Прикосновение
* * * * * * * * * * * *
“Проявления её [благодати Божией], равно как и богатства области, в которой она раскрывается, не менее обильны и разнообразны, как и явления обычной жизни. И если б могло быть ясно понято и понятно, изображено, бывающее там: вражеские нападения и искушения, борьбы и одоления, падения и восстания, зарождения и укрепления разных проявлений духовной жизни, степени общего преуспеяния и свойственное каждой состояние ума и сердца, взаимодействие во всём свободы и благодати, ощущение близости и отдаления Божия, чувство промыслительного вседержительства и положения себя - окончательного и безвозвратного - в десницу Господню, с отложением всех своих способов действования, при непрестанном, напряжённом действовании, - если бы всё сие и многое другое, не разлучное с истинною в Господе жизнью, могло быть ясно и удобопонятно изображено, то представило бы картину, сколько привлекательную, столько же и поучительную, - картину, похожую на всемирное путешествие.
Путешественники пишут путевые заметки обо всём, что встречают достойным внимания на пути своём. Писали свои заметки и избранники Божии, в разных направлениях проследивших все тропы духовной жизни, о всём, что встречали и испытывали в столь многотрудном шествовании своём. Но участь и назначение тех и других заметок не одинаковы.
Не имеющие способа путешествовать могут и не двигаясь с места составить себе довольно приблизительные понятия и представления о чужих странах, посредством чтения путевых заметок других путешественников, поскольку формы жизни всех тварей больше или меньше походят одни на другие, в каких бы странах они не проявлялись. Не то бывает в отношении к опытам духовной жизни. Понимать их могут только шествующие путём сей жизни. Для не вступавших на него это совершенно неведомая наука, но и вступившие на него не всё вдруг понимать могут. Их понятия и представления уясняются по мере шествия и углубления в страну духа. По мере умножения собственных опытов духовной жизни становятся ясными и понятными указания опытов, замеченных святыми отцами в писаниях.
При всём том, однако же, изображение разных проявлений духовной жизни, заключающееся в святоотеческих писаниях, не есть дар напрасный и для всех вообще христиан. Оно даёт всякому понять, что если он не испытал ещё того, о чём говорится в сём описании, то значит, что установившийся для него образ жизни, несмотря на то, что с ним мирится его христианская совесть, не есть законченное совершенство, лучше которого нечего желать и выше которого некуда идти. Давая же это понять, оно не может не возбудить ревности к преуспеянию, не может не манить вперёд, указывая там нечто лучшее, нежели чем обладает он.” [1, стр.260].
* * * * * * * * * * * *
“Надобно заметить здесь, что ночное время для молитвы св. Отцы особенно потому избрали и законоположили нам, что в ненарушимой тишине ночи, когда уснет всякая молва житейская, и даже самые страсти притихнут в нас, ум бывает светлее и чище, мысль возвышеннее, и сердце теплее к Богу, так что тогда молитва легко, как на крыльях Ангельских, несется на небо в невозмутимом спокойствии и чистоте духа.” Письмо седьмое, [2, стр.63].
“Бог всегда был, есть и будет Богом спасения, следовательно, также были, есть и должны быть, до последнего дня люди Ангельской чистоты; а иначе мир не мог бы стоять, если бы во всяком роде и в каждом периоде времени не было бы своего рода таких людей, которые, силою молитв своих, служат оплотом человечества, которые держат весь видимый мир на незыблемых твердынях своего молитвенного духа.” Письмо тринадцатое, [2, стр.148 - 149].
“Царствiе Божие, сказал Господь, внутри вас; да, оно в нас: но многие ли из мирян дадут понятие, что это за небесное царствие, между тем как афонец, если не объяснит его словами, то скажет просто, что здесь в сердце - точно рай, а как описать, нет силы, потому что райское наслаждение можно только чувствовать, и достигать его; но слов о нем нет на языке человеческом; на это надобен язык Ангельский ...” Письмо первое, [2, стр.420].
* * * * * * * * * * * *
“- А что значит быть в молитвенном общении?
- Зачем тебе это? Молись Богу, исполняй заповеди, а знание этого само в своё время придёт ...
- А духовника своего слушаться как старца надо и целиком свою волю ему отдавать?
- Как старца. Только надо искать такого духовника, который будет соблюдать не свою, но Божию волю.
- А как его найти?
- Молись, и Господь пошлёт. Своего духовника и со спины узнаешь ...” [3, стр.47].
