Живёт порой воришка в человеке, –

И в нём таятся светлые грехи –

Мы пили чай в моей библиотеке

Взахлёб читали лучшие стихи.

Он был несостоявшимся поэтом,

Она сама была чиста, как стих.

Я рад гостям, как радуются свету,

И горд за книги, что пленили их.

Ему на полке приглянулся Игин,

А ей Рубцов – за томик по рублю.

...Мне нравится, когда воруют книги.

Таких воров я загодя люблю

Первый голос:

– Скажи, оракул, через поле мне

Как перейти, не ранясь, по старинке?

– Нельзя ходит босому по стерне,

На это есть армейские ботинки.

Второй голос:

– Скажи, оракул, через поле мне

Как перейти, не ранясь, и немного?

– Нельзя ходить босому по стерне,

На это есть широкая дорога.

– Проглядеть ты мог едва ли

Как с утра, на той неделе

Тут две мухи пролетали?

– Было. Но не пролетели.

С одною, как я помню, мы обвенчаны,

Но потому, что был несмел и тих,

Меня совсем не замечали женщины,

И Родина была одной из них.

Но словно было так судьбой завещано –

Мужской защиты тоже не постиг.

В беде меня всегда спасали женщины,

И Родина была одной из них.

В жизни можно многое успеть

Даже в две последние минуты,

Написать роман и песню спеть,

И помочь деньгами хоть кому-то.

Кто сказал, что наша жизнь пятак?

Будь мы даже рваны, мяты, гнуты –

Ты живи на свете только так,

Будто есть в запасе две минуты.

Когда-нибудь. Назвать число не смею,

Со мною разом, в неизвестный час,

Погаснут Дева и Кассиопея,

И Марс закроет красноватый глаз.

Я это не увижу, между прочим,

И лишь поймает напоследок слух.

Как скажет мне Господь:

– Спокойной ночи,

Да не разбудит спящего петух...

Исчезнет вода из колодца,

Небесный сомкнётся предел,

И каждый из нас содрогнётся

От зрелища собственных дел.

И будет совсем не случайно,

Когда, лакировке в ответ,

Откроются бездны и тайны,

Каких и не видывал свет.

Сижу на собрании между

Юнцов и пророков седых,

Среди подающих надежды

И рядом с лишёнными их.

Поэты земного масштаба

Читают стихи без забот,

И было б всё это не слáбо,

Когда бы не было слабó.

Мой пёс на болотную птицу натаскан,

И вывел на хутор глухою тропою.

Здесь всё на поверку похоже на сказку,

Про древний колодезь с живою водою.

И вот журавель оживает и гнётся,

И в срубе, с железным ведром на потребу,

Качается звёздами влага колодца,

И льётся во фляжку, как жидкое небо.

И не лицо в стекле, а просто рожица,

И не фигура, а переполох.

Здесь всё итог. И даже то итожится,

Что не запишешь ни в какой итог.

И нет друзей. И нет дежурств по графику,

И остаётся бедному опять,

Как в детстве, убежать из дома в Африку,

Чтоб негров от цепей освобождать.

Я не сенька, как я вижу,

Да и шапка не по мне.

Прочитал я много книжек –

Ни на гран не поумнел.

Да и ты, по делу судя,

Грамотей себе во вред.

Видно, книги пишут люди,

Задурманить белый свет.

А я не боюсь вливаться в рать

Героев крыловских басен.

Я буду слушать и буду внимать,

И делать вид, что со всем согласен.

Ведь все мы торопливо бежим

По распорядку тренерского дня.

Но у меня нет задачи изменить режим, –

Удержаться бы, чтобы режим не изменил меня.

Я вам не пень и не Ерошка,

Падите предо мною все!

И гордый, еду я на дрожках

В дворянском красном картузе.

Горжусь Петром и Катериной,

Горжусь, слагая это стих,

Лебяжьей взбитою периной

И пеньем девок крепостных.

Дарю целковый всякой Нюшке,

И это, право, неспроста!

Люблю в субботу на конюшне

Свист сыромятного кнута.

Люблю над воинскою бранью

Осколками побитый флаг.

Люблю дворянское собрание,

Люблю купеческий размах.

И вовсе не от жажды мести,

А потому, по чести чтоб,

Верните мне моё поместье,

Не то я всем забрею лоб.

Отвергла истина иная

Тысячелетний идеал.

Сегодня Бог разъединяет

То, что вчера соединял.

И всё теперь ко злобе дня –

Тротил, елей и камилавка,

И благодатного огня

Артиллерийская доставка.

Ему смущение не к лицу,

Как бесконечных здравиц свиток,

На праздник принесли бойцу

Сто поздравительных открыток.

Присев на припочку крылец

И повертев в руках конверты,

– Я не герой, – сказал отец, –

И не святой. И не бессмертный.

80 лет Победе

Портсигар обтянут тонкой кожей,

Котелок, изведавший огонь.

Дед почти на сотню лет моложе

Нынешнего внука своего.

Он свинцом и сухарями беден,

Он почти разут среди зимы –

Ничего не знает о победе,

Из того, что точно знаем мы.

Я бы угадал его, наверно,

Даже подойдя издалека...

Дед ушёл из дома в сорок первом

И ещё не приходил пока.

Это, братцы, не пустяк,

Душу тёмную тревожит:

Всё снаружи мне не так,

Изнутри не так мне тоже.

Со стены содрал ковёр,

Амфору разбил пустую.

Бабушку не перевёл.

Ну, и так.

Бунтую.

Говорят, что погода влияет на жизнь

И даже на судьбу, вроде.

Тут только поддашься – тогда держись –

Будет дряннó при любой погоде.

У меня с судьбой такая связь,

Что я задаю ей жару,

Я живу, не пристегиваясь,

Ни к креслу, ни к земному шару.

Вот день, в который не лгут,

И на душе с печалью

Не только кумач, и не только салют,

И музыка со свечами.

И вспоминаются вполне

Герои на самом деле,

И даже Сталин, который при мне

Жил целых две недели.