огромное пунцовое ухо. Старшина Малютин проследил в чистом небе полёт расцветшей зелёным цветком ракеты и громко прокричал:
– Офицеры есть?
Молчание было ему ответом. Старшина поднялся и так же громко сам себе сказал:
– Офицеров нету. Как старший по званию принимаю командование на себя. Рота, выходи строиться!
Кряхтя и матерясь, солдаты начали выползать на свою сторону окопов. Старшина опёрся сапогом о ящик со снарядами и тоже выбрался наверх.
Стояли перед ним ошмётки роты. Ещё пять минут назад они были зверьми и теперь медленно возвращались в человеческое обличье. Корепанов, с залитой кровью половиной лица. Сержант Матынян, без правой штанины на кривой ноге, чешуйчатой и грязной, как у динозавра. Красноармеец Божья Воля. На чёрном лице белки глаз, похожих на фары. Ни одного целого. И сам старшина с недоумение увидел у себя в руке немецкую сапёрную лопатку. Как и где её поднял – не помнил.
Что хотел сказать товарищам старшина Малютин – мы не знаем. Потому что с передовой, из самого пекла недавнего боя, появились двое верховых. Лейтенант на маленькой рыжей лошадке. Без седла, с рукой на перевязи. И майор, без головного убора, как бог войны – на огромной, словно сложенной из глыб, чёрной лошади. Пока майор с болезненной гримасой слезал на землю, старшина стал перед ним и приложил руку к пилотке:
– Командир ветеринарного взвода второй роты, второго батальона, одна тысяча сто восемьдесят первого полка, триста восемьдесят седьмой стрелковой дивизии старшина Малютин. Определяем потери после атаки, товарищ майор.
Офицер оглядел неровный ряд и попытался пройти вдоль строя. Но перенести тяжесть тела на левую ногу не смог, уцепился за стремя:
– От имени командования батальона объявляю всему личному составу благодарность!
Солдаты постарались подтянуться, неровно, но дружно ответили:
– Служим трудовому народу!
– Хорошо служите! – майор вытер лоб зелёным платком и продолжил:
– Сейчас вам надлежит следовать на отдых и переформирование. В четырёх километрах отсюда расположена вёска Скрыня. Там вы поспите и отужинаете. А через два дня обязаны прибыть в Пинск, в расположение части. Командуйте, старшина... Да помогите сесть в седло, черти!
Корепанов сорвался с места, подставил под костлявый зад майора широкую ладонь и подтолкнул его. Майор гикнул, и каменная его лошадь со спутником двинулась дальше вдоль окопов.
А наши недобитки пошли в вёску.
Они пришли туда, когда солнце за лесной вырубкой сплющилось о горизонт. На окраине вёски стоял обоз трофейщиков – оглобли вверх. Там уже дымилось, и в воздухе пахло варёным мясом.
Встретил старик, с крюком вместо руки. Ветеран империалистической и счетовод. Рассказал, что в вёске до войны было отделение совхоза. Тут держали стадо зубров, отсюда молоко прямиком поставлялось в столовую Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии.
– Перед оккупацией зубров угнали в лес. Да куда там! Нашли немцы проклятые, сожрали стадо. На дальних отгонах сохранили несколько пар голов на развод. Да тут, на вёске, уберегли шесть коров. Немцам сказали, что у них ящур. Да они и правда полудохлые. Без ухода и кормёшки какое там стадо! Да восемь телят ещё. Три телёнка совсем плохие, не выживут. Мы одного на ужин вон той части отдали, что на опушке остановилась. И вам телёнка дадим. Проса отсыпем – каши сварите. Словом, располагайтесь, товарищи, мы вас два года ждали!
Расположились. Сначала хотели выспаться. Но голод не тётка – старшина отрядил Корепанова в загон за телёнком.
Тот привёл.
Телёнок, с лишаистыми боками и крупным голым лбом, на ногах нетвёрдых, но широкой кости. Видна порода. Старшина до войны ветеринарным фельдшером был в научном институте под Харьковом. Сразу понял – peripneumonia contagiosa bovum. Повальное воспаление лёгких. Заразная болезнь. Мера борьбы одна – поголовный убой. Но есть можно.
Все семнадцать окружили телёнка. Это же мясо, от которого в окопах давно отвыкли. Имеется в виду – мясо животных.
– Красноармеец Корепанов! Заколоть телёнка.
Корепанов вышел из круга, взвесил на руке тесак, примериваясь, куда ударить. Занёс руку. Замер:
– Да киньте ему тряпку на глаза! глядит... как ребёнок!
Тряпку кинули. Телёнок, стараясь стряхнуть её, начал пятиться. Сзади его подпёр Матынян.
– Коли!
Корепанов психанул:
– А чего я? Крайнего нашли. Да я в окопе своё уже отколол. На сто жизней вперёд.
Плюнул и воткнул нож в землю. Отошёл и сел, придерживая враз заполыхавшее ухо.
Старшина растерялся:
– Ну, черти. Кто смелый? Это же не фашист, он не ответит.
– Вот именно. Не фашист. – Красноармеец Божья Воля взял тесак и стал напротив телёнка. Снял тряпку. Развернул тесяк в ладони, рукоятью постучал телёнка по лбу:
– Ну, дурашка. Ты пойми, нам жрать надо. Мы голодные, как волки. Ну – не мы, так другие сожрут.
Молоденький красноармеец, с упавшим на предплечье погоном, засмеялся:
– Сразу видно учителя. Ты с ним ещё по-немецки поговори, на языке Гёте.
Божья Воля так же, ручкой вперёд, сунул клинок красноармейцу:
– Смелый? Ну, так и коли.
Красноармеец нож взял, другой рукой попытался приладить погон на место, зачем-то поплевав на него:
– А запросто. Представим себе, что это не телёнок, а фашист. Какой-нибудь Ганс из Гамбурга...
Красноармеец поднял нож на уровень лица, ища место для удара:
–...или Фриц из Франкфурта...
Но неожиданно тоже кинул нож на землю:
– Не могу. Какой он фриц. Да и кто видел, чтоб фрицев жрали? Убивайте сами.
Так и стояли. В кругу солдат – телёнок на шатких ножках.
Корепанов сказал:
– Старшина. Попроси кого-нибудь из местных. Жрать же хочется. Вон, бабы просо принесли. С полпуда. Дело за мясом.
Старшина только теперь отбросил сапёрную лопатку. Почувствовал пустоту в руках. Поднял тесак:
– Слабаки. Гляди, как надо!
Старшина знал, куда бить. Межу рёбер, в сердце. Вот сюда, в седую проплешину...
Старшина опустил нож и засмеялся:
– Да кто ж телят режет? Его ж надо деревянной кувалдой по лбу!..
И все подобрели, растаяли, и глядели на телёнка, как на родного. Словно отложенная казнь как-то оправдывала их. Послали красноармейца в совхозный сарай за кувалдой. Там наверняка есть.
Подошёл однорукий хуторянин. Долго стоял поодаль, высекая из зажатого в крюк кресала искру. Старшина чиркнул спичкой, помог старику прикурить. Дым потянулся такой, что даже телёнок поморщился.
– А я думал – у вас в котле уже кипит. Что – телёнок не нравится?
– Да не то, чтобы, – старшина замялся. – Зарезать рука не поднимается. Кувалду надо.
– Надо, – согласился местный. – Но можно и ножом. Какая разница. Кабы у меня сила в руке – я бы вам постарался. А то глядите. На опушке там санитарный обоз остановился. Так я им худобу отдам.
– А и отдай, – учитель Божья Воля потрепал приговорённого за ухом. Круг разомкнулся, и Матынян хлопнул телёнка по заду. Тот шевельнулся, неверно переступил ногами. Неожиданно зло однорукий ткнул его крюком в бок и погнал с поляны.
С минуту так и стояли, разорванным полукругом.
– Улыбнулась нам говядина. "Но ах! лишь солнце засияло, Угасли милые черты!" – подвёл итог Божья Воля.
От сарая вернулся красноармеец. Приволок огромную кленовую кувалду:
– Вот... а где телёнок?
И разом засмеялись все. Сначала прыская в кулак, потом уже едва сдерживаясь, затем заржали по-жеребиному на всю вёску. Телёнок, понукаемый счетоводом, сначала присел от страха, а потом вскинул зад и помчался по улочке, погоняемый солдатским хохотом...
Ваши комментарии к этой статье
№75 дата публикации: 03.09.2018