А. Алехин

Глубок смысл природы
Фёдор Александрович Васильев

Ф. Васильев. Автопортрет

В тринадцатилетнем возрасте он рисовал совсем слабо, на уровне начинающего ученика. Семнадцати лет рисовал и писал не по годам профессионально, выразительно, образно. В двадцать три года Фёдор Васильев скончался, оставив несколько шедевров пейзажной живописи и множество великолепных картин, этюдов и рисунков. Талант художника проявился не слишком рано, но развивался стремительно.

Васильев родился 10 февраля 1850 года. Детство его прошло в Петербурге, в бедной семье мелкого чиновника.

Крайне нуждаясь, Васильевы переезжали с квартиры на квартиру, тщетно подыскивая комнату подешевле.

Долгими зимними вечерами нередко сидели в темноте: не на что было купить свечей. Ещё мальчиком Фёдор начинает работать за три рубля в месяц. Когда умер отец, все заботы о семье легли на его плечи, что укрепило в нём природное чувство ответственности, сознание долга и трудолюбие. В характере, наклонностях и поступках Федора проявляются задатки его будущего духовного облика – настойчивость, в высшей степени развитое чувство человеческого достоинства, тонкий интеллект, деликатность.

Когда ему исполнилось тринадцать лет, он оставил должность писца в Адмиралтействе, нанялся в услужение к реставратору картин в Академии художеств П. К. Соколову. Пётр Кириллович был близко знаком с И. Н. Крамским, П. П. Чистяковым, И. И. Шишкиным, со многими другими выдающимися мастерами.

Так произошел в жизни Васильева первый серьёзный поворот в сторону искусства.

В том же 1863 году он поступил в вечернюю рисовальную школу Общества поощрения художников. Ему повезло: там преподавали в это время П. П. Чистяков, И. Н. Крамской, Ф. С. Журавлев, А. И. Корзухин, М. К. Клодт. Основную массу многочисленных воспитанников составляли одарённые молодые люди разных возрастов, не имевшие подготовки для поступления в Академию. Среди них учился, как уже говорилось, и Репин, поведавший в воспоминаниях о рисовании своего первого гипса.

Особое место среди педагогов занимал Крамской. Его воскресные занятия проходили в классах, до отказа заполненных учениками, – так велик был авторитет Ивана Николаевича среди юных художников. Глубокая принципиальность во всех вопросах художественной жизни, педагогический опыт, ум и образованность Крамского навсегда покорили Васильева.

Ф. Васильев. Болото в лесу. Осень. 1871 – 1873 гг.

В 1867 году он окончил школу, пребыванием в которой ограничилась его систематическая учёба. Таким образом, Васильев, по нынешним меркам, имел лишь среднее художественное образование.

Но если посмотреть на ученические работы Васильева, то видно, как год от года они становятся совершеннее, достаточно ярко свидетельствуя о творческой индивидуальности автора. Особенно это относится к созданному в течение последнего учебного года, – прежде всего, к картине «После дождя».

Промытая ливнем петербургская улица. Чистый, влажный воздух. Золотистая дымка, окутавшая дальние дома. Какой-то чиновник в цилиндре и с портфелем под мышкой осторожно перебирается через лужи. Извозчичья пролётка с понурым кучером, рабочий в строительной люльке, фигуры пешеходов... Прекрасно передана свежесть мягкого летнего вечера. Так можно написать, лишь горячо любя природу, родной город, людей.

При всей ещё незрелости этого произведения, некоторой робости и наивности, оно покоряет ясностью художественного видения, звонкостью колорита, безукоризненно переданным световым состоянием. Васильев показал себя тонким лириком, наделённым способностями к пленэрной живописи.

Он рисовал и писал без устали, изучая природу. В этом изучении очень помог юноше Иван Иванович Шишкин, ставший в то время близким семье Васильевых. Сестра Фёдора, Евгения Александровна, просила в письме к Шишкину, своему будущему мужу: «И вот ещё просьба к тебе: не оставь брата, помоги ему выйти в свет, смотри за ним построже, ведь он молод и неопытен. Я и мамаша сумеем оценить и отблагодарить тебя, моего доброго друга. Мамаша поручила тебе его, как родному отцу. И я с мамашей будем молить Бога, чтобы он помог вам».