* * * * * * * * * * * *
“Но кто настолько безумен, чтобы стал думать, будто Бог нуждается для чего-либо в том, что предлагается ему в жертвах? Божественное писание свидетельствует об этом во многих местах; чтобы не распространяться, достаточно припомнить следующие слова псалма: Рехъ Господеви: Господь мой еси ты, яко благихъ моихъ не треши (XV, 2). Поэтому должно думать, что Бог не нуждается не только в животном, или вообще в каком-либо тленном и земном предмете, но даже в самой человеческой праведности, и что всё то, в чём выражается истинное почитание Бога, полезно человеку, а не Богу. Не скажет, конечно, никто, что был полезен источнику, когда пил из него, или свету, когда видел его. Если древними праотцами совершались жертвоприношения животных, - о чём народ Божий теперь только читает, но чего уже не делает, - это нужно понимать так, что подобные жертвоприношения были знаком того, в чём выражается наше желание - быть в общении с Богом и помогать ближнему в достижении той же самой цели. Видимая жертва представляет собою таинство, т.е. священный знак жертвы невидимой; отсюда некто кающийся у пророка, или сам пророк, старающийся умилостивить Бога за свои грехи, говорит: яко аще бы восхотелъ еси жертвы, далъ быхъ убо: всесежженiя не благоволиши. Жертва Богу духъ сокрушенъ, сердце сокрушенно и смиренно Богъ не уничижетъ (Псал. L, 18, 19). ... Не желает Бог жертвы в смысле заколаемого животного, но желает жертвы в смысле сокрушённого сердца. ... Отсюда Бог говорит словами другого псалма: Аще взалчу, не реку тебе: моя бо есть вселенная и исполненiя ея. Еда ямъ мяса юнча, или кровь козловъ пiю (XLXI, 12, 13)? Он как бы так говорит: “Ведь если бы всё это было необходимо для меня, Я не стал бы просить у тебя того, что находится в моей власти”. Книга десятая, [4, стр.110 - 111].
“... когда воля, оставивши высшее, обращается к низшему, она делается злою не потому, что то, к чему она обратилась, зло, а потому, что само обращение её имеет превратное свойство. Поэтому не что-либо низшее сделало волю злою, но сама воля, сделавшись злою, приняла превратное и беспорядочное направление к низшему. Если кто-нибудь двое, при одинаковом состоянии тела и духа, обращают внимание на красоту какого-нибудь тела, и увидев её один склоняется к непозволительному наслаждению, а другой остаётся непоколебимым в своей целомудренной воле; что мы признаём причиною того, что в одном воля сделалась злою, а в другом не сделалась? ... И от чего это, как не от собственной воли ...” Книга одиннадцатая, [4, стр.244].
“... уклонения бывают не к злу, а злые, то есть не к злым природам, но злые потому, что происходят вопреки порядку природ от высочайшего бытия к низшему. Корыстолюбие, например, порок не золота, а человека, имеющего превратную любовь к золоту, оставившего правду, которую он должен был бы ценить несравненно выше золота. Также точно невоздержание есть порок не красивых и привлекательных тел, а души, которая имеет превратную любовь к телесным наслаждениям, презрев воздержание, через которое мы духовно соединяемся с тем, что, оставаясь неизменным, более прекрасно и привлекательно. И тщеславие есть порок не похвалы человеческой, а души, которая имеет превратную любовь к похвалам со стороны людей, принебрегши свидетельством своей совести. Равным образом и гордость есть порок не дающего власть, и не самой власти, а души, которая имеет превратную любовь к своей власти, презрев более справедливую власть сильнейшего. Поэтому кто имеет превратную любовь к благу какой-либо природы, тот, хотя бы и достиг его, делается сам злым при обладании благом, и несчастным, как лишившийся лучшего блага.” Книга одиннадцатая, [4, стр.244].
* * * * * * * * * * * *
“Жил некто в заботе, часто волнуясь между страхом и надеждою. Однажды, придя в уныние, повергся он в молитве перед алтарём церковным и сказал сам себе так: “о, когда бы знал я, что останусь твёрд”. Тотчас послышался ему в душе божественный ответ: “а когда бы знал ты, что стал бы делать? Что стал бы делать тогда, делай и теперь, и будешь в безопасности”. Книга первая, глава 25, [4, стр.40].
“На двух крыльях поднимается человек от земного - одно крыло у него простота, другое - чистота. Простота должна быть в мысли, чистота в чувстве. Простота ищет Бога, чистота приемлет и вкушает. Никакое доброе дело не затруднит тебя, если будешь в душе свободен от всякой беспорядочной привязанности. Если не имеешь в предмете и не ищешь ничего, кроме благоволения Божия и пользы ближнего, будешь иметь внутреннюю свободу. Когда бы просто было сердце твоё, тогда всякая тварь тебе служила бы зерцалом жизни и книгой святого учения.” Книга вторая, глава 4, [4, стр.40].
Использованная литература
1. Сборник о молитве Иисусовой. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.
2. Письма Святогорца о Святой Горе Афонской. АО Чертановская типография .
3. Ильинская А.И. Страницы жизни Шамординской схимонахини Серафимы (Бобковой). Наука и религия. №3, 1991, М.: Издательство Знание .
4. Блаженный Августин. О ГРАДЕ БОЖИЕМ. В двадцати двух книгах. Том II. Книги 8-13. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994.
5. Фома Кемпийский. О подражании Христу. Перевод К.П. Победоносцева. Москва-Минск: Гендальф-Мет, 1993.
Ваши комментарии к этой статье
№ дата публикации: