Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России
Иван Наседка и другие жители земли
Утром на Сретенье был я свидетелем настоящего столпотворения в маленькой приходской церквушке в Верхососне, где служит скромный иерей отец Игорь. А часом позже стоял у городского собора, где служит благочинный отец Олег. Так вот в соборе и десятой части молящихся не было от числа тех, кто посетил село. Упаси Боже – и мысли нет сталкивать священнослужителей даже на страницах этой рукописи. Просто подумалось тогда, что в церкви нашей происходит что-то не так, не по Божески. Заполнившие храмы после семидесяти лет атеизма люди теперь отхлынули, отшатнулись от церкви. И, на мой взгляд, причина тут не в людях, а в самой церкви.
Не люблю этого слова – раскол, но оно нынче всё настойчивее напоминает о себе. А сегодня глянул в календарь – и прошлое буквально ворвалось в открытое окно с ветром, приправленным сладким дымком от горящего на задворках соседского дома костра из сухостоя. Именно нынче исполнилось 330 лет знаменитой в истории церкви «пре о вере».
История русского православия вообще наполнена расколами и трещинами. И первый раскол случился уже по Крещении Руси. Ведомо ли вам, что крестил её, на деле, ещё Святослав Храбрый? Когда он разгромил Хазарский Каганат, то византийский император Никифор Фока согласился присоединить новые земли к Киевской Руси лишь на том условии, что в Каганате примут православие. Вот тогда Святослав и посадил в Белгороде митрополита Никона. А Владимир Святой лишь через двадцать лет утвердил первого митрополита Михаила, но кафедрой ему определил город Переяславль, как бы в противовес Белгороду.
Но это был ещё не раскол. Раскол случился чуть позже, когда черниговские князья Ольговичи отказались признавать киевского митрополита. А, чтобы не отстать от Владимира, они пригласили себе архиерея из Доростола, из Болгарии.
И потом многожды полотно русского православия крошилось и перекраивалось. Когда митрополит Алексий, в годы татарщины перенёс кафедру во Владимир на Клязьме, то Киев как бы откололся от русских земель, оставаясь под прямым окормлением Константинопольского патриарха. Здесь возникла своя митрополия, отдельная от Владимирской и Московской. А на Руси при сыне Ивана Грозного, Фёдоре Иоанновиче, учредили русскую православную церковь со своим патриархом Иовом, и окончательно ушли от зависимости Константинополю. К тому времени это был город Стамбул, разросшийся на обломках Византийской империи.
А Киев оставался митрополией Константинопольского патриарха. И все земли нынешнего Белгородского края от времён Святослава Храброго входили в состав Киевской митрополии.
Киев, собственно, и стал последним оплотом византийского православия. Не случайно в Московской Руси заодно называли греками и охридских, и антиохийских, и александрийских, и киевских священнослужителей и монахов.
Представляете – какие потрясения народные сопровождали все эти изменения, сколько посохов сломали в спорах архиереи? В этом котле бурлила кипучая церковная жизнь, издавалась богословская литература, имелись крупные православные учебные центры.
А севернее этой послевизантийской цивилизации сложилась новая историческая общность – православной русский народ и его государство с центром в Москве.
Здесь сохранилось то изначальное православие, что вынес из Киева ещё в Батыевы годы митрополит Алексий. Главными духовными книгами тут были Библия в кирилло-мефодиевском переводе и сербский «Номоканон» в переводе Зонара. А поскольку Москва оставалась как бы за «деревянным занавесом» – была отгорожена от Европы и вообще называлась Залесской Ордой, то всякая богословская и научная мысль в ней оставалась на уровне дотатарского Киева.
Передовые русские люди, вроде боярина Фёдора Михайловича Ртищева, понимали, что духовная блокада буквально уничтожает Россию. Требовался прорыв. А поскольку Русь была вся, до последнего бобыля, страна христианская, то без церковных подвижек добиться ничего было нельзя.
Положение усугубилось тем, что за сто лет до той самой «при о вере» состоялся Стоглавый церковный собор, подтвердивший незыблемость северорусского православия. Те же Библия и Номоканон митрополита Алексия оставались основой веры и богослужения. А южнорусские «книжники» объявлены были «еллинскими прелестниками».
Собственно, в старой русской вере было здоровое зерно русского единства. Вокруг неё сложилась особая космогония с опорой на то, что Исус Христос пришёл в мiр затем, чтобы вытеснить языческих «ложных» богов и стать на их место. А верховный Бог-отец оставался незыблемым Богом Саваофом, покровительствовавшим Руси с гиперборейских времён. Отсюда и почти языческая православная обрядовость староверов, их «ярилины» народные рубахи, их неповторимый, уже почти утерянный, русский язык. Я вообще думаю, что накопление духовных богатств наших предков длилось как раз до проникновения к нам «еллинской прелести», до церковного раскола.
С тех пор мы живём старыми запасами, не создав ничего нового. Триста лет мы тратим то, что предки копили тысячелетиями. Мы уже потеряли народный костюм. Мы забыли былинный эпос. Мы рассыпали ржаное зерно языка, смешав его с плевелами латинизмов…
Так вот боярин Ртищев и ещё многие достойные русские мужи поняли, что со старым, «саваофовым» мировоззрением, нашим людям в современном им мире не выжить. С волками пристало время выть по волчьи.
К тому времени в церкви как раз вызрел нарыв. Ещё патриарх Филарет собрал несколько дьяков и монахов и заставил их выправить очевидные ошибки в богослужебных книгах. За основу «справщики», игумен Дионисий, дьяки Арсений Сухой и Антоний Крылов, поп Иван Наседка взяли старые, «начальные» московские рукописи. Но новый патриарх Никон собрал новую команду затем, чтобы книги переписать уже «на еллинский манер».
Никон понимал, что служба по новым книгам позволит привлечь в Московские храмы иереев с юга, из Греции, Сербии, Малороссии. Это обновит клир. Тем более, что в Киеве, Вильно, Остроге и других южных городах московских священников можно было обучать в духовных учебных заведениях.
Надо сказать, что в Московии в то время священство являло собой не самую просвещённую часть общества. Как правило, «колокольное дворянство» представляло наследственное сословие. Обучались дети священников у самих же священников и путь у них был один – в священники. Был и ещё один путь. На Руси существовал такой институт – изгои. Это люди, которых, как бы мы теперь сказали, по профнепригодности изгоняли из общины. Так вот первым кандидатом в изгои был княжеский сын, не получивший удела. Вторым был купец, не вернувший долга. И третьим – сын священника, не выучившийся грамоте.
Церкви в те времена делись на три разряда – патриаршие, царские, или государственные, и ружные. Были ещё дворовые, по сути подчинявшиеся патриарху.
Так вот священники всех церквей имели одинаковый сан: дьячки, дьяконы, попы и протопопы. Но по уровню жизни, по защищённости разнились очень. Клир патриарших церквей чаще всего служил по наследству в одних и тех же церквах. Своих попов царь менял и назначал по собственной прихоти. А в ружных церквах священников нанимал и изгонял мiр.
В дворовых церквах, принадлежавших боярам и дворянам, попы жили почти на правах холопов. Очень часто вельможа выгонял прочь попа вместе со всем семейством.
И вот, ко времени церковного раскола, по Руси ходили чуть не полчища бродячих священников, готовых за ничтожную плату хоть крестить, хоть отпеть, хоть тайно повенчать. Нраву они были не всегда христианского, а потому их часто сравнивали с разбойниками.
Это не придавало весу церкви. А тут ещё произвол монастырей, имевших собственных крепостных, а тут ещё зажравшиеся, извините, архиереи, увешенные золотыми панагиями.
Такой порядок надо было менять. И Никон поменял, изменив весь уклад церковной жизни.
И случилось почти непонятное. Вся народная масса, за малым исключением, эту революцию приняла. Во дворах воевод заполыхали костры из «неправильных книг», нарочно на то нанятые палачи кололи «лукавые» иконы. Свергались и шли на переплавку колокола с полуязыческими рисунками.
Это было обновление, сравнимое с Октябрьскими ожиданиями. Почти «мы наш, мы новый мир построим». Как и в ХХ веке, тогда всем казалось, что до окончательной победы над вековой отсталостью остался один шаг.
Но, как всегда, подвели враги. В Московской Руси оказалось много тех, кто не захотел революции. Это были раскольники, белогвардейцы XVII века, и вёл их неистовый протопоп – генерал Аввакум.
Об этом много написано, и мой добрый читатель не хуже моего знает историю раскола. Мы же пока ведём речь о «пре о вере».
Так вот, нарыв всё вызревал. И в самом государстве всё было в движении. Оно расширялось, и скоро основательно двинулось на юг, в Дикое Поле.
Надо вам напомнить, что во времена Никона и Алексея Михайловича наши белгородские земли ещё не ходили в состав Московской Руси. Представляете – Сибирь уже почти как сто лет была под рукой московского царя – а бывшая Белгородская митрополия оставалась в пределах Киевской юрисдикции, в свою очередь подчинявшейся Стамбулу.
Теперь загибайте пальцы. Мы имели тогда на Белгородской черте:
а) границу Киевской и Московской Руси;
б) границу Московского и Константинопольского патриархатов;
в) границу Московской Руси и Юрт Донских казаков.
А главное – мы имели здесь границу двух разных православных миров – московского и греческого. К тому же к 1637 году, началу строительства Белгородской Засечной черты, Москва не имела международных оснований на колонизацию местности. Засеки, вал и города здесь строились, как бы мы сказали теперь, явочным порядком. И делалось это совсем не из-за угроз от Крыма: просто русский царь брал под охрану международные торговые пути, опоясовшие Русь. Лишь спустя десятилетия, по Андрусовскому миру, Европа признала право России на Белгородские земли.
А пока, представьте себе, сын Ивана Наседки, протопоп Фёдор Наседка, получает патриаршее благословление на строительство церквей по Белгородской засечной черте.
И что ему прикажете делать? Территория канонически принадлежит Константинопольскому патриархату. Значит – церковь московского патриархата в Короче или том же Верхососенске не поставишь. Не поставишь и государственную церковь, ибо местность Москве не принадлежит.
Оставалось одно – рубить ружные церкви. Что это такое? А это когда создаётся приход, по душам расписывается подать, или руга, и на эти доходы ставится храм. На эти же деньги призывается и содержится клир.
И вот представьте. Ты – каргопольский или дедиловский мужик, сорванный с семьёй с места и переброшенный на порубежье, возводить укрепления. У тебя и без того жена да семеро детей под телегой живут, а тут последнее отнимают на церковь!
Я не знаю, как выкручивался Фёдор Наседка. А ведь ему ещё надо было догматически выдержать верную линию. В стране – раскол, и по каким книгам прикажете служить в новых храмах? Каким письмом церки расписывать – древним новгородским или новым киевским?
Но я твёрдо знаю, что те неведомые муромские да ряжские, да иных городов и земель землекопы и плотники, мужики и бабы были настоящими героями. Богатыри! Вручную и оборонную линию возвели в двадцать лет – полторы тысячи километров чуть не от Днепра до Волги. Да со всей, как мы скажем теперь, инфраструктурой, да с соборами и храмами…
А ведь тут разного чина и звания народа набралось! Сюда сбегали из Москвы от царя и Никона старообрядцы со своим двоеперстным крещением, сюда же волну за волной выталкивали переселенцев с Украины бесконечные восстания против панской Польши. И возникла тут неповторимая чересполосица, когда русские сёла перемежаются с украинскими, когда с младенчества дети понимают любой говор и с молоком матери впитали народные песни неньки Украины и Святой Руси.
В городах стояли полки гарнизонной службы из стрелецких и казацких сотен. И вот по этим полкам скоро вспыхнуло, побежало пламя, спалившее и самих стрельцов, и сторожевых казаков, и малороссийское чубатое войско.
В 1682 году, как раз в нынешний день, 5 июля, строобрядцы в Грановитой палате Кремя поднесли Патриарху, извините, серебряную калошу. Они заявили, что «Патриарх де не Патриарх, а сотоно. И щепоть его антихристова, и молитва его блевотина». Челобитную с такими словами на патриарха вручил правительнице Софье предводитель спорящих о вере (отсюда и сочетание «пря о вере») протопоп Никита Пустосвят.
В тот день в Кремле Софья попыталась миром разрешить затянувшиеся недоразумения между староверами и приверженцами нововведений Никона. У неё, как у правительницы, что говорится – накипело. Её опора – стрелецкое войско – было чуть не сплошь из староверов. А церковный клир и городовые обыватели уже приняли новые правила.
Требовалось поставить точку. Тем более, что в эти дни Москва была практически на осадном положении. Вышедшие из повиновения стрельцы заняли почти все госучреждения и по всему городу поставили свои караулы. Уже рано утром 5 июля, в среду, на кремлёвской площади стали собираться толпы народа. Ревнители древлего Благочестия – иноки и священники, расставив аналои со старыми иконами, говорили о правде старой веры. А в Грановитой палате Кремля собрались царевны Софья и Татьяна, и царица Наталья. Духовенство и бояре были в полном сборе. Со стороны староверцев прибыли поп Никита Добрынин, инок Саватий Соловецкий, поп Сергий, Сава Романов и другие в сопровождении стрелецких голов и охраны.
Караул из верных Софье стрельцов стоял у двойного трона, где сидели малолетние цари Иван и Пётр. Пётр всё видел и ничего не забыл.
А спор временами доходил до рукоприкладства. Упорность и страстность сторон произвели сильное впечатление. И дошло до того, что победа склонялась в пользу старообрядцев. Стоял невероятный шум. Никита Пустосвят зачитал челобитную. По сравнению с ней недавний панк-молебен в Храме Христа Спасителя звучит лебединой песней. Там есть такие перлы: «Тебе же, преступный Иоакам, брехню твою Господь вернёт в волосатые уши и тайный уд ущемит … Ежели кому Никонова ересь свет, живами персты Христовы зенки выколоть… И проклянет тя, Иоаким, всякого рода тварь, и болярин, и холоп, и тать, и ****еть». После чтения, чтобы не дать старообрядцам окончательно победить, царевна Софья остановила «прю».
Ревнители благочестии торжествовали. "Победихом, победихом. Так веруйте. Мы всех архиереев перепрахом и посрамиша" – возглашали они и вздымали руки: "Тако слагайте персты". На Лобном месте иноки разъясняли народу основы старой веры.
Но победа эта устрашила Софью. Уже вписавшая Россию в мировой контекст, она не могла идти на попятную. И потому учителя раскола были схвачены. Никиту Пустосвята казнили на Лобном месте.
Патриарх Иоаким не выиграл «прю о вере». Но он выиграл церковь. Старообрядцев загнали в глубокое подполье, рассыпали по лону земли. Много их оказалось на Белгородской Засечной черте и за нею, много южнее.
Не знаю, как сложились бы судьбы церкви и страны, если бы старая вера устояла. Думаю – всё равно иного пути, как выход из Залеской Орды, у нас не было.
Но подозреваю, что было бы у нас больше совести и души, любви к работе и ближнему. Посмотрите нынче на старообрядцев. Все мы могли быть такими же покладистыми людьми из народной сказки.
Ваши комментарии к этой статье
№71 дата публикации: 01.09.2017