Ф. Васильев. После дождя (Петербургская улица) 1867 г.

Шишкин принял близкое участие в судьбе юноши, оценив его одарённость. И вот, едва окончив школу, Васильев отправляется вместе с этим исключительным мастером рисунка на остров Валаам – излюбленное место работы многих учеников Академии художеств.

Рисуя бок о бок с Шишкиным, Фёдор постигал много для себя нового. Жизнь и работа на острове оказалась очень плодотворной: рисунок стал уверенней, точней; художник накопил огромные резервы впечатлений, знаний, образов, которые своеобразно использовал в дальнейшем, на всех этапах творческого пути.

В валаамских рисунках Васильева проявилась его склонность подмечать и выделять то, что может лечь в основу будущих картин, – мотив, композицию, конкретный ландшафт. Судя по письмам к родным, Валаам поразил его обилием и разнообразием «флоры», что явилось основой приобщения пейзажиста к миру живой натуры. Позже всё это получило развитие и в рисунках, и в композициях, выполненных по воображению и памяти. А зрительной памятью Фёдор Васильев обладал феноменальной.

Зимой его валаамские рисунки и этюд «Камни» вместе с работами Шишкина были показаны на выставке Общества поощрения художников. С этого момента имя Васильева вошло в художественную жизнь Петербурга. Однако Фёдор не возомнил себя мастером, понимая, что находится лишь в преддверии самостоятельного творческого пути. И. Н. Крамской вспоминал: «Учился он так, что казалось, будто он живёт в другой раз и что ему остаётся что-то давно забытое только припоминать».

Лето следующего, 1868 года Васильев провёл вместе с Шишкиным в деревне Константиновке под Петербургом. На этот раз их отношения можно было назвать скорее творческим содружеством, нежели отношением ученика к учителю. Селение, в котором они работали, было бедным, запущенным. Нищета деревенской жизни больно отозвалась в сердце Фёдора. И эта боль, и горячая любовь к крестьянам, к природе России выразились во множестве рисунков, а также в картинах «Деревенская улица» и «После грозы».

Ф. Васильев. Ствол старого дуба. 1867 – 1869 г.

Общение с Шишкиным ещё продолжало заменять Васильеву школу. Он учился у него не только профессиональной грамоте. Перед юношей раскрывался художник с ясной программой творчества, суть которой заключалась в утверждении красоты природы и могущества её жизненных сил. В этой программе всё было приближено к жизни простого народа и как бы проверялось его восприятием.

Если Шишкин был для Васильева непререкаемым авторитетом в области рисунка, то в области живописных достижений молодой художник явно превосходил маститого учителя. Мало того, в биографии Шишкина, написанной с его слов и правленной им самим, говорится, что в конце 60-х – начале 70-х годов под влиянием Крамского и Васильева он начинает изменять свою первую манеру в живописи – его вещи приобретают более широкую трактовку, он начинает изучать краски и не засушивает свои произведения, заканчивая их до последнего листочка.

Васильев, при всей верности натуре, в своих масляных и акварельных пейзажах стремился к поэтичности, искренности, к решению сложных колористических задач. Многим его рисункам присущи живописные свойства – они динамичны, богаты и контрастами светотени, и тончайшими тоновыми отношениями; художник передаёт и резкий солнечный свет, и туманный день, и сумерки. Поэтому так органически слиты в его картинах рисунок, тон и цвет.

Поначалу Васильев испытал влияние таких мастеров старшего поколения, как А. А. Иванов, А. Г. Венецианов, А. П. Боголюбов, М. К. Клодт, С. М. Воробьёв, Л. Л. Каменев, а из зарубежных – немецких пейзажистов, относящихся к дюссельдорфской школе живописи, и французских, прежде всего, барбизонцев.

Особенно он увлёкся произведениями модных пейзажистов-дюссельдорфцев, снискавших себе известность в кругах высокопоставленной русской публики как пейзажисты изощрённого поэтического чувства. Васильев чуть было не уехал на три или четыре года в Дюссельдорф за счёт Общества поощрения художников, но по неизвестным причинам поездка не состоялась, и его творческое развитие пошло другим путём.

Вскоре он и сам разглядел, насколько мало общего в их работах с истинной поэзией и искренним чувством и как много заученной манеры и внешних эффектов. Художник даже публично не побоялся «обозвать все светила (речь шла об известных пейзажистах дюссельдорфской школы, – А. А.) ни более, ни менее как рутиной». Васильев пришёл к выводу, что ни один из самых модных западных пейзажистов «перед натурой ни к чёрту не годится».

Ф. Васильев. Берег Волги после дождя. 1871 г.

Он очень много работал. Не будем перечислять все его картины, этюды, акварели, сепии, рисунки. Назовём лишь некоторые: «После грозы» (1868), «У водопоя» (1868), «Перед грозой» (1868), «Возвращение стада» (1868), «Деревенское утро», «После дождя» (1869), «Вечер» (1869), «Дорога в лесу», «Туча», «Заря в Петербурге», «Перед дождем», «После проливного дождя» (1870). Уже по названиям видно, что художнику интересны различные состояния природы, которые рождают в душе разнообразные эмоции – радость, тревогу, грусть, восторг, безысходность, смятение, просветлённость...

Он дивно изображал небо: то синее со спокойными облачками, то затянутое волокнистой пеленой, то почти чёрное от зловещей тучи. А как живо, трепетно, воздушно написал художник бурное, неистовое небо в картине «Возвращение стада»! Недаром за это полотно он получил первую премию в 1000 рублей на конкурсе Общества поощрения художников.

В восемнадцать лет юноша стал признанным художником. И хотя в его картинах замечалось порой подражание тем или иным живописцам, можно было смело сказать, что появился новый самобытный мастер.

Картины Васильева покупали нарасхват, но успех не вскружил голову – слишком велика была его любовь к родной природе и крепка привязанность к семье русских художников-патриотов.

К 1869 году у Васильева сформировались твёрдые реалистические позиции, полная творческая зрелость. Всё лето того года он провёл в живописных местах Тамбовской и Харьковской губерний – впервые в жизни уехал так далеко от Петербурга. Сколько свежих наблюдений почерпнул там! Путевые письма полны восторгов: «Я всем наслаждался, всему сочувствовал и удивлялся, всё было ново... новые места, люди, а, следовательно, и впечатления обступили со всех сторон и не дают умирать мысли и чувству».

Ф. Васильев. Деревенская улица. 1868 г.

Рощи, приветливо зеленеющие поля ржи и овса, деревни с крытыми соломой домиками, колодцы с журавлями, цветущие подсолнухи... «Всё это поражало своей новостью и типичностью. Вся жизнь наружу! Эти ветлы и избы, скот и люди складывались в такие полные жизни и силы картины, что невольно, долго после, зажмуривались глаза, и в голове поднималась картина, от которой опускались руки».

Письма Васильева свидетельствуют о крайней впечатлительности его романтической натуры, повышенной эмоциональности восприятия, восторженной реакции на всё красивое: «Выедешь в степь – чудо! Рожь без границ, гречиха и просо, пчёлы с пасеки, журавли да цапли со всех сторон плавают в воздухе, а под ногами бежит ровная степная дорога, с густыми полосами цветов по бокам. Воздух, особенно утром, дышит ароматами (без преувеличения), так что чувствуешь, как он входит в лёгкие...»

Помимо работ маслом и акварелью Васильев выполнил в то лето много рисунков деревьев – «Ствол старого дуба», «Деревья на косогоре», «В дубовой роще», «Тополя», «Пирамидальные тополя». С каким пристальным вниманием, радостным удивлением он изобразил морщинистый, шишковатый и сучковатый ствол древнего дуба, устремлённого в высокое небо, или группу лесных великанов, навечно вросших в берег пруда!

Васильев никогда не удовлетворялся достигнутым. Его творческой жизни отмерено было только пять лет, что исключало медленное и постепенное накопление мастерства. В основе смелых открытий и интуитивного ясновидения пейзажиста – неустанная работа мысли и огромный труд.

Не имея законченного общего образования, Васильев был человеком культурным и начитанным. Те, кто близко знали его, поражались не по годам зрелым и глубоким суждением во многих областях знаний.

Он безгранично верил, что искусство обладает огромной силой воспитательного воздействия на общество, что мораль и художественность в искусстве нераздельны. Говорил: «Если написать картину, состоящую из одного этого голубого воздуха и гор, без единого облачка, и передать это так, как оно в природе, то, я уверен, преступный замысел человека, смотрящего на эту картину, полную благодати и бесконечного торжества и чистоты природы, будет отложен и покажется во всей безобразной наготе. Я верю, что у человечества, в далёком, конечно, будущем, найдутся такие художники, и тогда не скажут, что картины – роскошь развращенного сибарита...»

Ф. Васильев. Водяная мельница на горной речке. Крым. Сепия. 1871 – 1873 гг.

Художник утверждал, что без любви к природе невозможно полное счастье. Вот почему он отводил пейзажному жанру ведущую роль в изобразительном искусстве и предъявлял столь высокие требования к тем, кто посвятил ему своё творчество. Ведь долг пейзажиста – помочь людям обрести это счастье, обогатить и возвысить человека.

В картине «После дождя» (1869) Васильев нашёл ответ на главные волновавшие его вопросы – здесь органично соединились красота и правда, живописность и безукоризненное знание натуры, социальная направленность и щемящая душу лирика.

Золотистые отблески вечерней зари коснулись мокрых вершин высоких деревьев, отразились в лужах и погасли в зарослях кустарника и рытвинах. Впереди ночь, сырая, сумрачная, а деревенским лошадёнкам ещё надо успеть дотащить по непролазной грязи воз с сеном.

Великолепно написано небо, пронизанное прощальными вечерними лучами солнца, живо и верно передано мягкое освещение, которое объединяет все изображение, придаёт пейзажу воздушность, цельность. И композиционно картина решена безупречно. Её организующее начало – группа деревьев; дорога, идущая почти по диагонали, ведёт наш взгляд к повозке, что движется навстречу. Хотя до сидящих на сене крестьян не близко, фигура одного из них чётко выделяется на фоне светлого неба.

Типично русский пейзаж передан с неизъяснимым теплом и обаянием. Россия для художника прекрасна и любима.

Трудно переоценить ту роль, которую сыграл в формировании Васильева и как человека, и как художника И. Н. Крамской. Иван Николаевич принимал в развитии юноши самое деятельное, сердечное участие. Помогал ему не одними советами – дал возможность работать вместе с ним в мастерской.

Васильев писал Крамскому из Ялты: «Я всё время, с тех пор, как мы работали, помните, вместе в Вашей мастерской, стараюсь всеми силами уловить эту логичность исполнения и взгляд на природу. Только эта логичность даёт картине ту компактность теней и тонов, которая даёт силу картине... а главное – помогает выразить то, что нужно, понятнее».

Ф. Васильев. В церковной ограде. 1867 г.

Эти уроки оставили глубокий след в сознании Васильева, который, по словам Крамского, «всегда, по поводу всякого события старается подняться до уразумения общих причин».

Когда в 1869 году будущие художники-передвижники оживлённо обсуждали вопросы, связанные с выработкой программы и устава Товарищества передвижных художественных выставок, Крамской писал пейзажисту: «...жаль, что Вас нет. Вы не последний человек, о котором вспоминают при всех вопросах интересных и живых».

Подпись девятнадцатилетнего Фёдора Васильева стоит рядом с подписями Перова, Крамского, Ге, Мясоедова, Саврасова и других под знаменитым письмом передовых московских художников к своим петербургским коллегам с предложением принять участие в организации «подвижной выставки». Таким образом, Васильев не только «пожелал участвовать в делах Товарищества», как говорилось в этом письме, но стал одним из создателей Товарищества передвижных художественных выставок, определивших на несколько десятилетий развитие русского искусства.

Огромную роль в формировании художника сыграли живые, непосредственные впечатления: наблюдения природы, жизни простого русского человека, а также осмысление всего этого с точки зрения законов мироздания.

...Волга – символ России. Вот к этой великой реке и направились четыре молодых человека, в том числе Фёдор Васильев и Илья Репин. Последний прекрасно описал поездку в своей книге «Далекое близкое».

Хотя Репин и был на шесть лет старше, он с удовольствием и пользой для себя советовался с Фёдором, в суждениях которого его всегда поражал «какой-то особый вес».

Васильев к тому времени был одним из лучших мастеров пленэра в русском искусстве. Репин писал: «Не прошло и недели, как мы взапуски, рабски подражали Васильеву и до обожания верили ему. Этот живой блестящий пример исключал всякие споры и не допускал рассуждений; он был для всех нас превосходным учителем».

На глазах товарищей-спутников ярко раскрылась удивительная натура Фёдора, его способность безотчётно отдаваться новым впечатлениям: «Он поражал нас на каждой мало-мальски интересной остановке. В продолжение десяти минут, если пароход стоял, его тонко заострённый карандаш с быстротой машинной швейной иглы черкал по маленькому листку его карманного альбомчика и обрисовывал верно и впечатлительно целую картину крутого берега с покривившимися над кручей домиками, заборчиками, чахлыми деревцами и остроконечными колокольнями вдали... Всё ловит магический карандаш Васильева: и фигурку на ходу, и лошадку на бегу, до самой команды парохода «Отдай чалку»!».

Особенно удивляла Репина мгновенность творческой реакции Васильева на всё окружающее, процесс его работы, порождаемый исключительной впечатлительностью и романтической восторжённостью. Илья Ефимович так описывает ночную остановку их парохода в Плесе, маленьком городке, расположенном на гористом берегу в верховьях Волги:

«Была уже ночь, лунная, тёплая, летняя. С Васильевым мы как-то спелись: быстро узнавали, долго ли стоит на пристани пароход, и сейчас же на берег наверх, подальше, места смотреть.

Ф. Васильев. Перед дождем. 1869 г.

Луна, как и искусство, очаровывает нас, обобщая формы, выбрасывая подробные детали. Много подробностей берёт она в тени, много предметов заливает своим серебряным светом, и вот, может быть, самые пошлые днём места теперь кажутся необыкновенно таинственными...

– Посмотри, какие звёзды! – говорит Васильев. – Бездонное небо и какая широта, туда, вдаль за Волгу! А над всем творец... Помнишь «Якова Пасынкова»? Ах, отсюда необходимо зачертить этот мотив! Какая красота! Но вот досада, – вскрикивает он, – я забыл свой альбомчик...

– Возьми, – предлагаю я свой, – но неужели ты видишь при Луне?

– Дай, дай! – И он быстро чертил и прекрасно зарисовывал выступ садика над обрывом. Этот набросок есть у меня в альбомчике того времени.

После этого наброска на Васильева нашло какое-то вдохновение, та истинная поэзия чувства, которая даже не поддаётся никаким словам...»

Результат поездки на Волгу – огромный запас впечатлений и множество рисунков, акварелей, а также несколько пейзажей, выполненных маслом. Это изображения волжских берегов, плотов, лодок и барок, бурлаков, прибрежных монастырей и церквей, лагун и речных долин... Кроме того, многое из увиденного зафиксировала необыкновенная зрительная память художника. В дальнейшем своими волжскими впечатлениями он пользовался при создании таких полотен, как «Крестьянское семейство в лодке», «Вид на Волге. Барки», «На плоту», «Волжские лагуны».

Воспоминания Репина удивительно ярко, выпукло, точно воссоздают образ Фёдора Васильева, которому тогда оставалось жить всего три года.

Они, эти воспоминания, как бы вызывают из небытия образ необыкновенного человека...

Ф. Васильев. Барка и лодки у берега. Графитный карандаш. 1870 г.

«Васильев не ложится. Он взял альбом побольше и зарисовывает свои впечатления Цаевщины. Прелестно у него выходили на этюде с натуры эти лопушки на песке в русле Воложки. Как он чувствует пластику всякого листа, стебля! Так они у него разворачиваются, поворачиваются в разные стороны и прямо ракурсом на зрителя. Какая богатейшая память у Васильева на все эти даже мельчайшие детали! И как он всё это острым карандашом чеканит, чеканит, как гравер на медной доске!.. А потом ведь всегда он обобщает картину до грандиозного впечатления... И как он это всё запоминает? Да, запоминать-то ещё не штука, вот и я помню – сорок четыре года прошло, – но выразить, вырисовать всё это на память! Да ещё примите во внимание, сколько мы с ним отмахали веслами сейчас! У меня прямо глаза слипаются, я засыпаю.

Просыпаюсь... а лампа всё горит, и сам Васильев горит, горит всем существом ярче нашей скромной лампы... Вот энергия! Да, вот настоящий талант! Вот он, «гуляка праздный», по выражению Сальери. Да, это тот самый франт, так серьёзно думающий о модной прическе, о щёгольском цилиндре, лайковых перчатках, не забывающий смахнуть пыль с изящных ботинок на пороге к мировому. Зато теперь он в полном самозабвении; лицо его сияет творческой улыбкой, голова склоняется то вправо, то влево; рисунок он часто отводит подальше от глаз, чтобы видеть общее. Меня даже в жар начинает бросать при виде дивного молодого художника, так беззаветно увлекающегося своим творчеством, так любящего искусство! Вот откуда весь этот невероятный опыт юноши-мастера, вот где великая мудрость, зрелость искусства... Долго, долго глядел я на него в обаянии. Дремал, засыпал, просыпался, а он все с неуменьшающейся страстью скрипел карандашом...

Ф. Васильев. Барки у берега. Раки. 1870 г.

Всё более и более острыми розовыми иглами лучится наша лампочка перед Васильевым. Он едва слышно насвистывает мотив из «Патетической сонаты» Бетховена. Он обожает эту вещь; начал одним пальцем разучивать её и, наконец, знал в совершенстве всю наизусть».

Не правда ли, яркий портрет художника!? Человека образованного, знающего и любящего искусство, страстно влюблённого в свою профессию, боготворящего природу. Следящего за собственной внешностью, манерами и к тому же самозабвенного труженика.

В 1871 году Васильев создаёт свою знаменитую «Оттепель», которая стала своего рода рубежом перед завершающим периодом его творчества. В «Оттепели» художник опоэтизировал простоту обыденной сельской природы.

Столь невзрачный, грустный пейзаж, да ещё в пору жестокой распутицы, когда небо будто чугунное, а снег пропитался водой и грязью, когда кривые почерневшие избы кажутся непригодными для жилья, а одинокие путники – бездомными, вряд ли мог прийтись по вкусу поклонникам рафинированных салонных ландшафтов. Вместе с тем, сколько в этой картине заключено глубины и силы возвышенных чувств, готовых раскрыться любому, кто в неё всмотрится!

Работая над «Оттепелью», Васильев много и подолгу изучал зимнюю природу. По-видимому, это и послужило причиной его простуды, приведшей к развитию неизлечимой болезни.

В 1871 году Фёдору чуть было не пришлось уйти в рекруты, а это означало полный разрыв с искусством. Спасли друзья – Крамской, Ге, Мясоедов, которые внесли крупную сумму денег под залог, а также поступление в Академию художеств, – её ученики освобождались от воинской повинности.

Ф. Васильев. В Крымских горах. 1873 г.

Учёба в академии оказалась недолгой: в феврале он был туда зачислен, а в мае оставил занятия и уехал из Петербурга. Причина – запущенная простуда при слабых от рождения лёгких и тяжёлое нервное расстройство. Появились зловещие признаки туберкулёза.

Васильев поселился в Харьковской губернии, рассчитывая вернуться в Петербург к осени. Однако ему стало ещё хуже, и пришлось перебраться в Крым. Так начался последний, двухгодичный, период и творчества и жизни художника.

Он обосновался в Ялте. Поначалу очень трудно привыкал к чуждой ему природе и непривычным условиям жизни. Лишь только море сразу пленило простором и какой-то «певучестью». Очень поддерживала дружба и переписка с Крамским.

Вернувшись из Ялты в Петербург, Иван Николаевич писал: «Знаете, по правде сказать, я тут-таки частенько вспоминаю, точно сон, пребывание моё в Крыму... Но волны, вот как живые стоят передо мной, валы так и заворачиваются, так и шумят, шельмецы, а Фёдор Александрович всех их чертит, да по законам физики старается уразуметь...»

Крамской был вдвое старше Васильева, однако разница в возрасте не мешала дружбе – глубокой и прочной, искренней и чистой. Сдержанный по натуре Крамской признавался молодому человеку: «Жизнь моя не была бы такая богатая, гордость моя не была бы так основательна, если бы я не встретился с Вами в жизни... Вы – точно часть меня самого, и часть очень дорогая, Ваше развитие – моё развитие. Ваша жизнь – отзывается в моей...»

Первое время крымская природа казалась Фёдору слишком пышной, яркой, приторно красивой. Сказалось это и на его картинах, поначалу несколько поверхностных, иногда даже с фальшивыми нотками.

Он постоянно тосковал по родному северу, по русским долинам, лесам, пригоркам, просёлочным дорогам: «Как перейдёшь к таким воспоминаниям, чудятся серые ивы над ровным с камышами прудом, чудятся живыми, думающими существами... Если бы мне сию минуту перенестись в такое родное место, поцеловал бы землю и заплакал. Ей-Богу, так! Глубок, глубок смысл природы, если его понять кто может».

Ф. Васильев. Крестьянин с хворостом на горной дороге. Фрагмент.

Графитный карандаш, растушёвка. 1871 – 1873 гг.

Рисуя морской прибой, бухту, горы, Васильев лишь острее ощущал тоску по России. Вот тут он и обратился к своей зрительной памяти, к запасу впечатлений, накопленному за минувшие годы. Он задумал полотно, изображающее утро над болотистым местом. Внутренним взором видел эту картину: «О болото, болото! Если б Вы знали, как болезненно сжимается сердце от тяжкого предчувствия. Ну, ежели не удастся мне опять дышать этим привольем, этой живительной силой просыпающегося над дымящейся водой утра? Ведь у меня возьмут всё, всё, если возьмут это. Ведь я, как художник, потеряю больше половины».

В 1872 году он написал «Мокрый луг». Мотив удивительно прост: болотистая заводь с топкими берегами, по левую от неё сторону протянулся обрывистый косогор, справа, в глубине широкой низины – два развесистых дерева, вдали сквозь дымку проглядывает полоса леса.

На первом плане почти с ботанической точностью изображены растения средней полосы России.

Только что прошла мглистая грозовая туча, основательно промыв зелень, землю, воздух. Как легко дышится после летнего шквального ливня, как радуешься, предвкушая тот миг, когда ослепительное Солнце отразится в мириадах капель на траве и листьях!

Торжественный, величественный пейзаж рождает ощущение молодой буйной силы. Общее впечатление от него И. Н. Крамской назвал грандиозным. Это не только обобщённый образ земли; это – вдохновенный порыв к свободе и счастью, трепетное признание родине в любви.

«Мокрый луг» – лучшее произведение Фёдора Васильева, один из шедевров русской да и мировой пейзажной живописи. Если в «Оттепели» можно уловить, по словам самого мастера, отголоски декоративности и «симпатичности», то в этом новаторском полотне, как отметил Крамской, «ни одной стороны традиционной нет, ни одного патентованного эффекта».

Так внешне бедный мотив смог воплотить целый мир мыслей и чувств художника, став символом Отчизны.

Ф. Васильев. Деревенский пейзаж. 1869 г.

В пору создания «Мокрого луга» Фёдору Александровичу Васильеву было всего двадцать два года...

Лучшие произведения художника предвосхищают пейзажи И. И. Левитана, великого мастера выражения тончайшей гаммы чувств средствами пейзажа. Исаак Ильич безмерно ценил творчество Васильева, пристально изучал его наследие, стремился привить любовь к нему у своих учеников.

Художник И. Э. Грабарь вспоминал, как Левитан, бывая в доме своих московских друзей, у которых висело на стене полотно Васильева «Перед грозой», «просил пододвинуть к картине стол, ставил на него стул и часами сидел перед картиной, внимательно вглядываясь в неё».

Васильев скончался 24 сентября 1873 года в Ялте, «на пороге новой фазы развития своего таланта, очень оригинальной и самобытной». Выражая мнение наиболее мыслящих и культурных людей России, И. Н. Крамской считал, что русская школа потеряла в нём гениального художника.

Источник текста: Сайт «Художественная культура в публикациях Александра Даниловича Алехина»

№102 дата публикации: 01.06.2025

Оцените публикацию:

Вернуться к началу страницы: