Грани Эпохи

этико-философский журнал №84 / Зима 2020-2021

Читателям Содержание Архив Выход

Письма Н.Е.Мартьянова Г.Г.Грузману

1970 – 1977

 

От составителя

Впервые эпистолярное творчество сибирского геолога Николая Евгеньевича Мартьянова увидело свет в Израиле, в еженедельнике "Пятница", благодаря усилиям главного редактора еженедельника Александра Бродского в 1996 году. Была опубликована небольшая часть моей десятилетней переписки с Н. Е. Мартьяновым (с 1970 по 1979 гг.) под титулом "Письма Николая Мартьянова".

Н. Е. Мартьянов постиг мир сложнейших пульсационных движений земного вещества, но, если во время Мартьянова пульсации были больше известны в геологии, где возникла сама идея и существовали предшественники учёного, то теперь уже ясно, что его учение распространяется на всё естествознание. Пульсации Мартьянова – это реальная диалектика естественного вещества: от человека – самого яркого макета пульсационной механики – до звёздных пульсаров, от океанических течений-противотечений до процессов материкового оледенения, от пульсационной динамики биосферы до пульсационной модели климата. Наряду с теорией биосферы В. И. Вернадского и бифуркационной теорией И. Пригожина пульсационная теория Н. Е. Мартьянова закрывает эру классического естествознания, а правильнее сказать, строит фундамент нового естествознания. И сам Мартьянов был учёным новой формации: исследователь-мыслитель. Будучи творцом материалистических знаний, он опирался на такие недоверительные в материализме элементы, как интуиция, откровение, ощущение красоты, богоподобие человека, и, по сути дела, породил своеобразный пульсационный тип мышления, где математическая логика лишается приоритета истинопроизводителя.

Н. Е. Мартьянов творил в условиях советского идеологического прессинга (и даже находясь в сталинском ГУЛАГе), а потому свои новаторские, идущие в разрез с официозными, мысли и идеи он прятал в общепринятую терминологию, выражал законспирированно, часто оставляя главное между строк, по типу sapienti sat (понимающему достаточно). И только в эпистолярном творчестве, где учёный освобождается от, во-первых, строгой логики научного мышления, и, во-вторых, от удушающих тисков господствующей идеологии, он имел возможность как-то раскрыться. Этой цели, тобто показать Н. Е. Мартьянова мыслителем, добивалось прежде опубликованная часть писем Мартьянова ко мне (кстати сказать, незначительная часть эпистолярного наследия учёного).

В 2004 году в Красноярске, наконец-то, был опубликован, посмертно и после четвертьвековых мытарств, фундаментальный труд Н. Е. Мартьянова "Размышления о пульсациях Земли" (первоначальное название "Пульсации Земли"). Но радости это не принесло: оказалось, что редактор издания, а, возможно, и редакционная коллегия, не поняли идею пульсации Мартьянова и не увидели скрытый смысл его новаций. В результате исчез Мартьянов – новатор и мыслитель, смелый реформатор геологии и естествознания, а остался некий неординарный первооткрыватель тайн Природы с интригующе тяжёлой жизненной судьбой.

В силу этих причин я решился пересоставить эпистолярную подборку писем Н. Е. Мартьянова ко мне, значительно её расширив, дабы ещё более выпятить уникальность этой натуры и глубину, если не сказать, еретичность мышления этого загубленного гения России.

Генрих Грузман

 

 

От первого редактора

Решившись на публикацию писем Н. Е. Мартьянова, достаточно сложных как по содержанию, так и по фактуре, мы исходили из того, что размышления их автора чрезвычайно близки к темам, постоянно обсуждаемым на страницах "Пятницы", – соотношению знания и веры, интуиции и анализа, науки и религии, совести и честолюбия... Мы, конечно, не можем и не берём на себя права судить о научном качестве идей Мартьянова: гораздо важнее для нас были жгучая актуальность его мышления, героическое противостояние этого человека советскому режиму и, наконец, возможность первой публикации писем личности безусловно незаурядной. За предоставление нам такой возможности мы благодарны составителю подборки – новому репатрианту Генриху Грузману, живущему в Нагарии. Тому, что он в течение многих лет состоял в личной переписке с Н. Е. Мартьяновым, можно только позавидовать. При подготовке писем к печати они были подвергнуты сугубо косметическому редактированию: в основном это касается устаревшей пунктуации. Своеобразный язык и стиль учёного оставлены, разумеется, без изменений. В сносках использованы примечания составителя и данные Советского энциклопедического словаря (изд. 1989 г.).

Александр Бродский

 

 

* * *

 

1. Красноярск, 26 мая 1970 г.

<...> Вы утверждаете, что "химизм есть междуатомные взаимодействия"; это было верно, или, точнее, – было бесспорно до появления моей работы. Но теперь я не могу сказать, что всякие междуатомные взаимодействия – есть химизм. Энергия, которая освобождается при химических реакциях, не тождественна той энергии, на которую указал я – ни качественно, ни, особенно, количественно! Разберём простой пример: возьмём белый карлик АС+70о8247 – его плотность равна 36000000 г/см3. Чем определяется эта гигантская плотность? Спектральный анализ не обнаруживает здесь никаких новых элементов. Отбросим вздорные гипотезы об "ободранных атомах" – ну хотя потому, что их нечем "обдирать" (если послушать лепет астрофизиков, то это "обдирание" производят ньютоновы силы, но тогда почему же это случается у карликов, а не у гигантов?). Словом, никакими внешними механическими силами явно невозможно сдавить космическое тело до состояния белого карлика. Следовательно, это сдавливание, уплотнение осуществляется внутренними силами, соизмеримыми с теми силами, которые определяют равновесные расстояния, – междуатомными силами. Но можем ли мы считать возрастание сил междуатомных притяжений химическими силами?! Строго говоря, по своей сути, – это те же силы, но это такое свойство атомов, которое до сих пор не было известно науке. И если бы я назвал их "химическими силами", то можно почти со стопроцентной гарантией сказать, что меня абсолютно никто бы не понял (разновидность беммеленовской[1] мути – вот и всё, что бы обо мне решили!).

Чтобы Вы оценили, насколько это принципиально ново, я расскажу Вам одно обстоятельство. Когда в 1966 году я выступил с докладом по этой теме во ВСЕГЕИ (аббревиатура Всесоюзного научно-исследовательского института в г. Ленинграде, – Г.Г.), они записали в протоколе следующее: "Необходима быстрейшая публикация изложенных представлений для защиты приоритета советской науки в данном вопросе". В 1966 году исполнилось 10 (!!) лет моих сражений за публикацию (причём я не столько сражался, сколько бывал сражаем!), и потому мне было, в сущности, наплевать, что выставить за главный довод публикации – приоритет ли или просто ценность идеи, – лишь бы все высказались "за"! О действительной защите приоритета я не думал, ибо много лет находился со своими представлениями в полном одиночестве.

Но вот моя книжка вышла в 1968 году, а в 1969 году вышел сб<орник> "Горизонты науки и техники"(изд. "Мир"). В этом сборнике помещена статья кембриджского астронома Фреда Хойла. Вот что он пишет: "Я подозреваю, что взаимодействия на больших расстояниях существуют и многие константы в действительности подвержены медленным изменениям во времени. Поэтому точные значения мировых постоянных не абсолютны – они просто принадлежат эпохе, в которой мы случайно живём". Так вот, я хочу спросить Вас – могут ли под действием химических сил измениться физические свойства вещества? Например, можно ли химическими силами получить воду с температурой кипения (при нормальном давлении), скажем, 1000оК? Если нет, то, значит, взаимодействия, на которые я указал, не химические! А я указал именно на такие взаимодействия между атомами <...>.

 

2. Красноярск, 5 июля 1970 г.

Ваше письмо мне чрезвычайно понравилось! Я был искренне рад получить такое письмо,до краёв насыщенное стремлением понять! Именно для таких, как Вы, я и размышлял тридцать лет...

Если бы я ещё сомневался в Вашем возрасте, исходя из общего тона письма, то Ваша фраза о том, что Ваше понимание может оказаться ошибочным, потому что ни одной из Ваших статей не стали публиковать, – эта мысль не оставила у меня сомнений в Вашей молодости. Я не мог не улыбнуться Вашей прекрасной наивности! Именно таким был и я...лет двадцать назад.

В моей книжке "Энергия Земли" (которая, кстати сказать, является отвергнутой диссертацией и представляет незначительный фрагмент моей концепции) была следующая цитата из нашего коллеги и гениального поэта Гёте: "Здесь приходится задаваться вопросом: является гипотеза действительным приобретением или же получила общее признание под влиянием моды? Ибо мнение, высказанное энергичными людьми, распространяется, как зараза, среди толпы, и тогда его называют господствующим – претензия, лишённая всякого смысла для добросовестного исследователя. Государство и Церковь вправе называть себя господствующими, ибо им приходится иметь дело со строптивой толпой, и был бы порядок, а какими средствами он достигается, безразлично; наоборот, в науках необходима абсолютная свобода, ибо в данном случае работа рассчитана не на сегодняшний или завтрашний день, а на необозримый ряд сменяющихся годов. Если порою неверный научный взгляд и одержит верх, то всегда остаётся известное меньшинство, которое упорно будет держаться истины, и если даже последняя сосредоточится лишь в одном уме, то это не может иметь особого значения. Этот одинокий ум будет в тиши и в тайне продолжать свою работу, и настанет день, когда обратятся к нему и заинтересуются его взглядами" (т.VIII, стр.459, 1955). Но всё это выбросили издатели, потому что это стреляет не в бровь, а в глаз учёным наших дней, которые только и держатся на своём господствующем положении!

Отказ в публикации для оценки работы, её научного значения в лучшем случае имеет нулевое значение! Но очень часто это является свидетельством большой научной ценности работы. Поймите, дорогой, что в наше время у нас ни Эйнштейн, ни де Бройль не смогли бы опубликовать своих идей. У нас идёт в печать только тривиальность и то, когда её автор имеет связи, попросту "блат"! Один из умнейших людей Земли Русской Александр Герцен сто лет назад писал: "Исследование, которое преследует какую-нибудь цель, кроме познания – не наука". Но, заметьте, а диссертации?! А публикации "для счёта", для проникновения на Олимп науки?! Что это?! А ведь именно эти цели преследуют все эти "доктора", "членкорры", "академики" и прочая сволочь... Всё это не имеет никакого отношения к науке, но именно эти люди решают вопрос о публикации!

Ну, возьмите журнал "Геотектоника" и посмотрите много ли статей там публикуется, кроме статей членов редколлегии и их последователей?! Другие статьи могут появиться только как ЧП, свидетельствующее о мощных связях автора в высших сферах. Так что если Вас не печатают, то это гораздо больше говорит в Вашу пользу, чем наоборот! Во всяком случае, это допускает наличие свежей, новой мысли. Если бы Вас печатали, такое предположение было бы исключено!

По поводу "геологической формы движения" я посылаю свою старую, отвергнутую статью. Тогда ещё далеко не всё было мне так ясно, как теперь, но... на первый случай Вам будет о чём подумать. Эту статью я напечатал в местной геологической газете, и дискуссия продолжалась с полгода. А затем я получил благодарности от сдающих кандидатский минимум по философии, которые пользовались моей газетной статьёй как единственным источником по этому вопросу.

С геологической формой движения Вы, дорогой, дали логический финт! Почему Вы, собственно, намертво связали форму движения материи с экспериментом? В том-то и дело, что в Природе нет ни физики, ни химии, ни геологии. В Природе есть МАТЕРИЯ! Но другой вопрос – как её изучать? Исследователи разделили материю на объекты изучения по формам движения. Но такое разделение определяется методами изучения. Методы физики, химии и биологии – экспериментальные и, значит, именно таковы границы их объектов – это только те явления, которые можно воспроизвести в лаборатории. А как же быть геологии и астрономии? (Кстати, Ф. Энгельс не выделил и космической формы движения). Ведь их-то нельзя изучать экспериментально! Так вот в этом и своеобразие геологической формы движения, это движение космического масштаба. Есть две науки, которые её изучают: астрономия – или геология в пространстве, и геология или астрономия во времени.

Необходимость выделения геологической формы движения возникла только после открытия пульсаций Земли. Тот, кто утверждает геологическую форму движения, но не приемлет пульсации – городит вздор! Всё, что предлагается взамен пульсаций, сводится к попыткам объяснить геологические процессы экспериментальными данными. И значит к попыткам исключить геологическую (не экспериментальную) форму движения. Вот это Вам и следует понять! Пульсации – значит, не экспериментальная, геологическая форма движения. Нет пульсаций – нет геологической формы! Методом изучения геологической формы движения является геологическая съёмка. <...>

Теперь отвечаю на Ваши вопросы. 1. Междуатомные взаимодействия, которые протекают на протяжении миллионов лет, не являются химической формой движения. Прежде всего потому, что это не химические реакции (не химический синтез, не химический распад). При усилении или ослаблении сил взаимпритяжения между атомами изменяются физические свойства вещества, а его химические свойства остаются неизменными. 2. Изменение в соотношении междуатомных сил не влияет на внутриядерные силы (влияет, вероятно, но не существенно). Но когда суммарное проявление этих сил так проявляется локально (например, при расширении земного ядра, на границе с мантией, которая отстаёт в своём расширении) возможны (и думаю обязательны) ядерные синтетические реакции. <...>

И ещё, скажу сразу, наплюйте Вы на всяческие авторитеты! Смотрите всегда в корень – не на то, кто, а лишь на то, о чём пишет! Я снимаю шапку перед такими украшениями рода человеческого, как Ломоносов, Ньютон или Ф. Энгельс, но это ни грана не влияет на мою оценку их идей, я только потому и снимаю шапку, что уж больно сильна и прекрасна их мысль! <...>

 

3. Красноярск, 4 августа 1970 г.

Итак, Вы продолжаете полемику о геологической форме движения. Вы пишете, что "Никакая история не является, сама по себе, формой движения материи. И, таким образом, не существует особой геологической формы движения материи". Да, история как описание последовательности событий, как феномен – не является формой движения материи. Она, сама история, является отражением движения материи. Но отражая движение материи, она может отражать вполне определённую форму её движения. Так что никакой антиномии я здесь не нахожу.

Но нечто Вы несомненно ухватили! Да действительно, меня не очень (не слишком) восхищает сам принцип разделения по "формам движения", – я их не очень чувствую... Но правомерность выделения геологической (а правильнее, космической) формы движения материи для меня вполне очевидна, коль скоро выделяется химическая, физическая или биологическая её формы. Правы Вы и в том, что геологическая форма движения охватывает другие формы, но не потому, что слагается из них, а потому, что представляет более общую форму движения. Физика и химия копаются в частностях "сегодня в лаборатории", а геология раскрывает то, что протекает в космосе на протяжении миллионов лет. А это совсем не есть сумма физика + химия + биология. Это совсем иное качество! Вот моё определение: "Геологическая форма движения материи осуществляется во внутренних областях космических тел на протяжении огромных интервалов времени, как результат медленного накапливания незначительных воздействий космоса. Основным методом изучения геологической формы движения материи является геологическая съёмка". <...>

Я не случайно написал "не чувствую", ибо полагаю основой познания не логику, а чувство – интуицию! <...> Процесс научного познания – это есть перевод с языка чувств на язык логики и научно познанным мы именно то и называем, что полностью переведено на язык логики, где уже не осталось никаких признаков того чувства, которое породило эти чётко сформулированные мысли. Это первый аспект фразы о том, что "я не чувствую форм движения". Второй аспект – а почему не чувствую? Да потому, что моим чувствам претит "разделять, омертвлять, огрублять" движение материи. В. И. Ленин прав, что мы не можем выразить логически (!) движение без этих ужасных "разделять, омертвлять, огрублять", но он глубоко ошибается, полагая, что мы вообще, без этих эпитетов, не можем выразить движение. Это не так!

Людвиг Бетховен, например, выражает его с безупречной точностью без всякого огрубления и омертвления (чем, кстати сказать, и отличаются произведения современных композиторов, которых у меня хватило терпения слушать) в своих гениальных сонатах... Вот оно – движение как результат единства и борьбы противоположностей, выраженное с абсолютной точностью и полнотой! Именно это должно звучать, ощущаться в душе познающего учёного. Третий аспект фразы "я не чувствую". Все свои соображения об интуиции я как раз и пишу в связи с разборкой представлений М. А. Усова[2], которого смерть захватила на интуитивной стадии понимания пульсаций Земли... Саму интуицию я определяю как чувственное восприятие диалектики природы.

27 августа исполняется 200 лет со дня рождения Георга Гегеля... Вот кто заслуживает признательности всех! Открыть законы диалектики! На могиле Ньютона написано: "здесь покоится счастливейший из смертных, ибо законы природы можно открыть только один раз, – он открыл их! Пусть радуются люди, что на свете существовало такое украшение рода человеческого!"[3] Конечно, Ньютон был велик, но как же далеко ему до подвига мысли Гегеля! Но открыв законы диалектики Гегель выпустил из бутылки джинна, всю страшную силу которого ещё предстоит оценить. Беспощадная сила этих законов прежде всего сокрушила концепцию самого Гегеля.

А мне, старому еретику, уже давно ясно – диалектика несовместима ни с какой монистической философией... И это почти понял его гениальный ученик Фридрих Энгельс... В "Диалектике природы" он писал: "Взаимодействие исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное". Да, да! Конечно, так! Но... а как же с отношением мышления к бытию? Базиса и надстройки? Здесь что же, законы диалектики перестали действовать? Впрочем – "ходить бывает скользко по камешкам иным"[4], как сказал поэт. А уж кому, кому об этом и знать, как не мне... Хальмер-Ю (это в переводе "долина смерти") и это лагерь... Посмотрите в конец моей книжки... Вот где были похоронены мои иллюзии, моя учёная карьера, моя жизнь...

Впрочем, это не самое страшное, что может случиться с мыслящим человеком в ХХ веке. Это Вам следует знать! Слишком настойчивых искателей истины объявляют сумасшедшими. Для этого вполне достаточно звонка из приёмной генерала науки на психбольницу и... судьба человека, его репутация навсегда погибла. Уже никто и никогда не будет разбираться с его идеями... Я это знаю – я таких встречал! Диагноз, спросите Вы, – о, на этот случай он имеется: "паронойяльный психоз". В "Малой медицинской энциклопедии" он написан в томе 8, стр.755 (изд.1968). Здесь Вы найдёте все признаки гениальной личности и... ни одного признака болезни. Так что будьте осторожны, дорогой! Генералы науки не только скудоумны, они ещё располагают огромными возможностями погубить человека! Ну, хватит мрачного (хоть нам и нельзя о нём забывать).

Вы спрашиваете о синхронности трансгрессий... Вопрос снова в самую точку! На эту тему я написал, года три назад, большую работу, книжку вроде "Энергии Земли". Это была моя вторая забракованная диссертация... Я послал её прямо "в пасть тигра" – Георгию Петровичу Горшкову как эксперту ВАКа (аббревиатура Всесоюзной Аттестационной Комиссии – высшего органа по присуждению научных званий в Советском Союзе, – Г.Г.). Вот что он написал: "Работа в высшей степени интересная и в такой же степени спорная. Автор рассматривает злободневный вопрос – о происхождении подводных долин, привлекает к рассуждениям самые разнообразные материалы, демонстрируя отличное знакомство с литературой, чётко формулирует выводы. Импонирует полная самостоятельность мышления автора, оригинальность его построений, резкий и красивый язык, логичность текста". Казалось бы, что же ещё требовать от кандидата наук? Не правда ли? Так вот, всего этого мало! А что же нужно?

Далее следует 6 (!) страниц машинописного текста замечаний редакторского характера и вывод: "Работа Н. Е. Мартьянова, несмотря на ряд несомненных достоинств, вряд ли может быть принята в качестве диссертации. Она может вызвать столь много критических замечаний, что это может отразиться на результатах голосования". И далее рекомендация: работу издать и только после обсуждения в печати защищать. Ну, а издаётся она по сей день. На "Энергию" ушло около 12 лет борьбы, ещё столько на эту... Меня уже, видимо, не хватит... Вот я и взялся за "Пульсации", пока жив ещё...

В чём же главный вывод этой работы? Уже давным-давно океанологи доказали (и потому единодушны в заключении), что шельф мог возникнуть только в результате трансгрессии, но поскольку шельфы имеют глобальное распространение, то мы присутствуем при трансгрессии, которая на всей Земле протекает синхронно. И, значит, спор на эту тему не имеет смысла! Говорят, что Карапет (юмористический герой армянского эпоса, – Г.Г.), впервые увидев верблюда, внимательно его осмотрел, а затем заявил: "Такого животного в природе не может быть!" Вот и наши горе-тектонисты, присутствуя при глобальной трансгрессии, всё ещё спорят: может или не может она быть! Я выявил все аспекты этой проблемы, в том числе и палеонтологический, и показал обязательную асинхронность в развитии органического мира и что палеонтологический метод верен ровно на столько, на сколько он подтверждает синхронность событий. Необходимо устанавливать последовательность по самим событиям, а не по их следствиям, таким как развитие жизни. <...>

Есть у Герберта Уэллса изумительная новелла – "В стране слепых". Она начинается с утверждения: "Среди слепых и кривой король!". А далее показана жалкая участь этого "короля". Второй смысл этой новеллы я понял ещё мальчишкой, а вся моя жизнь была её иллюстрацией. Да, для моего "производства" нужны книги и бумага... Так, вот даже бумаги мне не хватает. Говорят, что на свете нет ничего постояннее временных финансовых затруднений, а я уже давно эти затруднения не считаю для себя временными. Нищета следует за мной неотступно и теперь уже ясно – до конца дней она меня не отпустит... <...>

 

4. Красноярск, 6 августа 1970 г.

Отправил Вам письмо, а на душе какая-то муть... Будто сделал нечто гадкое... И не сразу сообразил, что именно плохого я сделал... А сделал я плохо – позволил себе пасть духом! Не придавайте значения моему малодушию – оно есть, но не в нём суть. Бывало и похуже, было и так, что в одиночке, лишённый всего, в том числе и бумаги с карандашом, я выкладывал из табака схемы и цифры, исчисляя энергию выброса из Земли Луны... А работу о зонах растяжения в мантии, которая потом была напечатана в "Докладах АН" (печатный орган Академии Наук СССР, – Г.Г.), я писал в лагерном бараке и считал великим достижением, что получил такую возможность. А вот теперь я расстроился только потому, что "заколодило" в голове при изложении опять тех же деформаций в мантии и их влиянии на скорости сейсмических волн... Связь-то очевидна, да вот никак не могу её ухватить со всей ясностью... Вот и понесло меня "плакаться в жилетку"... <...>

Сегодня я написал акад. Яншину[5], письмо (копию прилагаю). Человек он интересный и очень умный. Наш разговор, 3 часа tete-a-tete, в его коттедже в Академгородке, кончился для меня ничем. Единственно, в чём мы нашли общий язык – в том, что В. В. Белоусов[6] – балда. Через неделю я написал ему письмо в эпиграфе которого стояло:

"Профессор: Ну, и как Вы понимаете, что такое экзамен?

Студент: Экзамен – это беседа двух умных людей.

Профессор: Ну, а если один из них не совсем...

Студент: Тогда второй окажется без стипендии!"

И ниже я пишу: "Именно этот анекдот я вспомнил, когда возвращался из Вашего коттеджа..."

"Академику А. Л. Яншину. Копия.

"Борис, Борис! Всё пред тобой трепещет,

Никто тебе не смеет и напомнить

О жребии несчастного младенца,

А между тем отшельник в тёмной келье

Десь на тебя донос ужасный пишет;

И не уйдёшь ты от суда мирского,

Как не уйдёшь от Божьего суда".

А. С. Пушкин

Г/у Александр Леонидович!

Посылаю на Ваш суд свою "Энергию Земли", которую мы однажды обсуждали в Вашем коттедже. Эта книжка представляет собой фрагмент моей тектонической концепции, изложением которой я сейчас и занимаюсь. Покойный редактор этой книжки, человек редкого ума и ещё более редких, прямо удивительных в наши дни честности и мужества, в своём предисловии пишет: "Хочется надеяться, что автору будет предоставлена возможность и оказано должное содействие в дальнейшей разработке его, я полагаю, весьма плодотворных идей. К этому зовут интересы советской науки". Этими "плодотворными идеями" я занимаюсь около тридцати лет, но условий для подобной деятельности я не имел никогда. Моя концепция создавалась в таких условиях, которые Вам представить себе невозможно. Тридцатилетний опыт показал, что я нашёл верный путь к решению основных проблем геологии, а это значит, что наши будущие коллеги поднимут его на щит. Но, сделав это, они жестоко осудят тех, кто сегодня отвечает за судьбу геологии и не помог мне. Я задумался, кому, зачем нужно, чтобы я в одиночестве, нужде, без всякой помощи решал проблемы геологии? Так ли уж неодолима та пропасть, которая разделяет нас с Вами?

Однажды, в годы своей юности, я спросил у своего отца: "Может ли один убеждённый человек переубедить другого, убеждённого в противоположном?" Отец ответил: "Может, если оба достаточно умны". И вот теперь, на склоне жизни, пришёл день, когда я решил проверить это утверждение моего покойного отца... Я ожидаю, что Вы выступите в печати с критикой моей книжки. Да, – это нужно мне, и, таким образом, я попадаю в толпу жаждущих Вашего мнения. Но я глубоко убеждён, что Вам это нужно гораздо больше, чем мне. А ещё больше, чем Вам или мне, это нужно геологии...

С искренним уважением Мартьянов".

 

5. Красноярск, 3 сентября 1970 г.

<...> О мышлении и бытие. Вы напрасно опасаетесь, что я собираюсь подобные вещи обсуждать в своих "Пульсациях Земли", – это значило бы угробить книгу! Такими мыслями, в лучшем случае, я могу поделиться с мыслящим коллегой. Но что же пишете Вы, дорогой: "Ф. Энгельс в своей фразе "взаимодействие исключает всякое абсолютно первичное и абсолютно вторичное" хотел сказать, что никакое первичное не абсолютно в своейпервичности". Безусловно так и только так! Но далее Вы пишете: "но причина никогда не может меняться местами со своим следствием". Так ли? Давайте рассмотрим наш, геологический, пример.

На моей памяти прошла дискуссия о роли организмов в осадкообразовании. До 1940 года, – то есть до выхода книги Л. В. Пустовалова[7], биохимические процессы служили роль "мусорного ящика", куда сваливались нерешимые вопросы генезиса осадков. Как только на породу ставилась эта "каинова печать" – биохимия, так породе и конец, – уже никто не станет ею заниматься, ибо кто же рискнёт касаться этой тёмной (вернее, абсолютно чёрной) области? Первым против этого восстал Л. В. Пустовалов, Он заявил: "А вы видели, коллеги, кремнистую породу с известковыми раковинами или известняк с кремнистыми ракушками?" Да и может ли такое быть? Может ли организм строить свой скелет из соединений, растворимых в данной среде? И далее следовал вывод – организм полностью подчинён условиям среды. В осадкообразовании он играет роль "катализатора". Это торжество физико-химии в петрографии осадочных пород звучало здорово! Всё встало на место. К чёрту витализм (жизненная сила, в советской геологии считалась идеалистической ересью, – Г.Г.)! Организм – катализатор, а законы осадкообразования можно выявить не выходя из лаборатории...

Но уже тогда, а мне было лет 27, я почувствовал прореху в этой чудесной стройности. Ход моих суждений был таков: ну, хорошо, организм осаждает известь там, где она осаждается и без него. Но, а почему она осаждается? Да потому, что таково парциальное давление углекислоты, то есть её содержание в атмосфере. А почему таково её содержание? Да потому, что именно организмы настолько её выловили из атмосферы... Ага! Значит, в отдельном, частном случае организм подчиняется условиям среды, а в целом, на протяжении геологической истории, он сам изменяет эту среду! Уже значительно позже я понял, что и гидросферу, в основном, создала жизнь. Словом, понял главное: если на Венере и на Марсе жизнь есть, то не потому она там есть, что там есть кислород и вода, а напротив – потому там есть вода и кислород, что там есть жизнь! Однако главнейшее в другом, – так было до появления человека! Человек же не подчиняется условиям среды и в частном случае: человек создаёт осадки, каких не было до него. Значит, именно с появлением Homo sapiens произошла революция – инверсия причины и следствия!

В истории нашей планеты я усматриваю две крупные революции: 1. Появление жизни, которая сразу же, подспудно начала перестраивать своё жилище на благо собственного развития. И хотя каждый, не только индивид, но и вид был полностью подчинён существующим условиям, в целом жизнь на протяжении сотен миллионов лет изменяла условия жизни – изменяла планету. 2. Вторая революция – появление человека, где уже не вид, а даже индивид вступает в борьбу с условиями и побеждает их. "Условия" – это и есть материальный мир, материя. А. Герцен пишет: "В дочеловеческой, в околочеловеческой природе нет ни ума, ни глупости, а необходимость условий, отношений и последствий. Стремление пробиться к уму из инстинкта постоянно является вслед за сытостью и безопасностью; так что в какую бы минуту мы ни остановили людское сожитие, мы поймаем его на этих усилиях достигнуть ума – из-под власти безумия". Вот это стремление нематериальной субстанции – духа подчинить себе материю я и имею в виду.

Духовное начало человека принципиально отличается от его материального начала своим стремлением к бытию вне времени и пространства, и это своё стремление человек осуществляет в меру знания. Познание – это конечная цель, абсолютное знание – это всемогущество! Стремясь к нему (как это отметил В. И. Ленин), человек стремится к всемогуществу, то есть... к Богу! Таким образом, утверждая вполне материалистическую доктрину об асимптотическом (безграничном) приближении к абсолютному знанию, Ленин высказал древнюю как мир истину: человек стремится к Богу! И нет потому никакого порока в "науке для науки". Не только наука, а всё, что имеет человек, должно служить науке, познанию как единственной и высшей его цели. Если человека и следует накормить, то только потому и для того, чтобы он познавал. Иначе мы придём к ужасной формуле – "сытость для сытости"!

У нас принято считать, что материализм – истина в конечной инстанции, а всё, что не является материализмом, – есть идеализм. И это чудовищная ложь! Ибо есть ещё дуализм – философия учёных и мыслителей, а не политиков. Именно этой философией жили Декарт, Галилей, Ньютон и Эйнштейн. Вы спрашиваете, где я нахожу границу между интуицией и априорностью? Я полагаю, что только та априорность, которая не ошибается, есть проявление интуиции. <...>

Поймите, дорогой, внутри Земли безраздельно господствуют силы междуатомных взаимодействий! Что это такое? А вот берём два велосипедных шарикоподшипника. Каковы силы тяготения между ними? Чтобы их обнаружить (я уж не говорю – смерить), нужна добрая лаборатория! Но вот попробуйте-ка их деформировать... Я в детстве подкидывал их под паровоз, так они влазили в стальной рельс, как в масло, и не деформировались. Можно ли изменить эти страшные силы вращением, тяготением (как, например, хочет П. Н. Кропоткин[8] ) или другой механикой XVII в.? Конечно, нет! Чтобы изменился объём твёрдого тела на 1/6 или 1/7 часть, необходимо изменить сами эти междуатомные силы – никак иначе!

Когда я читал Ваши соображения о смещении полюсов, как о непосредственной механической причине тектогенеза, я вспомнил свою далёкую юность, когда и я... увы, думал так же. Но теперь я знаю – это типичное не то, механика не тот порядок величин, который нужен для сближения и удаления атомов планеты. Сколько бы Вы не крутили и не вертели земной шарик – Вы не измените его радиус на 1000 км! Вот в чём суть, дорогой, тысяча километров!! Этой страшной цифры испугались все мои предшественники, а без неё пульсации будут кастратами – они ничего не дадут геологии... <...>

 

6. Красноярск, 15 ноября 1970 г.

<...> Собственно, я изложил всё, что требовалось написать срочно, и на этом уже можно было бы прервать это письмо, но как я могу это сделать, когда из Ваших всех писем и особенно из последнего письма, я ясно вижу, из какого теста Вы сделаны и, что очень вероятно, наконец-то мне посчастливилось встретить человека, который сможет принять у меня эстафету... Вот и прикиньте, дорогой Генрих Григорьевич, во-первых, что ритм жизни вне нашей власти и что жизнь никогда не прощает отступления, замедления... Опоздавшим – кости! Как говорили древние... Во-вторых, что для меня обнаружить приемника – это невероятная удача! Даже малейшая надежда найти такого чудака, который, понимая полное отсутствие у меня каких-либо возможностей помочь в учёной карьере и еретичность, то есть бесперспективность, моих идей, с точки зрения этой карьеры, всё же взялся бы отдать свою жизнь на разработку этих идей (а меньшим тут не отделаешься); только редкая удача могла бы привести меня к обнаружению такого "чудака"...

Я не хочу клеветать на своих молодых друзей и коллег. Многие из них меня поддерживают и уважают... Но любопытную штуку я обнаружил совсем недавно. Когда я прочитал им некоторые отзывы на мою "Энергию Земли" (в том числе и Ваш), они были поражены! Чем? Да признанием... Понимаете, что получилось: Гумбольдт, как известно, выделил три стадии проникновения новых идей в сознание: 1. "Какая чушь!"; 2. "В этом что-то есть" и 3. "Да кто же этого не знал?" – так вот мои друзья уже давно и прочно на третьей стадии... Их просто удивляет, а как же можно думать иначе! Это обстоятельство несомненно, говорит в пользу моих представлений, но в поисках приемника – это не то, что нужно! Я изнемогаю под грузом идей, которые необходимо ещё довести до ума...

Один мой хороший знакомый Д. А. Васильев (это не из ВСЕГЕИ, а Томского Университета) заявил мне в 1948 году, что я неверно избрал путь, что для создания геотектонической концепции, прежде всего, необходимо изучить стратиграфический разрез нашей планеты... И что он именно так и делает и начал с кембрия... В следующем – 1949 г. мне "не повезло в жизни" (имеется в виду заключение в ГУЛАГ, – Г.Г.) и в Томск я попал только в 1957 году. Оказалось, что за истекшие годы Д. А. ещё не поднялся выше кембрия. Он читает все работы по кембрию на 5 языках и на сегодняшний день считается "специалистом по кембрию" и более, чем сомнительно, чтобы он, 60-летний человек, успел за свою жизнь выйти за пределы этой части разреза... Вот результат респектабельного труда эмпирика!

Без интуиции, без чувственного восприятия природы, и в частности, истории нашей планеты – создать её теорию невозможно! Ибо в любой части этой истории Вы можете утонуть в тысячах фактов. Отсюда следует, что нужно верно избрать масштаб, я интуитивно и потому беспогрешимо избрал его верно. И это помогло мне решить ту огромную детерминанту, какой является история Земли. Понимаете, что я хочу сказать? Все геологические процессы укладываются в стройную схему, начиная от трансгрессий, магматизма, металлообразования и кончая осадконакоплением и оледенениями. Но, естественно, что решив в принципе все эти проблемы как частные проявления пульсаций Земли, я, однако, решил их в 100 000 000 масштабе, который для рядового геолога представляется слишком туманным. С точки зрения, скажем, геолога-съёмщика – это вообще не решение. Потому-то людям очень трудно понять, что округлость Луны никогда не составляла тайны, а установление округлости Земли потребовало сотни веков усилий человеческого гения. Понимаете, эмпирик полагает, что именно он владеет фактами. Такли? Ну, скажем, что такое факт в геологии? Это вопрос, который в наши дни приобретает очень острое звучание. <...>

<...> совсем недавно одна весьма трудолюбивая и энергичная геологиня мне заявила: "Вы утверждаете, что складкообразование синхронно трансгрессии, а вот в Западном Саяне наоборот!" Я ответил, что если человеку, который доказывает, что сумма углов треугольника равна 180о, некто заявит, что у него есть треугольник, в котором не так, то всё, что нам остаётся – это предложить ему произвести измерение более точно... Это, разумеется, вызвало возмущение и указание на бессилие идей перед фактами. И мне пришлось элементарно доказывать, что таких фактов, которые геолог мог бы пощупать, увы... не существует. Мы не можем видеть того, что протекало миллионы лет назад, всё, что мы можем, – это видеть признаки событий, признаки фактов... Что наименее достоверны утверждения о регрессиях...Что даже наблюдая размывы, мы, прежде всего, не можем их датировать... И т.д., и т.п.

То есть, что интерпретация тех признаков фактов, которые мы действительно можем наблюдать, зависит от уровня мышления геолога, и, в конце концов, от понимания глобальных явлений – от теории Земли. Мы не в силах дать рецепта на все случаи. Каждый разрез – это проблема, которую всегда следует решать творчески! Но мы можем дать теорию Земли, как некую "теорию невероятностей", которая поможет полевикам отбросить ряд невероятных решений!

Но даже избрав верно масштаб исследований и сумев пробежать мыслью через океан фактов, ухватить одно главное и существенное, Вы ещё ничего не достигли для людей. Необходимо всё это изложить в удобоваримой, убедительной форме, – перевести на язык логики. По сравнению с историей планеты, которая тянется миллиарды лет, человек существует мгновение, какой-то жалкий миг. А планетарные масштабы грандиозны! Даже простое изложение уже понятого языком науки есть задача, перед которой я прихожу в отчаяние... Так и хочется крикнуть: "Братцы, помогите!" Впрочем, всё это я пишу, чтобы Вы ясно понимали, куда я собираюсь Вас позвать. Мне в своё время этого никто не мог объяснить.

Поначалу, нащупав "ключъ" к Земле в её пульсациях, я наивно полагал, что схватил жар-птицу за хвост и что теперь всё в моих руках. Лишь лет через десять я начал понимать, что не я, а, скорее, меня схватила эта самая жар-птица, что приковал себя стальной цепью к бесконечно трудному делу, которому нет конца в обозримом отрезке жизни и что мне уже никогда не удастся отказаться от этой непосильной задачи... И, вообще, дорогой Генрих Григорьевич, именно в этой невозможности отказаться от решения, как я думаю, и заключается та единственная и неодолимая сила, которая только и позволяет решать такие задачи. Всякое сознательно принятое решение – то есть то, что мы называем волей, не стоит и выеденного яйца! Если мы делаем что-то большое и важное, то именно потому, что не можем не делать! Поэтому мой первый и главный вопрос к Вам заключается именно в этом: сможете ли Вы или не сможете отказаться от выяснения истории Земли?! Что-то говорит моему сердцу, что нет! Вы уже от этого отказаться не сможете! Если так, то мне повезло чертовски, ибо тогда я, наконец, нашёл те плечи, на которые смогу перевалить свой груз. <...>

 

7. Красноярск, 17 ноября 1970 г.

Вчера у меня опять поднялась температура и я вынужден был прекратить письмо. Однако делал с уверенностью, что ответил на все Ваши замечания, но... сегодня, прочитав Ваше и своё письмо, понял, что это совсем не так...

Наш мир организован для сильных. Нет более тяжкого (в смысле возмездия) преступления, чем слабость. И нет ничего, что в нём бы ценилось столь высоко, как сила. Древние полагали, что в здоровом теле здоровый дух. Я думаю, что в действительности дело обстоит как раз наоборот. Здоровый, сильный дух всецело определяет и телесное здоровье. Кто из геологов не удивлялся тому обычному факту, что даже самый хлипкий из них не болеет в поле ни ангиной, ни насморком, хотя и мокнет под дождём и мёрзнет на ветру с утра до вечера. То же самое мы замечаем на фронте и везде, где болеть нельзя, люди не болеют! Поэтому свою болезнь я рассматриваю, как прямое следствие упадка душевных сил. <...>

Итак, Вы пишете, что "считаете гипотезу движения материков по мантии очень скользкой темой для исследования в первую очередь потому, что мне не известен ни один более или менее разумный довод в пользу того, что таким движением должны обладать только те блоки земной коры, которые обладают материковым типом строения. А кора океанического типа двигаться не может. А если двигается вся земная кора, то где же репера, которые бы фиксировали нам это движение?" Прекрасно! Превосходная критика! Вы даже представить себе не можете, дорогой Генрих Григорьевич, как меня обрадовали эти Ваши соображения! Во-первых, в этом замечании, как и во всех остальных Ваших замечаниях, я, наконец-то, встретил ясную и вполне независимую мысль, которая могла возникнуть только при том глубоком (всепоглощающем) стремлении понять, какое я так долго и бесплодно ожидал встретить. Во-вторых, в этом Вашем замечании я обнаруживаю свои собственные соображения на некотором, не столь отдалённом, этапе своих суждений, Вы идёте той же тропой исканий – след в след – и потому нам очень легко друг друга понять! <...>

Сейчас я написал уже на 70% вторую главу, которая посвящена вопросам современного состояния внутренних областей Земли и называется "Основные проблемы геостатики". Пересмотр проблемы областей растяжения в свете новейших данных показал, что существуют не три, как я думал ранее, а четыре области растяжения, в интервалах глубин: 30–33 км, 450–670 км, 800–920 км и 2700–2900 км. Для затронутого вопроса наибольший интерес представляет верхняя область растяжения 30–33 км; прежде всего – это глубины усреднённые и их истинная величина не постоянна, она зависит от толщины земной коры. Самым важным обстоятельством этих областей растяжения является то, что именно они (эти деформации растяжения) и являются генераторами внутреннего тепла Земли. <...>

 

8. Красноярск, 26 ноября 1970 г.

Сегодня получил Вашу бандероль от 17.ХI.70 г. Все Ваши замечания по поводу 1 главы хороши! Да, Вы правы, – нужно бы усилить, нужно бы капнуть ещё глубже, но... стоп! Скажите, а Вы действительно подумали о той задаче, которая передо мной стоит? Ну, например: так, Вы полагаете, что необходимо усилить философскую разработку вопроса об "эмпиризме" – т.е., прежде всего, поднять ещё литературу, её продумать и т.д. и т.п. А вот я сейчас работаю над второй главой – "Основные проблемы геостатики". Её смысл – это очистить геофизику от влияния феноменологического образа мышления, и прежде всего от мертвящего представления о гидростатическом равновесии во внутренних областях планеты; грубо говоря, задача заключается в оживлении земных внутренностей. При этом необходимо, так или иначе, пересмотреть все основные проблемы геофизики, начиная с фигуры планеты до её внутреннего тепла. Едва ли Вам требуется объяснять, что по любому из затронутых вопросов можно написать тома!

Следовательно, одна из главных сложностей задачи заключается в следующем: 1. Проблема намётки теории Земли решается как детерминанта, где каждое уравнение есть раздел естествознания. Эта проблема решается как согласование, логическая увязка всех разделов науки о Земле. 2. Любой из разделов этой науки содержит океан информации, в котором может утонуть любой научный коллектив. Следовательно, для решения (намётки решения) этой проблемы нужно выбрать такой масштаб изложения, при котором было бы возможно охватить умом всё, нигде не утонув, не завязнув. А Вы упорно хотите меня именно завязить в деталях! Всё, что я могу сделать – это расставить вешки на том единственно верном пути, который я сумел увидеть, а уж дорогу, фундаментальный путь будут строить другие...

Работа эта требует дьявольского напряжения душевных сил и потому может делаться только в определённом состоянии. Это рабочее состояние не подчиняется моей воле... Оно может быть или не быть – я только пользуюсь теми, увы, всё более редкими, периодами, когда оно есть. Наблюдать угасание собственного творческого потенциала, – это то, чего я не пожелал бы и заклятому врагу, но дело-то наше исследовательское приводит к тому, что мы всё видим и стремимся всё объяснить – перевести на язык логики. Я думаю, что слишком раннее угасание творческого потенциала у меня связано с отсутствием успеха: дело здесь не в эполетах и деньгах, а в изолированности.

Голый человек на голой Земле – никто! Он равен нулю. В своих чисто материальных потребностях человек может быть одинок совершенно безболезненно, – для того, чтобы вкусно жрать, красиво одеваться и прочее, общение с людьми не является необходимостью, оно не есть атрибут удовлетворения этих потребностей, а вот для удовлетворения своих духовных потребностей общение с людьми уже является непременным условием. (Именно в этом я усматриваю главную ошибку марксизма – материальные потребности суть гнилая почва для объединения людей...) И чем выше эти потребности, тем большего количества людей, причастных к этому, они требуют.

Масштаб идей, к которым я пришёл за тридцать лет занятий теорией Земли, требует апелляции к самым широким кругам коллег, – без этого творческие силы засыхают. Было время, когда я мечтал о таком положении, как я имею теперь. Государство платит мне 120 рублей в месяц, и никто не стоит у меня за спиной с палкой, чтобы отнять моё время за кусок хлеба... Но, по-видимому, это время пришло слишком поздно. Впрочем, почему бы это не случилось – это случилось! Мертвящее дыхание старости я ощущаю непрерывно и должен с ним считаться! Словом, и без того сложнейшая задача ещё весьма осложнена крайней ограниченностью сил и времени. Я и мысли, разумеется, не допускаю о том, чтобы не выполнить своей задачи, однако делать это следует весьма осмотрительно, не затрачивая и часа на вопросы, лежащие за пределом необходимости.

Вот если Вы примете во внимание все эти обстоятельства, то, возможно, умерите свои требования к детальности разработки проблем в моей книжке. Ваши замечания мне очень помогают, как я и был уверен. <...>

 

9. Красноярск, 2 февраля 1971 г.

<...> В 1934 году я окончил рабфак при Университете и на математической олимпиаде в Томске вышел в лауреаты. По этой последней причине, меня, не спрашивая, зачислили на физмат, на специальность математики. Никакие мои попытки протестовать и перевести меня хотя бы на физику ни к чему не привели. Мне было сказано, что специальность физики переполнена, а математиков не хватает, а у меня явные математические способности и т.д. Словом, первый курс я закончил как математик. И этих, в общем-то безмозглых, наук с меня хватило на весь век! Уже тогда я осмыслил полное отсутствие мышления у представителей физики и математики.

Если Вы мне не верите, то спросите своих приятелей любое "почему?", – ну, например, почему действуют три закона Ньютона? И послушайте, какую чушь о "начале всех начал" они будут лепетать! Свою задачу в науке они рассматривают вполне конкретно и вполне безмозгло – обнаружить явление и его померить. Вот и всё! Почему это явление существует, уже не их задача, а, спрашивается, – чья же? Это бездумное отношение к природным процессам так задабливается в головы физиков, что они оказываются совершенно неспособны к мышлению. Недаром все главные обобщения у физиков сделали не физики: английский пивовар Джоуль объяснил физикам эквивалентность теплоты и работы; английский переплётчик Фарадей ввёл понятие о физическом поле и объяснил связь электричества и магнетизма (его физики особенно не любят потому, что он совсем не знал математики); немецкий врач Майер объяснил физикам принцип сохранения энергии; наконец, патентный агент Эйнштейн объяснил им принцип относительности. Про эту "белую ворону" в физике они говорят, что он всё же имел физико-математическое образование, но, по признанию самого Альберта, самостоятельному мышлению его научил представитель той науки, где без мышления быть невозможно, – это был геолог Франц Мюльберг, автор изумительных геологических карт Швейцарии.

Однажды, уже после окончания первого курса, я сидел на практикуме по теоретической механике, где мы по 4–6 часов решали одну бесконечную задачу. И вдруг подумал, что вот так весь век я буду насиловать свои мозги, вгоняя их в колодки науки, для которой задача взаимодействия всего-то 4-х тел уже непознаваемость. Нет! – решил я тогда, – так не будет! Необходимо уйти от этой могилы мышления, из этого лагеря скудоумов... И я ушёл! Ректор, а особенно декан, никак не могли понять почему и, главное, как я решаюсь покинуть такую избранную область, как физика и математика, – ведь с успеваемостью всё в порядке, ведь я же справляюсь. Вот это высомерие физиков особенно отвратительно! Ни черта ровным счётом не понимая в природных процессах, они воображают себя солью земли, преодолевшими все сложности познания только потому, что у них хватило терпения разобраться в премудростях Эйлера или Галуа. Только у покойного Ландау хватило мужества рассказать журналистам о "Московском нуле" и признать, что вся их теория внутриядерных сил не стоит выеденного яйца... <...>

 

10. Красноярск, 13 апреля 1971 г.

Получил Ваше письмо от 8.IV.71 г. И в этот же день получил письмо от чл.-корра АН УССР Г. Д. Суворова[9], который прошлым летом послал свою статью "На пороге новой теории Земли" в "Геологию и геофизику"[10]. Теперь он получил такой ответ: "Уважаемый тов. Суворов Г. Д.! Редколлегия рассмотрела Вашу статью "На пороге новой теории Земли" и не приняла её к печати на том основании, что основная идея Н. Е. Мартьянова о ядерных преобразованиях вещества в недрах Земли находится в резком противоречии с современными представлениями ядерной физики и астрофизики. Редакция возвращает Вам статью и документацию. С уважением зав.редакцией Калинина Л. Н."

По поводу этого документа прежде всего я мог бы сказать, что он содержит фальсификацию, ибо идея ядерных преобразований в земных недрах, хотя и содержится в книге, но отнюдь не является главной, поскольку, если её выбросить, то содержание книги не изменится. Но действительно ли эта находится в резком противоречии с представлениямиядерной физики и астрофизики? Думаю, что нет! Идея возникновения элементов на Земле, начиная, скажем, с М. В. Ломоносова, носится в воздухе, она неоднократно высказывалась после Марии Склодовской. Но никто не мог указать источник необходимой энергии. Физики объявили, что гравитационные силы Земли для этого недостаточны и... поэтому этого не может быть! Но, простите, да, если на Земле нет источника энергии большей, чем её гравитация. А я в своей книжке указал такой источник энергии и тем разрешил противоречие между данными физики и геологии! Кто же сегодня может ещё толдычить о "резком противоречии"? Очевидно тот, кто либо не читал мою книжку, либо... ни черта в ней не понял.

Но Г. Д. Суворов ответил иначе:

"Уважаемая т. Л. Н. Калинина!

Прошу довести до сведения вашей Редколлегии, что я восхищён её осведомлённостью в процессах, происходящих в недрах Земли, её бдительностью и стойкостью в деле защиты "современных представлений ядерной физики и астрофизики". Редколлегия совершенно права, полагая, что публиковать можно только то, что соответствует современным представлениям и ни в коем случае нельзя публиковать то, что не соответствует. Абсолютно согласен с отводом рецензии, поскольку всё естествознание дышит на ладан после книги Н. Е. Мартьянова и могло бы совсем пропасть, если бы моя рецензия была опубликована".

Г. Суворов".

Как говорится, sapienti sat (понимающему достаточно, – Г.Г.). Но ведь это, в сущности, кукиш в кармане! Ведь никто не узнает об этом мнении член-корра, а нужно чтобы узнали как можно более многие... Ни моя книга, ни пульсации Земли не погибнут в безвестности, – они есть истина и потому жить им вечно! Но ведь хочется, чтобы истина дошла до умов быстрее... <...>

 

11. Красноярск, 14 декабря 1871 г.

Получил Ваше письмо от 5.ХII и статью с рецензией на мою книжку. Ваше письмо, как всегда, содержательно и интересно, – оно заставляет думать. <...>

Не слишком удивляйтесь, если это письмо покажется Вам малоубедительным – это ещё не мысли, а их поиск. Своим письмом Вы так толкнули мою мыслительную машину, что старушка, заскрипев, начала работать. И как я за это Вам благодарен, дорогой Генрих Григорьевич! Итак, откуда взялся раздел "Что считать в геологии фактом", – он возник случайно, потому что как раз в это время, когда я работал над IV главой, я получил сообщение о выступлении у вас Л. А. Яншина... Но, разумеется, не только поэтому: эмпирическое, безмозглое опирание на так называемые "факты" уже давно навязло мне в зубах...Я давно понял – так нельзя! А как? И вот оказывается (что я узнал с Вашей помощью), этот раздел я не додумал до конца, а конец этот достаточно страшен! И я его обязательно сформулирую в своей книге, потому что я не струсил, а именно не додумал до конца. В чём же этот конец?

Я сформулировал так: "Первичным фактом в геологии является верно интерпретированный геологический разрез". Ну, а от чего зависит интерпретация? А она зависит от характера общетеоретической подготовки геолога. Следовательно, в геологии теория выводится из фактов, а факты зависят от теории! Тупик! Да, для эмпирика тупик. Но это совсем не тупик для диалектика: мы нашли щель – это те события, которые мы имеем возможность наблюдать непосредственно, это ещё одно уравнение, то самое, которого нам не хватало. И это уравнение даёт бесспорное доказательство глобальной синхронности трансгрессий. Геология – это наука мыслителей! Мышление пронизывает геологию на всех этапах работы от первичного наблюдения до обобщений глобального масштаба. И мысль в геологии гораздо ценнее любых "фактов" – ибо и они зависят от мысли.

"Плоский эволюционизм" Н. С. Шатского[11] – это, как я уверен чрезмерно высокая оценка этого негодяя. Почему "негодяя", я объясню Вам ниже. А вот в 1960 году я сам совершил пакость. Когда мою "Энергию Земли" повсеместно отклонили, как раз в это время журналисты усиленно готовились к 90-летию В. И. Ленина и друг за другом приходили к нам, поскольку всем было известно общение Ленина с моим дедом. Я же родился через 13 лет после ленинской ссылки, а мой отец, который действительно помнил Ленина в Минусинске, находился уже в глубоком склерозе и полностью утратил память.

Получив очередной отказ из "Вопросов философии"[12], я пожаловался одному из журналистов. Он порекомендовал обратиться к Суслову[13], что я по глупости и сделал. В результате летом 1960 года, в поле, я получил письмо от Н. С. Шатского. Оно начиналось с того, что по поручению Президиума АН СССР его институт рассмотрел мою статью "Энергия Земли". К письму было приложено три анонимных рецензии. Две из них представляли собой злобное нападение, но, увы, не на мою работу, а на мою личность, впрочем, не без основания, – ибо я допустил действие запрещённое – обратился с научным спором в ЦК КПСС, что всё равно, как в футболе пнуть игрока в пах. Третья рецензия была серьёзна и интересна.

В своём письме Шатский дал понять, что он пропустит мою статью в печать, но де я отступил от диалектики, приняв бытие Земли в "замкнутых циклах". Тогда я ещё не знал две вещи, что Шатский негодяй и, главное, что он умер, отправив мне это письмо... Я тут же ему ответил, что пульсации широко развиты в природе и они могут осуществляться "по замкнутым циклам" только в голове махрового метафизика, ибо каждая следующая пульсация накладывается на необратимые результаты пульсации предшествующей, – например, поступательность в пульсациях собственного сердца я, к сожалению, ощущаю непосредственно.

В 1949 году шизофреничка Шестакова получила у Сталина мандат на неограниченные полномочия в деле расследования вредительства геологов, скрывавших в Минусинске месторождения урана. Пользуясь этим документом, эта идиотка буквально сокрушила сибирскую геологию. В числе многих и многих были арестованы и 6 томских профессоров. Так вот, только в 1965 году я, абсолютно достоверно, узнал, что в качестве эксперта по осуждению в этом идиотском "деле" выступал Н. С. Шатский. Таким образом, распорядителем кредитов в теоретической геологии на протяжении многих лет был жандарм в мундире академика. И если тут и есть чему удивляться, так это тому, что этот гад в столь высоком качестве так мало смог навредить геологии.

В 1965 году, когда нашу профессуру реабилитировали, они обратились в Прокуратуру СССР, а им ответили, что Шестакова предъявила справку о болезни шизофренией, которая снимает с неё всякую ответственность... Мило, не правда ли?[14] Вы, может быть, скажете, что можно быть негодяем и серьёзным мыслителем. Если так, то скажу Вам со всей категоричностью – нет! Нельзя! Такие качества несовместимы! <...>

К чему я привёл этот пример? Да к тому, что у мыслителя, который встал в положение творца природы, чтобы собрать всё в кучу и запустить тот perpetum mobile, который мы называем природным процессом, необходимо иметь путеводную звезду – этой звездой и является ощущение гармонии мира! Но это ощущение весьма капризно. Оно может жить только в чистоплотной душе. Такие люди, как Шатский, которые плюют в человеческие, а, значит, и в свою собственную душу, – не могут обладать этой путеводной звездой и потому никогда, ничего не придумают!

Сейчас я мучительно пытаюсь вспомнить, но без успеха (склероз!), посылал ли я Вам копию письма Владимира Фёдоровича[15] по поводу первых четырёх глав моей книги? Это письмо представляет собой уникальнейший образец человеческого ума, честности и невероятного, редкостного мужества. Ну, как Вы расцените, например, такое заявление: "Мне сейчас кажется, что мне надо бросать занятия геологией, т.к. на 73 году жизни в корне переучиваться – уже поздно. Всё написанное мной мне кажется жалким скоморошеством, фиглярством, а не наукой. После прочтения четырёх глав Вашей работы я понял, что армия геологов находится под гнётом научных суеверий". Ведь вот как должен реагировать честный мыслитель! <...>

 

12. Красноярск, 19 декабря 1971 г.

Ваше письмо (от 8.ХII) в защиту Эйнштейна я получил на другой день после письма от 5.ХII, где Вы оцениваете мою IV главу. Однако ответить на него сразу я, увы, не смог, <...>, потому, что Вы подняли вопрос, на который очень непросто ответить. Этот вопрос об отношении к Эйнштейну заставил меня снова и снова пересмотреть, как именно возникло это отношение... <...>

Так случилось, что первый курс я окончил математиком, и в общем, учитывая моё равнодушие к этой науке, неплохо сдал две сессии... И тут, в курсе общей физики, я впервые столкнулся с Эйнштейном. Профессор В. Д. Кузнецов (в дальнейшем академик), приступая к изложению теории относительности, заявил: "Знаю ли я теорию относительности? Да, знаю! Понимаю ли я её? Нет, не понимаю!" И далее начались экивоки...

Главный из них заключался в том, что скорость света была аксиоматизирована как абсолютно неизменяемая, ни от чего не зависимая. Поэтому находится источник света в неподвижной точке, в приближающейся или удаляющейся точке, скорость его достижения к наблюдателю не изменяется. Это выглядело дико и заумно! А когда мы просили объяснить, нам говорили, что аргументация требует знания тензорного анализа, который для всех нас был делом будущего, а для меня так и остался "вещью в себе". Между тем я понимал тогда, так же, как и теперь, что так быть не может! Если есть такая область математики, которая позволяет доказывать подобные вещи, то значит такова цена и этой математики. Значительно позже, когда я уже овладел диалектикой, я понял, что на свете не может быть ничего постоянного, неизменного. Если бы хоть одно явление оказалось неизменным, то рухнуло бы всё!

Поэтому представление о постоянстве скорости света – это выверт, который понадобился Эйнштейну потому, что, поняв и утвердив относительность природных явлений, или, точнее, их отражений в нашей голове, он утратил над ними контроль. Чтобы оценивать все эти относительности, ему позарез необходима была абсолютность, такой островок, с которого можно было бы всё рассматривать, и в таком качестве он и выбрал скорость света. Как сказал один мой коллега (В. В. Богацкий): "Теория относительности – сама относительность!" <...>

Но в чём я не могу не согласиться с Эйнштейном, – это с его гениальным E=mc2. Именно в этом, гениальнейшем утверждении эквивалентности массы и энергии я и вижу величайшую заслугу этого человека; я ещё очень хорошо помню "неприкасаемость" массы. Вы пишете, что Эйнштейн связал время с движением, – и по-видимому, это здорово! И это я, несомненно, прохлопал! <...>...но всё же пускать в геологию Эйнштейна – дело очень и очень опасное. Я не верю и никогда не поверю, что можно что-то найти математическим способом. Знание, как писал ещё Аристотель – "Это то, что ты можешь передать ребёнку", а что могут передать ребёнку математики? Ребёнку можно передать только образ и, значит, подлинное знание – это пространственно-образное представление, а не математические символ, не эти эрзацы знаний, а честное мышление образами... <...>

Так вот, можно ли пускать в геологию этого дьявола?! И не от него ли сбежал из физики сам Альберт? Спустил с цепи этого чёрта, а потом, увидев, что получается, закричал: "Да нет, братцы, так нельзя!" А ему говорят: "Устарел ты, Альберт. Отстал от жизни..." Вот он и сбежал. Именно так я понимаю это дело[16]. <...>

 

13. Красноярск, 24 января 1972 г.

<...> Так вот, я твёрдо остаюсь на позиции, что ничто, в том числе и скорость света, не может никогда рассматриваться в качестве неизменяемой субстанции. Если бы хоть одна величина получила подобное качество, то рухнуло бы всё. Понимаете, – всё! Ибо так и только так требует диалектика – гениальнейшее открытие человека, та диалектика, которая требует взаимосвязи всего. Вы ставите в один ряд явление, например, скорость света, и законы, по которым они протекают. Не слишком ли Вы далеко махнули, дорогой? Насколько правомерно подобное сопоставление? Ну, давайте подумаем ещё раз... Почему, собственно говоря, мы так рвёмся понять эти истинно постоянные законы? <...> Почему Ваш любимый Альберт писал: "Учёный, открывающий закон природы, переживает религиозное чувство". Понимаете, – это верно! Поразительно верно! И если я принял его E=mc2 за истину, то прежде всего потому, что он именно так написал.

На все эти вопросы я отвечаю очень просто: человек богоподобен! Он стремится вырваться из пут пространства и времени, он стремится к Богу! И он достигает этой цели в меру своих знаний. Для человека нет радости выше, чем прикоснуться к бесконечности. И вот эти бесконечные, вечные законы природы Вы ставите в вину диалектике, то есть, с моей точки зрения, Вы снова пытаетесь логически решить то, что прекрасно решается чувствами без всякой логики. Когда Ленин в своём "Эмпириокритицизме" написал, что человечество будет безгранично приближаться к абсолютному знанию, он по существу, ни мало о том не подозревая, повторил старую истину теологов: "Человек стремится к Богу". Ибо абсолютное знание и есть всемогущество! <...>

Между Наукой и Религией никакого противоречия нет. Например, в Библии сказано, что Бог создал человека из глины. Ну, а что по этому поводу говорит современное естествознание? Что из неорганических соединений возникла живая клетка. Затем в результате длительной эволюции возник человек. Ведь это же одно и то же! И остаётся только изумляться как, тысячи лет назад, люди могли дойти до столь глубокой мысли. Однако из этого примера уже видно, что собственно задача науки в том и заключается, чтобы выяснить, как это можно было сделать. Пытаясь ответить на это "как", мы неизбежно встаём в позицию творца Природы и при этом всегда поражаемся его (Творца) абсолютной гениальности. Но, дорогой, нельзя сопоставлять текучесть, изменчивость явлений с постоянством тех законов, по которым они осуществляются. Это сопоставление не типа – "слоны, бивни, хоботы", а нечто худшее... Имейте в виду, что законы диалектики открыл Гегель. Который, как и все подлинные мыслители, был дуалистом, а не материалистом и вообще не монистом. Он признавал вечность обоих категорий – и материи, и духа. Так и только так должен думать диалектик. Диалектика не уживается ни с какой монистической философией. <...>

Вас устраивает противоречие между всеобщей изменчивостью и постоянством управляющих ею законов благодаря "таинственности", "загадочности" этого противоречия. А мне этого было бы слишком мало! Законы диалектики – это ведь выше логики, это и логика, и чувство, интуиция. Так вот именно моя интуиция абсолютно исключает метафизическое утверждение Эйнштейна о постоянстве скорости света. Как всякая ложь, оно бьёт по моим нервам, как диссонанс, как кусок на лице или на картине. И Вы пытаетесь меня склонить к введению этого в геологию... Это абсолютно исключено! <...>

Недавно получил письмо от А. Л. Яншина... Очень любопытное. <...> Сам тон, стиль этого письма дышит непоколебимой уверенностью в своей непогрешимости и превосходстве. Возможно, что такая утрата объективности пропорциональна полученному чину, и она (эта самовлюблённость) до известной степени оправдана, поскольку по идее (весьма жалкой, чиновничье-бухгалтерской) он, как академик, призван руководить мышлением в свой области. (Отсюда и моё утверждение, что ему было бы лучше стать министром). Но, Бог мой, какое же ужасное заблуждение!

Конечно, он с полным основанием мог бы обвинить меня в такой же самоуверенности, но сколь непроходима разница в этих двух самоуверенностях. Его самоуверенность базируется целиком и полностью на том, что называется признанием, но признанием, опять же чиновничьем: он сумел расположить в свою пользу большинство и сделал это минимум трижды, от кандидата до академика... Это, конечно, кое-что! Но сколько при этом имело значение способность понимать Природу?

Я шёл совсем другим путём. Свою самоуверенность я добывал длительной проверкой: вопрошая не к коллегам, а к самой Природе! Если ещё в 1947 году я прогнозировал хребет Ломоносова, а ещё в 1946 году думал о том, что теперь называется "палеомагнетизмом", если в 1954 году я предполагал области инверсии скоростей сейсмических волн и т.д., и т.п., то могу ли я сегодня сомневаться в своей способности верно понимать природный процесс?! Я посылаю Вам первые две страницы копии своего ответа акад. А. Л. Яншину. Они полны "подводных камней", ибо он есть de facto руководитель того самого НИИ (аббревиатура научно-исследовательского института), который изгнал меня из науки, и отклонил статью Г. Д. Суворова.

Но я не выдержал стиля этих подводных ударов и приписал (после вторичного знакомства с его письмом) приблизительно следующее: "Перечитав ещё раз Ваше письмо, я со всей ясностью увидел ужасающую трагедию учёных, мнения которых разошлись. У каждого из них за спиной целая жизнь, положенная на поиски истины, и один из них неизбежно прожил эту жизнь напрасно. Разумеется, никто не согласится на эту роль добровольно... Я послал Вам отзыв ленинградского коллеги не для убеждения, – я не настолько наивен! А для того, чтобы показать то уникальное мужество, какое необходимо для признания правоты противника!

Менее всего я был задет, обижен или шокирован Вашим выступлением во Львове – это выступление, если хотите, принесло мне там необычайную популярность, то есть пользу. Меня ужаснуло не это, само по себе, а Ваше необыкновенно легковесное отношение к моим доводам. Расхождение в наших представлениях есть результат глубочайших различий в подходе к вопросу, в образе мышления. И вот эти два мышления столкнулись на одном из главных перекрёстков современной геологии – на проблеме глобальных трансгрессий.

Однако в этом столкновении наши положения отнюдь не равноправны: вот Вы поместили статью в журнал, а для меня это исключено! В 1968 году я написал книгу о движениях материковых окраин, которая была рекомендована и принята в план изданий СНИИГГИМС'а (аббревиатура Сибирского научно-исследовательского института геологии, геохимии и минерального сырья). Затем, без объяснения причин, была из него вычеркнута – это и был первый шаг на пути моего изгнания... Теперь она уже 3-й год лежит на рецензии у Г. Л. Поспелова. А между тем я непоколебимо убеждён, что эта книга необходима и не только геологии, но и нашему государству, ибо уже тогда в 1966–67 гг. я был убеждён, что ближайшее будущее геологии связано с океаническим дном. Наши потомки отдадут ей должное, но при этом, они неизбежно вынесут свой суд и тем, кто закрыл ей дорогу!

И вот Вы, человек безусловно разделяющий ответственность за этот акт, пытаетесь меня, человека, по существу, уничтоженного, раздавленного Вами, обвинить в попытках заткнуть Вам рот. Как всё это странно и дико! Вы абсолютно правы, что это было бы смешно. Я только спросил Вас: почему, не ответив на моё письмо, Вы перешли к нападению? Это же спрашиваю я и теперь!" Для "маршала", избалованного лестью и почитанием, такое письмо покажется слишком жёстким – и потому это тяжкое для него испытание. Но он человек, бесспорно, сильный, – может быть, и ответит...

Все эти дни меня мучит поднятый Вами вопрос об изменчивости явлений и постоянстве законов. Я чувствую, что в такой постановке открывается нечто очень важное, но, увы... Чтобы это, как и всё важное, понять, необходимо время. Однако, уже теперь, чисто интуитивно я чувствую, что в этом обстоятельстве таится доказательство двойственности мироздания. Понимаете, за этим скрывается то самое вечное, неизменное, совершенное, которое наши предки связывали с представлениями о Боге, и то, преходящее, изменчивое, что они связывали с представлением о материи[17]. <...>

 

14. Красноярск, 25 марта 1972 г.

<...> Третьего дня я отправил Вам письмо, а вчера, наконец-то, получил Ваше. Оно меня, как всегда, обрадовало! Нет, нет не характером утверждений, не их содержанием, а наличием прекрасной, живой человеческой мысли. Это как свежий ветерок в душной, потной, застойной камере... (Впрочем, этот образ Вам мало, о чём скажет) Однако, о чём же Вы пишете? Главная Ваша ошибка, в общем-то, достаточно обычная в наши дни: Вы исходите в своих суждениях из постулата, что главное в человеке то, что можно назвать логикой, что эта самая логика и решает все вопросы познания. А ведь это совершенно неверно! Все вопросы познания выражаются логически и именно в этом их выражении мы и усматриваем их решение, но само решение гораздо сложнее. В основе познания всегда лежит чувство прекрасного, или, может быть, точнее, беспредельное стремление к прекрасному. В своём первом утверждении Вы совершили и логическую ошибку – Вы пишете: "Человек стремится к богу! Но если человек осознал, что он подобен богу, он не станет стремиться к этому богу".

Так ли? Ведь я не сказал: человек – Бог! А сказал: человек богоподобен! Или Вы не способны понять огромную разницу между Богом и богоподобным, или Вы не имеете прав (логических) утверждать, что когда богоподобный стремится к Богу, он стремится к себе! Да, дорогой Генрих Григорьевич, между Богом и подобным Богу лежит бездна, и в том-то и заключается главный вопрос человека, его настроя, его возможности – насколько он верит в то, что люди перешагнут через эту бездну! <...> Богоподобность человека выражается в том, что когда он стремится понять окружающее, он неизбежно становится в положение Творца сущего и размышляет о том, как же запустить этот perpetuum mobile, чтобы он не останавливался, чтобы он вечно работал. Но в том-то и дело, что человек всего лишь подобен Богу, но далеко не Бог. Ох, как далеко!

Самое высшее, чего мы можем достигнуть, – это сколько-то приблизиться к пониманию природы. Сама Природа во всей её сложности всегда остаётся за пределами нашего понимания или, как я сказал: Природа всегда гениальна, чего никак не скажешь о человеке! Далее Вы ставите мне в упрёк, что кроме всемогущества, я ещё говорю о Боге? Но, дорогой мой, а ведь я и отождествляю эти два представления: Бог – это и есть всемогущество, которое во всезнании! Но необходимо понять и другое: человек двойственен по своей сути и у него есть духовная и материальная субстанции.

Его материальная субстанция всецело подчинена материальному миру и она существует строго привязанной к пространству и времени, а потому – она инертна. А вот его духовная субстанция стремится к бытию вне времени и пространства и это своё стремление она осуществляет в меру знания. Духовное начало, во внутреннем мире человека, проявляется в форме чувства прекрасного, хорошего. Реализация прекрасного осуществляется через порабощение материальной субстанции. В своё время я сказал: всё прекрасное, что создал человек (в том числе, и сам он) есть плоды порабощённых страстей... Раз уж я начал выбалтывать свою философскую систему (которую я назвал "Диалектический дуализм"), то буду её выбалтывать пополнее...

Неужели Вы, мыслящий человек, никогда не задумывались над смыслом выражения – "человек владеет собой"? Кто и чем владеет?! Разве уже из подобных выражений не вытекает со всей ясностью двойственная природа человека (как, впрочем, и любого живого существа)? Что же есть с этой точки зрения труд? Это есть акт победы духовного над материальным. Ну, а что делать, если духовное слабовато? Вот для этого случая люди и ввели принуждение. Принуждение, по своей сути, это есть восполнение дефекта духовных сил теми, кто обладает их избытком. Вся история общества и есть история изменения формы принуждения. Как тут не вспомнить Генри Форда: "Пора оставить сказку о том, что рабочие работают на меня. Они работают на меня, а я работаю на них. Хозяином является тот, кто им может быть!" И, вообще, дорогой кто бы кого бы и как бы не заставил интенсивно трудиться, от этого всегда выигрывает всё человечество. Разумеется, мыслимо и возможно, чтобы взаимоотношения между слабыми и сильными были построены как отношения отца и сына, учителя и ученика. Но... как мы ещё далеки от этого...

Итак, а что же такое ум? Ум – это способность верно оценивать ситуации. Но он, как и правительство, всегда подчинён сильнейшему началу человека. Это обстоятельство очень важно понимать актёрам, – вы никогда не изобразите верно, скажем, отрицательного героя, если не найдёте внутреннего оправдания его действий. Совсем иное дело – разум. Разум – это ум, подчинённый духовному началу. Вот так пунктирно я наметил Вам концепцию, которую когда-то полагал своей программой максимум, то есть той программой, которой я займусь после полной победы концепции пульсаций... Забавно, не правда ли? Вот истинный портрет богоподобного! Как много мы ждём от себя в юности и как потом усмехаемся, оказавшись на склоне лет у разбитого корыта...

Однако вернёмся к Вашему письму. Далее Вы нападаете на религию вообще с позиций, которую можно прочитать в книжке за 10 коп., то есть, заменив догмат веры догматом неверия, Вы вполне тривиально воображаете, что чего-то достигли. На это невольно хочется сказать: дорогой мой, я с удовольствием дам Вам рубль, чтобы Вы купили себе что-нибудь посерьёзнее... Вы пишете о двуглавой гидре и прочих поповских гадостях, но причём тут религия? Ну, неужели Вы не понимаете, что церковь – это уже не религия, а политика?! Неужели Вы не понимаете, что политики говняют любое учение, любую истину превращают в грязь?! Да, именно эту ошибку совершил Галилей, когда поехал убеждать попов, что Коперник прав. Он не понимал, что имеет дело с политиками, которых интересует не истина, а власть. И чем не более сильные доводы он приводил, тем более убеждал их в своей опасности их положению и власти.

Всё это напомнило мне один из самых страшных моментов моей жизни... В суде, где присутствуют только я, мои судьи и конвоир, мне зачитывают смертный приговор. И, понимаете, моё доминирующее чувство – это оскорбление! Меня, мыслителя, обвинили в политической деятельности, и я со всей возможной остротой испытал жгучее чувство безнадёжной ненависти к этим тупым рожам моих судей и в особенности этому зверю, чей портрет висел за их спинами. Понимаете, Вы дорогой, что такое "безнадёжная ненависть"? Александр Герцен писал: "Сила не заключает в своём понятии сознательности, как необходимого условия, напротив, она тем непреодолимее, чем безумнее, тем страшнее, чем бессознательнее. От повреждённого человека можно спастись, от стада бешеных волков труднее, а перед бессмысленной стихией человеку остаётся сложить руки и погибнуть".

Хотя всё это было 23 года назад, у меня и сейчас от этой истории болит каждая клетка. И может быть, очень может быть, что после подобного человек не может уже нормально судить о чём-либо, что на все его суждения уже навсегда легла каинова печать жестокой несправедливости... Ну вот, например, я всё время отвлекаюсь от Вашего чудесного письма... Так вернёмся же к нему окончательно!

В соответствии с книжкой за 10 коп. Вы, конечно, утверждаете, что "комплекс знаний, основанный на вере, свойственен... незрелому мышлению (детскому, например)". В таком случае Вам необходимо признать, что этим детским уровнем мышления отличались Лев Толстой, Иван Павлов, Альберт Эйнштейн и многие, многие, – по существу, все, кто что-то понял в истории человечества. А что внесли в познание материалисты? Ну, если не говорить о позоре старушки Лепешинской[18] или остолопа О. Ю. Шмидта[19], то ведь ничего! И это совсем не случайно: беда в том, что невозможно быть мыслящим человеком и вместе с тем последовательным материалистом.

Что значит быть материалистом? Это, прежде всего, значит признать себя временно существующей грудой атомов. Если Вас нисколько не шокирует подобное заключение, Вы действительно материалист, но в таком случае я лично предпочёл бы держаться от Вас подальше! Надеюсь, Вы понимаете, что сложность организации этих атомов не имеет никакого значения. Когда люди, объявившие себя материалистами начинают рассуждать о человеке, они становятся вопиющими эклектиками. <...> Душа, наличие которой отрицают материалисты, есть объективная реальность, и выбросить её как таковую невозможно. Наилучшее изображение наиболее последовательного материалиста я нашёл у Джека Лондона. Это Ларсен "морской волк", – вот как должен он выглядеть! Разумеется, для временно существующей груды атомов никаких стремлений к прекрасному быть не должно; устои морали для него "выдумки людей". Вот почему, уже лет тридцать назад, я сформулировал: "Атеизм – это опиум для народа!", причём гораздо худший, чем поповщина.

Чтобы как-то исправить ужасающее разложение молодёжи, необходимо, как минимум, разъяснить, что законы морали никогда и никто не выдумывал, что их открыли как объективно существующие. Подобно тому, как открыли, а не выдумали, скажем, "подлежащее", "сказуемое" и другие части речи. Однако, чтобы признать это, пришлось бы признать целесообразность в природе, но тут-то и выступает вторая ужасающая особенность материализма: бессмысленность, бессильность всего сущего! Ну неужели Вас нисколько не ужаснуло утверждение Ф. Энгельса о том, что жизнь на Земле возникла для того, чтобы погибнуть и затем возникнуть где-нибудь в другом месте... Если бы я поверил в это, то безусловно ничего бы не смог сделать. С такой философией можно только пить водку! Нет, я не так, как Вы, смотрю на взаимоотношения науки и религии. Религия утверждает, что мир создан высшим разумом, а наука выясняет как это могло быть сделано. <...>

На меня напал весь синклит Новосибирского Академгородка (мозговой центр советской науки, – Г.Г.): мою книгу вычеркнули из плана, меня, в конце концов, изгнали из науки, рецензии на мою "Энергию Земли" не пускают в печать. Лет 10–15 назад всё это не повлияло бы на мои творческие возможности, но сейчас, когда я стар, болен и нищ, – всё это ложится на меня неодолимым грузом... Малейшая неудача в творчестве создаёт у меня впечатление, близкое к катастрофе... Словом, плохо быть старым и очень плохо, что столь серьёзный вопрос как пульсации оказался в ненадёжных руках. <...>

 

15. Красноярск, 15 апреля 1972 г.

<...> я получил письмо и книгу В. Ф. (Владимира Фёдоровича Дерпгольца, – Г.Г.) "Вода во Вселенной". <...> На книге его авторская надпись: "Дорогому, талантливому Ник. Евг. Мартьянову на добрую память о тесном эпистолярном знакомстве от автора". Однако саму книгу мне было читать больно... Эти нарастающие с глубиной давления, эти радиоактивные разогревы... увы, слишком долго сидят у меня в печени. <...> Конечно, я немедленно ответил. Я написал, что его прекрасно написанная книга, однако, не убедила меня прежде всего в основном тезисе – о всюдности воды. Воду, кроме Земли, мы достоверно знаем на Марсе и менее уверенно – на Венере. Вот и всё! Я написал далее, что вполне разделяю точку зрения В. И. Вернадского на (в основном) биогенное происхождение земной воды. Атмосфера Земли отличается от других атмосфер почти полным отсутствием водорода и огромным количество кислорода и воды. Поскольку я полностью отрицаю гипотезу диссипации (утечки газов и других химических элементов в процессе формирования земного шара как космического тела, – Г.Г.), которая, как я думаю, рухнула после того, как вопреки предположениям её сторонников, в верхних частях атмосферы не обнаружили ни водорода, ни гелия, и особенно после того, как у Земли обнаружили 100000 км хвост газов. Если уж Земля может удерживать газы на расстоянии 100000 км, то спрашивается, с какой стати она будет их отпускать со своей поверхности?

Итак, нет диссипации и нет водорода, – куда же он девался? Вполне очевидно, что он соединился с кислородом и дал воду! Химики нам говорят, что в т.н. <так называемых> нормативных условиях кислород не соединяется с водородом. Так ли? Чтобы обосновать это заключение, проф. Глинка, в одном из последних изданий своего учебника химии, приводит эксперимент: некто запаял в колбе смесь кислорода и водорода на три года и когда он вскрыл колбу, то обнаружил ничтожное количество воды. Расчёты показали, что для полной реакции потребовалось бы 2 000 000 лет. Как страшно, не правда ли, дорогой! Да, вот тут-то и пролегает грань в мышлении экспериментатора, – 2 000 000 лет для него значит никогда, а для нас, геологов, это значит всегда! Я ещё не раз коснусь этой разницы в мышлении, но теперь дело не в ней...

Значит, образованию воды кладёт предел отсутствие свободного кислорода. Откуда же он? Мне не известен иной процесс, кроме биогенного, который бы освобождал кислород. Ergo. 1) Жизнь сама создала себе наилучшие условия существования; 2) Если мы в атмосфере планеты обнаруживаем кислород и воду, значит, на ней существует жизнь Обращаю Ваше внимание на 1 вывод. Он очень важен для того философского вопроса, каким мы занимались... <...>

<...> И ещё. У меня нет ничего: ни машинки, ни машинистки, ни денег, чтобы её нанять, у меня нет и ватмана, чтобы готовить иллюстрации как к тексту, так и к докладам. Мне нужно не менее 25–30 листов.

 

16. Красноярск, 5 сентября 1972 г.

Вашу бумажную посылку получил – большое спасибо! Конечно, для меня бумага очень дорога, но, вот ей-Богу же, Ваша забота, Ваше внимание много дороже!

В июле и отчасти в августе я отдыхал, – жил на своём родном юге края. Отдых пошёл на пользу. Двинулась самая тяжёлая для меня VII глава "Пульсации и магматизм". Эта глава трудна в основном потому, что говорить о процессах в мантии, по необходимости, приходится лишь в предположительных тонах, которые я страшно не люблю. Вот так и хочется опереться на что-то, ан не на что... Эта часть Вам должна понравиться, ибо здесь я показываю, как метафизика, пытаясь осмыслить природный процесс, прежде всего останавливает материю и одновременно вешает себе на шею неразрешимую проблему первотолчка. Тут же я показываю, как физики вносят в геологию свой метафизический образ мышления. В эту схему метафизического хода мышления, по-видимому, прекрасно укладываются почти все бытующие у нас тектонические гипотезы. И я даже подумываю о специальной статье в соавторстве с каким-нибудь философом. Этот соавтор нужен, разумеется, для продвижения статьи в печать... <...>

 

17. Красноярск, 24 ноября 1973 г.

<...> Сейчас, пытаясь убежать от нищеты, я взялся преподавать геологию на горном факультете Красноярского (быв<шего> Московского) Ин-та цветных металлов им. М. И. Калинина. И тут я также столкнулся с проблемами. Прежде всего для горняков этот курс, в сущности, единственный по геологии, поэтому в него втиснуты сведения по кристаллографии, минералогии и петрографии и весь курс состоит из 30 лекционных часов и 250 часов практики (учитывая 5 групп). Передо мной встала проблема: что же давать горнякам? В ин-те рабски следуют программе, которую составил какой-то чиновный дурак и снова я оказался невписавшимся в нормы. Как уж меня измучила эта невписываемость... Но не могу я действовать против собственного разума и потому вновь оказался в оппозиции ко всей этой бюрократической системе, где вверху чины и ранги, а внизу идиотские инструкции, циркуляры, приказы.

Ну, например, какие из множества минералов давать? Казалось бы, так: руды и, значит, сульфиды, окислы, фосфаты, вольфраматы; породообразующие – силикаты. Но вот силикаты в программе начинаются с циркона. Я спрашиваю: зачем давать этот аксессорий? Мне говорят: он рудный и он стоит в программе. Но позвольте, скажем фергюссонит как руда поважнее, а ведь его в программе нет, а почему? И вот я, увы... снова встал на путь запрещённый: я даю то, что считаю разумным и не даю то, что полагаю лишним. А что же мне представляется важнейшим? Да, старая, как мир, <мысль> – заинтересовать, чтобы заставить думать. Геология – это мышление! <...>

<...> Вы спросите, а что им необходимо знать? А это всё они неизбежно узнают в процессе работы, лишь бы имели основу – верное представление о геологии. И вот, пытаясь вложить в 30 часов лекций это "верное представление" и привычку к мышлению, я уже встал в надоевшую и ненавистную мне сегодня позу боевого петуха. В чём же дело: откуда этот порочный круг, который неизбежно приводит меня к оппозиции? Отсюда может быть лишь два вывода: 1. Либо я вздорный пустой человечишка; 2. Либо живу в среде непригодной для творческого мышления. Естественно, поскольку созданная мною картина истории нашей планеты подтверждается всё более и более, я полагаю второе решение верным.

Прочитав всё это, Вы можете подумать, что моим доминирующим настроением является разочарование и даже зависть к "признанным", но, как это не странно, в таком случае Вы ошибаетесь. Я попробовал представить себе успех и ужаснулся. Ведь это значит целая куча новых обязательств: отвечать на тысячи писем, писать рецензии и т.д. и т.п. К чёрту, – не желаю!

 

18. Красноярск, 13 декабря 1973 г.

<...> Два дня назад я получил и, как всегда, с величайшим удовольствием прочитал Ваше письмо (от 6.ХII) <...>. В начале Вы пишите, что де буровая вышка не место для интеллектуальных занятий. Что же можно возразить, если действительно есть место для таких занятий получше. А вот у меня выпало 7 лет, лучших лет (от 36 до 43), когда единственным местом для размышлений и изложения мыслей была... увы, шахтёрская сушилка. Именно в ней я осмыслил отсутствие гидростатического давления, геоламинарные взаимодействия и многое другое... Всякое выпадает человеку мыслящему... Помните, как Эварист Галуа, находясь в тюрьме, писал в своём знаменитом "Предисловии к своим трудам": де я не привожу в начале посвящений ни учёным, ни правителям. Учёные не пустили меня в науку, а правители посадили в тюрьму – место мало пригодное для занятий наукой. Я безусловно имею право написать в своём предисловии нечто подобное.

Но вот парадокс: всю жизнь я с величайшей горечью сознавал свою слабость, неполноценность... Чёрт её знает, откуда пришло это представление, – скорее всего характер идей, которые приходили в мою голову, был слишком грандиозен для того, чтобы у меня хватило сил довести их до ума. Вот это-то несоответствие и породило представление о собственной слабости... Но дважды мне помогли художники, которые писали мой портрет. Впервые это случилось ещё в лагере, в 1954 году. Этот портрет писал Анатолий Радеев. На портрете изображён необычайно душевно чистый, целеустремлённый человек в момент научного поиска. Профессиональный преступник Радеев был на редкость одарённый человек (сейчас он живёт где-то в Ваших краях, кажется в Кишинёве).

А вот второй портрет пишется сейчас. Его пишет молоденький мальчишка Саша Поп (немец). Он только что закончил Красноярское художественное училище. Моя старшая дочь Ольга проявила живописный талант и тоже училась в этом училище (к сожалению, не кончила – вышла замуж). Вот откуда и мои связи с живописцами. Над портретом Саня работает уже месяца два. Если Радеев посадил меня в кресло спиной к столу и в достаточно стремительной позе, то Саня Поп оказался тоньше: он посадил меня на диван, точнее, положил с книгой – моя самая, увы, обычная теперь поза. Когда он придал мне эту старческую позу, я с удовлетворением подумал: вот и хорошо – это истина! Далее Саня со всей тщательностью, прямо по-верещагински, выписал все окружающие аксессуары – ковёр, подушки и пр. И лишь недавно приступил к лицу, сейчас вполне написаны мои седые вихры и лоб... Но, Боже мой, когда я посмотрел на этот лоб, я ясно почувствовал – это сильнейшая личность! Первое впечатление – комплимент и это ведь значит – ложь! Я вспомнил его вдохновенное лицо: так не лгут. Ложь и творчество несовместимы! Кроме того, ведь это бесспорно лоб мой... И вот этот молоденький мальчишка таки заставил меня пересмотреть собственное отношение к себе и мои мысли заработали.

А что такое, собственно говоря, сила личности? Может быть, воля? Нет, конечно. Что такое воля? Я вспомнил, как мой отец, умнейший человек, мне ответил на этот вопрос: "Воля – это действующий разум". И вот только теперь, на склоне дней, я понял, что это ошибка. Да, действующий, но не разум, а ум. К сожалению, увы... чаще всего не разум, а только ум... Помнится, я Вам уже писал о разнице в этих понятиях. Ум – это способность верно оценивать ситуации. Но он проститутка, он всегда подчинён сильнейшему началу. Его роль – оправдать любой поступок человека. Разум – это ум, подчинённый чувству прекрасного. Известно, что лишённые разума душевнобольные проявляют дьявольский ум и железную волю. Хотя цель их вполне последовательных действий явно неразумна (например, убить врача). Итак, что же такое воля и какова её роль в оценке силы личности? Воля – это, в конце концов, способность к самоограничению. Но самоограничение – это качество явно противоположное тому, что следует иметь человеку, стремящемуся понять явление природы во всех его бесчисленных связях с окружающим. Волевой человек, ухватившись за нечто, показавшееся ему важнейшим, запретит себе думать на эту тему. И... конечно же, упустит всё! Чтобы понять, необходимо находиться в постоянной готовности изменить точку зрения. Ни один волевой человек на это не способен, – способность к размышлениям исключает самоограничение, то есть волю. Но в чём же тогда сила личности? Я думаю, что она в постоянной преданности истине, чувству прекрасного. И эта преданность должна быть столь же естественной, как дыхание. Человек делает большое дело потому, что он не может его не делать. Вот только в таких рамках я и могу признать себя сильной личностью.

Далее Вы пишете о том, что моя рукопись печатается. Конечно, даренному коню в зубы не смотрят, но ведь прошёл год с тех пор, как я живу без своей рукописи, т.е. без работы. Когда я читал Ваши рассуждения о национальности, я вспомнил высказывание Александра Герцена, который назвал патриотизм "свирепой добродетелью". Всё же национальный характер существует и это объективная реальность.

<...> Дорогой Генрих, прочитав всё, что я написал выше, я снова и снова понял простую истину: на каком же лезвии бритвы я всю жизнь балансирую. Да, я понимаю со всей ясностью заблуждения окружающих в осмысливании планеты, но ведь от этого понимания до зазнайства собственной непогрешимости один шаг, а, может быть, и меньше. Но как только я сделаю движение в этом направлении, я лишусь всех своих преимуществ: ибо зазнайство – это один из величайших грехов учёного, начисто лишающий его подлинного понимания чего-либо. Но вот беда! Нельзя делать движения и в противоположную сторону, к признанию возможности своего заблуждения, ибо это будет шаг к полному бессилию, к капитуляции.

Приведу живой пример. Гена[20] послал мне книжку Н. П. Дубинина[21] "Вечное движение", 1973. <...> Академик Н. П. Дубинин, по-моему, не удержался на лезвии. В конце он пишет: "Развитие космических исследований, начавшееся полётом советского спутника 4 октября 1957 года показало, что Земля с её атмосферой, скрывающей жизнь от губительного действия космической радиации, с её океанами и континентами, с циркуляцией вещества в биосфере, – настоящая жемчужина Солнечной системы. Человек – уникальное звено жизни на Земле. Лишь будущее покажет, есть ли ещё во Вселенной разумная жизнь, подобная той, какая есть на планете Земля" (стр.421). Что касается указания на приоритет советских конструкторов в создании спутников, то это, несомненно, дипломатия, ловкость академика, которая и помогла ему стать таковым.

Но главное, в этом высказывании чётко выпирает контекст, мысль о том, что для возникновения человека нужна де вот такая жемчужина, как Земля, защищённая атмосферой от космических лучей, имеющая океаны и континенты и циркуляцию вещества в биосфере... Но позвольте, академик, а откуда же взялись все эти жемчужные условия возникновения человека? Как Вы смеете об этом не подумать прежде, чем вторично сжигать Джордано Бруно? Очень плохо, когда мне, геологу, приходится объяснять Вам – первейшему биологу страны, что жизнь – это совсем не то пассивное начало, каким оно вылазит из Вашей убогой головы, а, напротив, начало весьма и весьма активное! Именно жизнь создала атмосферу и гидросферу, именно её деятельность определила "циркуляцию вещества в биосфере", и, следовательно, зародившись на далеко не жемчужной планете, именно жизнь и превратила её в жемчужину, необходимую для появления человека. Но отсюда неизбежно вытекает, что именно так происходит всегда! Что путь этот от зарождения жизни до человека случался бесчисленное множество раз и неизбежно, во многих случаях, далеко нас превзошёл. Прав, тысячу раз прав Джордано Бруно, а не Вы – дипломат и ловкач, но увы, совсем не мыслитель-академик! Именно это очень и очень хотелось бы бросить в физиономию этому предателю мышления... Но с такими типами связываться очень опасно, – он не пожалеет ничего и, следовательно, никого. Почувствовав человека, который понимает его жалкое карьеристское нутро, он примет все меры для его уничтожения, а этих мер у него достаточно.

Итак, о фактах... Я не случайно в начале письма упомянул о взаимодействии мышления и воли, – акад. А. Л. Яншин очень волевой человек. При нашей 3-х часовой беседе у него в коттедже он меня буквально подавил своим волевым нажимом. Сущность этого нажима заключалась в том, что во всей его фигуре, выражении лица, тоне, во всём выпирала 100% убеждённость, и при том абсолютно искренняя, в собственной непогрешимости. При его ранге академика – это действует! И он, в сущности, не давал мне говорить, он говорил всё время сам, а я... Я не смел перебивать академика, хотя частенько понимал убогость его позиции, Теперь-то я понимаю, чего не понял тогда, что академик, предложив мне эту беседу, в действительности совсем не собирался, так сказать, на равных правах обсуждать вопрос: он, вольноили невольно (в силу своей натуры) решил, попросту говоря вправить мне мозги. Ему и в голову не приходило, что он встречается с противником, по меньшей мере, равным. Так вот этого я тогда не понимал и потому не был к этому готов и проиграл это сражение... В целом у меня осталось впечатление об очень волевом, умном и честном человеке, который заблуждается, но это заблуждение оказалось гораздо более глубоким, чем я думал тогда: оно связано с самим подходом к вопросу (каков он, этот подход, я узнал, увы... только после прочтения его статьи в Бюл. МОИП) (аббревиатура Бюллетеня Московского общества испытателей природы – печатный орган старейшего русского научного общества. Речь идёт о статье А. Л. Яншина "О так называемых мировых трансгрессиях и регрессиях", опубликованной в Бюлл. МОИП, отд. геол., т.ХLVIII, в.2, 1973, – Г.Г.).

Но можно ли сказать, что академик меня отшвырнул и не принял во внимание ничего... Думаю, что подобное заключение было бы неверным. В день геолога этого года академик выступил с нападками на физиков приблизительно в моём духе. Когда мне об этом рассказали, я был потрясён, ибо это был тот же самый человек, который в письме рекомендовал мне обратиться к физикам. Да, в силе и мужестве ему не откажешь, – я его безусловно уважаю!

Как все волевые люди, он, конечно, стремится к каким-то твёрдым основам своих суждений, чтобы однажды их приняв, уже не размышлять – т.е. в понимании людей такого типа – не колебаться. Разрушить в нём это убеждение – это почти убийство. Ошибка академика заключается в том, что он выбрал амплуа геолога, а в геологии нет фактов в их классическом понимании. Факт – это то, что наблюдаемо, что можно всегда непосредственно наблюдать. И, конечно же, чем выше твоё положение, тем более тебе доступно наблюдение. О, если бы дело было в этом... Тогда бы и я положил все силы на достижение этого положения. Но увы... оно, это положение, почти ничего не прибавляет мышлению, единственному, что необходимо для понимания планеты. Геология, где всё основано на непрерывном мышлении, не та область, где может чего-то достигнуть (кроме карьеры) волевой человек со своим ограниченным мышлением. <...>

<...> Я бросил явно не оконченный разговор о Н. П. Дубинине. Я написал гневные слова, которые мне хотелось бы ему бросить. Но, во-первых, понимает ли он то, о чём предпочитает умалчивать, и, во-вторых, если понимает, то почему умалчивает? Я назвал его предателем мышления потому, что принял вариант: понимает (или чувствует) и умалчивает. А что же он умалчивает? Да суть в том, дорогой Генрих, что история появления человека, после того, как весь биос приспособил для этого планету, явно свидетельствует о некоей целенаправленности действий. На некотором этапе создание мыслящего существа есть цель, смысл всех действий. Чья цель, почему такая цель? Увы... мы не знаем. По-видимому, всё, что мы можем понять, это то, что оно таки так! И в этот, далеко не материалистический, тупик, я упирался не один раз. А такое представление удивительно соответствует системе Гегеля: природа создаёт Абсолютный Дух для его самопознания.

Вы пишите: "Но ведь Эйнштейн – это Эйнштейн и никуда от этого не денешься!" Мне это высказывание представляется переоценкой гения этого человека. Не говоря о том, что, увы... далеко не всё, высказанное человеком гениальным – гениально. У Эйнштейна я ценю по самому высшему классу его E=mc2. Всё остальное рисуется мне достаточно мутными суждениями: жонглирование математикой и не более... Я нисколько не удивляюсь, что он погорел со своей теорией (а в его понимании математической моделью) единого поля, коль скоро пульсирующий характер Вселенной ему разъяснял Фридман.

Несомненно, E=mc2 – это гениальное достижение человеческого ума, которое наложило свою печать на всё дальнейшее развитие науки. Но вот чрезмерное возвеличивание счастливчика Альберта, весьма характерное возвеличивание, когда всякая его мысль приемлется как откровение, принесло много отрицательного в познание. Я называю его "счастливчиком", потому что он вполне мог до сегодняшнего дня оставаться в безвестности, если бы его сразу же не поддержали такие киты, как Лоренц и Планк. Он счастливчик потому, что ему было к кому апеллировать. Когда он сформулировал свой принцип относительности, он, как физик и, значит, голый логик, страшно испугался: ведь всё тогда летит к чёрту и все их формулы горят! Необходимо было ухватиться за что-то вечное, неизменяемое и в качестве такой панацеи он ухватился за свет, его скорость, которая якобы превыше всего. И дьявольски, конечно, наврал и напутал: ведь ещё лет 150 назад один астроном наблюдал пульсации Андромеды с периодом в несколько дней, а её диаметр – сотня тысяч световых лет. А вот теперь мы знаем, что вся обозримая Вселенная расширяется, – с какой же скоростью передаются те силы, которые её расширяют, если известно, что наблюдаемые крайние точки удалены на 10 млрд. св<етовых> лет? Эйнштейн не знал диалектики и потому не понимал, что природа, в которой окажется нечто неизменное, существовать не может! В этом же и грех всей физики с её необъятным математическим аппаратом.

Вы ставите вопрос: "Допустимо ли, чтобы в ходе усложняющихся и ускоряющихся тектонических процессов, являющихся следствием пульсаций, сами пульсации проявлялись бы единообразно во все времена и во всех пространствах?" Я диалектик и потому на подобный вопрос, конечно, отвечу, что сами пульсации должны изменяться. Как? Такой вопрос я полагаю преждевременным. Дайте нам разобраться в пульсациях Земли, дайте время доказать их наличие, а уж тогда подумаем об их изменении. Но необходимо сразу и точно разграничить два явления: пульсации Земли и их выражения, свидетельства в земной коре. <...> Но в пульсациях Земли есть нечто абсолютно обязательное: в диастолические фазы уровень мирового океана понижается, а в систолические фазы – повышается. Всякая попытка отказаться от этого железного закона есть капитуляция. Поскольку под давлением статьи эмпирика Яншина Вы сделали попытку отречься от основного закона пульсаций – Вы уже отреклись от пульсаций! Очень горько было мне наблюдать такую хлипкость у своего молодого сторонника. Я был бы вполне спокоен на склоне своих дней, если бы Вы признали, что те, так называемые факты, какие приводит академик против глобальных повышений и понижений уровня океана, ложные. И подумали, в чём именно их ложность! <...>

 

19. Красноярск, без даты.

<...> Итак, вот она, статья акад. Яншина, но где же тут "большой фактический материал"? Увы... его нет, ибо фактом в геологии является, как я уже писал, верно интерпретированный разрез, а отнюдь не то заключительное звено в длинной цепи чисто умозрительных построений, каким является палеогеографическая реконструкция (восстановление геологического прошлого с помощью стратиграфической палеонтологии, – Г.Г.), которую de facto и предлагает нам академик в качестве фактов. Итак, каков же вывод из статьи академика? Он сделал и притом весьма добросовестно, нужную и очень важную работу: показал насколько заблудилась современная геология под опекой эмпиризма. <...> В статье академик указывает: "Человеку свойственно наводить порядок в изучаемых им явлениях. В связи с этим многие даже крупные учёные становятся не естествоиспытателями, а естествозаконодателями"(стр. 29–30). <...> Но вспомним настоящего учёного, Владимира Ивановича Вернадского: "Необъятное величие космоса, всюду и всегда являющегося нам как порядок, а не творение хаотического случая" ("Очерки геохимии", т.1, 1954, стр.293). Итак, по Яншину, человек, учёный стремится внести порядок в явления природы и, как он думает, именно поэтому он ошибается, а вот В. И. Вернадский полагает, что порядок содержится в природе и задача учёного уловить этот порядок. Так, в этой статье столкнулись интуиция и эмпиризм, ибо уловить порядок можно только чувством, интуицией, которой начисто лишён академик, более того, он об этом даже не подозревает. <...>

<...> Очень интересно, что же писал о стратиграфической палеонтологии её классик и, как я убеждён, гениальный русский учёный – Владимир Ануфриевич Ковалевский (из письма В. А. Ковалевского к своему брату А. А. Ковалевскому, 25.Х.1871 года): "Это никуда не годная и главное, совсем не научная вещь, и больших результатов от этого направления я решительно не вижу. Конечно, разность населения в разных слоях поразила всех, вот масса людей и стала искать в этих слоях ракушки и затем по присутствию их в самом деле построила хорошую хронологию Земли, но дальше это направление идти едва ли может, кроме более подробной разработки существующего, и на это люди всегда найдутся, так как это дело, не требующее ни ума, ни знаний". И далее совершенно вещие слова: "Только собрание фактов, освящённое связующей их теорией, может заслуживать название науки, всё же остальное есть только материал для научных исследований, а не само научное исследование". Я называю это высказывание В. А. Ковалевского вещим, а самого его полагаю человеком гениальным, потому что теперь-то как раз и выясняется, насколько он был прав сто лет назад. Ведь работа академика А. Л. Яншина, начисто лишённая связующей идеи, это не научное исследование, но только материал, правда, очень хороший, для такого исследования.

Разумеется, не только именно это высказывание В. А. убедило меня в его гениальности. Подумать только, что этот юрист и издатель занимался палеонтологией... всего лишь 4 года. И за это краткое время он не только в совершенстве постиг эту науку, но и написал классические, до сих пор непревзойдённые, труды! Не даром Чарльз Дарвин в беседе с Тимирязевым именно его – В. А. и назвал величайшим русским учёным! И каков же был его ужасный удел на родине!? Мне участь В. А. представляется в высшей степени многозначительной, ибо, по-видимому, именно эта участь уготована у нас для всякого выдающегося ума. <...>

 

20. Красноярск, 10 апреля 1975 г.

Только что получил Ваше письмо от 6 апреля с<его> г<ода>. Ну что же, оно ещё и ещё раз показало, какое же высокое удовольствие представляет для нас наслаждаться игрой мысли... Вероятно, я выразился в чём-то не совсем..., я хочу сказать, не совсем так, как следовало, но в том-то и прелесть беседы с человеком мыслящим, что именно он всё поймёт и не осудит. Понимаете, какой же для меня отдых беседа с Вами после всей этой труднейшей и мучительнейшей переписки с каменными остолопами, которые не поймут, не простят, используют в свою пользу, то есть против меня, любую мою ошибку чисто формальную, не по содержанию мысли, а по форме её выражения... Уже из всех изложенных сентенций Вы должны бы понять мою усталость, утомление от борьбы с глупостью. Что за чёрт! – должны сказать Вы, – как это ошибка в выражении собственной мысли? Если Вы действительно это скажете, я не буду ни грамма обижен и ни грамма не смогу Вам возразить. Именно где-то здесь и проходит грань нашего взаимонепонимания – это взаимонепонимание возрастное! Поясняю: беда человека в том, что он слишком ничтожен, как в своих размерах, так и во времени своего существования. Это ощущение ничтожности времени существования приходит к человеку только с возрастом. Только с возрастом приходит это поганое ощущение ничтожности отпущенного нам природой времени для осмысливания окружающего. Не помню, говорил ли я (в смысле – писал ли) о том, как один профессор-медик сказал мне в Кисловодске: теперь мы знаем, что человеческий мозг достигает своего развития лишь к семидесяти годам, но, к сожалению, склероз начинается раньше. Какой ужас, – не правда ли?!

Вот и я со своим склерозом никогда не уверен, что я не повторяюсь. Это письмо я пишу Вам на своей собственной машинке. И это то, что мне, старому маразматику, уже достаточно давно было необходимо. Понимаете, в чём дело? Я должен иметь у себя копии всех своих писем. Вы можете спросить, а откуда у тебя своя машинка? Да, вот нашёлся юноша, который для меня это сделал. Он всего лишь студент и, разумеется, за эту машинку я расплачусь, но ведь и достать её в условиях Красноярска дело не простое... Как хорошо, что ещё находятся подобные юноши, для которых мышление важнее всяческих личных интересов, ибо какой же личный интерес можно получить, помогая мне?

Теперь о самом главном. Яков Невахович Кумок[22] написал мне, что он договорился с московскими издателями об издании моей книги в плане 1977 года, при этом, пишет он, её можно при известных условиях протолкнуть в план 1976 года. Но беда в том, что во всех случаях речь идёт о популярном издании. Разумеется, само по себе популярное изложение отнюдь не представляет для меня трудности, но... Ведь это значит взять свою почти законченную работу (отнюдь не популярную) и переделать её в популярную, то есть отказаться от 300 наименований литературы, от строгости изложения в пользу хлёсткости, коя и вызывает наибольшие нарекания. А самое главное, это значит отказаться от завершённости труда в сторону его некоей приспособленности к интересам черни. Почему всё это я пишу в столь категорической форме? Да опять же по возрастным причинам, – вот если бы у меня было время для рекламирования своих идей, каковые я мог бы в дальнейшем преподнести в строгой форме, тогда другое дело. Но такого времени у меня, увы, нет. Таким образом, я стою перед выбором: или люди узнают, до чего ты додумался, но это будет абсолютно бездоказательно, или люди вообще ничего не узнают о твоих идеях. В такой форме дилеммы я выбираю, разумеется, первый вариант и сейчас же сажусь перекраивать ещё не дошитый костюм в детскую рубашку. Поймите меня, дорогой, и не осуждайте слишком строго... <...>

 

21. Красноярск, 12 апреля 1975 г.

<...> А теперь поговорим о самом интересном из Вашего последнего письма – об его эпиграфе[23]. Видите ли, дорогой Генрих, Меша Селимович прав и не прав. Он, безусловно, прав как отмечатель отрицательных сторон политической деятельности, но ведь никакая человеческая деятельность не может существовать, имея только отрицательные качества. В чём же положительная сторона этой деятельности? Это вопрос далеко не простой. Попробуйте на него ответить самостоятельно, и я уверен, что тогда Вам откроется очень многое. Пока же я могу Вам подсказать, что многие, если и не большинство, человеческих несчастий проистекают от глупости, от неумения или невозможности подчинить свои аффекты разуму. Разве стремление навести некий порядок в эти сегодняшние человеческие дела – не полезная работа? Какой бы она не представлялась нам грязной и ничтожной.

Вы пишете: "В Вашем письме к Яншину есть фраза, где Лысенко, Ботьян, Лепешинская названы клеветниками Природы. Непонятно, принадлежит это определение Вам или Яншину?" А мне непонятно, как Вы могли заподозрить в подобной мысли эмпирика Яншина. Почему мне представляется странным Ваше допущение, что Яншин мог прийти к подобной мысли? Да потому, что эта мысль выражает не только принимаемую в науке логику, но и чувство, которое деятелями типа Яншина из науки начисто изгоняется. Из копии письма Яншина Вы узнаете в каком именно аспекте он преподнёс мне этих клеветников на Природу.., а вместе с тем и сможете оценить смысл моего ответа. Но я настойчиво хочу подчеркнуть, что представление о клевете возникает именно из чувства, при том чувства прекрасного, оскорблённого такими деятелями, как Лысенко и tutti quanti (им подобные, – Г.Г.). <..>

<...>...первые статьи бандита Лысенко я прочитал, будучи ещё студентом и уже тогда понял их именно как клевету на Природу. В момент позорной дискуссии 1948 года этот бандюга в конце заявил (в качестве высшего довода): "Тут мне задали вопрос – одобрена ли моя позиция Центральным Комитетом Партии? Так вот, она им одобрена!" Разумеется, никто ему подобного вопроса на научной дискуссии не задавал, а в это время я уже был молодой начинающий научный сотрудник и, главное, уже достаточно искушенный в мышлении, чтобы понять всю позорность сей, так называемой дискуссии.

Итак, сажусь за перекройку костюма в детские штанишки!

 

22. Красноярск, 30 июня 1975 г.

<...> Итак, Ваше письмо и начнём с Вашего утверждения: "...забывает о дипломатии, на которой-то и стоит весь эмпиризм". Я думаю, что такое утверждение неверно. Эмпиризм стоит не на дипломатии, а на глубоком убеждении, что главным и решающим в познании являются наблюдения, факты. Именно об этом я и пишу в своих исправлениях к IV главе. Естествоиспытатель Яншина – это человек, бездумно суммирующий факты. Я пытаюсь показать, что эмпиризм стремится в качестве конечной цели к изгнанию из познания мысли. Всецело подчиняя своё мышление наблюдению, эмпирик всегда борется против мышления, которое всегда свободно, которое обгоняет данные наблюдений. Это именно "обгоняние" Яншин и называет презрительной кличкой "естествозаконодатель". Мысль И. И. Шмальгаузена[24]: "Эволюция шла в общем под знаком освобождения развивающегося организма из-под власти случайных явлений во внешней среде" представляется мне совершенно гениальной. Да, именно так и так должно быть, – в это я верил всегда! Откровением для меня в этих положениях Шмальгаузена было лишь одно: я попросту оказался обычно невежественен в своём незнании работ этого изумительного мыслителя, к тому же моего современника, имя которого мне было уже тогда – в 1948 году – хорошо известно. Я ведь живо следил за этим позорным деянием Сталина, которое громко называлось "дискуссия", хотя, по существу, это было зверское истребление мыслящих голов. <...>

<...> И ещё о моих взаимоотношениях с биологией. Гена Панов прислал мне мемуары академика Дубинина. Эти мемуары поразили меня фотографией, где Дубинин, в качестве московского беспризорника, сфотографирован с Лениным. Далее я был ещё более неприятно изумлён тем, что этот генетик N1 Союза, которого как такового Лысенко выгнал из Академии, и он скитался где-то по р. Урал, так вот этот человек, столь пострадавший от Лысенко, называет его в своих мемуарах ошибающимся учёным. Сначала я просто встал в тупик, но где-то в конце книги академик пишет о том, что и по сей день он встречается с Лысенко на заседаниях президиума Академии. Такая сверхдипломатичность меня очень возмутила. Я ему написал, что, не являясь, биологом, а геологом, я, однако, знаю, что если кого-нибудь из моих коллег назовут "Трофим Денисович", то его репутация будет кончена.

Далее я ему написал, что, по данным Шиндевольфа и новейшим данным о кладбище динозавровых яиц, обнаруженном недавно во Франции, получается, что в космосе усиливаются некие излучения, которые убивают на Земле некоторые виды животных. Из мемуаров самого Дубинина вытекает, что печально известная муха Дрозофила очень слабо поддаётся действию излучений, собаки или обезьяны куда чувствительнее к действию излучений, однако самым чувствительным к ним оказался человек. Из всех этих данных вырисовывается тот дамоклов меч, который занесён над Хомо сапиенс. Так Вот, дорогой академик, а кто же может отвести беду? Только вы – генетики! И как же должен на фоне сего мрачноватого прогноза выглядеть тот враг людей, который на 20 лет задержал развитие генетики?! Разумеется, академик ничего не ответил, но в ближайший праздник, то есть 7 ноября 1974 года, я получил открытку с обратным адресом – "От академика Дубинина". В открытке вполне стандартное поздравление. Дипломат есть дипломат. Он таким образом выразил своё согласие с моей оценкой Лысенко, но написать об этом прямо... Нет, подобного документа он никогда не даст неизвестному человеку. Возможно, что это и правильно, но на меня учёный, так или иначе вуалирующий истину, всегда производит отталкивающее впечатление. <...>

<...> Недавно в Новосибирске проходило Всесоюзное совещание по цикличности осадков. Приятель-коллега, который когда-то учился в Томском университете, сообщил мне, что де на этом совещании было запрещено рассматривать проблему в глобальных масштабах. На мой вопрос – в какой форме было изложено подобное запрещение, – он высказался не очень ясно, но совершенно ясно было, что всякий, кто бы осмелился рассматривать проблему в глобальных масштабах, попал бы в очень невыгодную категорию "прожектёров", то есть, как я сразу узнал почерк, в проклятые "естествозаконодатели". Ну скажите, когда узнаёшь о подобном зажиме мышления, разве не возникает желания надавать по мордам этим зажимщикам? <...>

<...> Что касается Кумока, то там дело далеко не блестяще. Его уже заставили переделать заявку для её представления рецензенту. Если уж и на заяву требуется рецензент, то едва ли от этого издательства можно ждать чего-либо хорошего. Я уже написал Якову Неваховичу, что если дело не клеится, то пусть не портит себе нервы (Я. Н. Кумок так и поступил и, таким образом, очередная попытка опубликовать сочинение Н. Е. Мартьянова окончилась неудачей, – Г.Г.).

 

23. Красноярск, 31 декабря 1977 г.

<...> Когда-то Вы писали И. В. Дербикову[25] о том, что нельзя дать заглохнуть таланту (имея в виду мой талант). Ну вот, он и заглох! Сейчас, когда я закончил свою книгу, я почувствовал полную опустошённость, по существу, конец своих научных идей. Я как бы полностью выложился. И тут обнаружил, что издать её я не смогу.

Я послал на рецензию эту рукопись В. П. Казаринову и от него вскоре получил ответ и рецензию, в которой говорится, что в книге допущено много излишеств, при этом имеется в виду все мои суждения о современном эмпиризме, о роли интуиции и пр., и пр. В ней говорится, что де мои оценки учёных звучат пошлостями, что де я совершенно недостаточно внимания уделил столь модной теперь теории плит и т.п. Прежде всего, почему я послал её В. П. Казаринову? Да потому, что он на сегодня единственный пульсационник. Саму идею пульсаций он получил от М. А. Усова, у которого учился в институте. <...>

Мне стало ясно, что мне не преодолеть этот океан эмпиризма и глупости, что переделывать что-либо в своей работе я просто не смогу, что участь непризнанного гения, столь мне ненавистная, меня поглотила. Но главное, что я почувствовал – это полнейшее равнодушие к судьбе моей книги. И теперь катастрофически старею... Мне пришла мысль написать собственную биографию, но на этом пути меня останавливает отсутствие бумаги, на которой я мог бы писать. На свою книгу я выложил всё, что Вы мне посылали. А безделие убивает. <...>

 

 

Примечания:

[1] Беммелен Рейнаут Виллем ван – нидерландский геолог, автор геотектонической гипотезы, по которой источник тектонических движений – глубинная дифференциация вещества Земли.

[2] Усов Михаил Анатольевич – академик, выдающийся советский геолог довоенного периода, убеждённый проповедник идеи пульсаций в геологии.

[3] Эпитафия Ньютону передана неточно.

[4] Неточная цитата из А. К. Толстого:

"Ходить бывает склизко

По камешкам иным

Итак, о том, что близко,

Мы лучше помолчим".

[5] Яншин Александр Леонидович – известный советский геолог, в момент распада Советского Союза – вице-президент АН СССР.

[6] Белоусов Владимир Владимирович – академик, известный геолог. Разработал концепцию по развитию земной коры, основанную на первичности вертикальных движений.

[7] Пустовалов Леонид Васильевич – выдающийся советский геолог. Лидер и основной идеолог петрографии и геохимии осадочных пород в советской геологии.

[8] Кропоткин Пётр Николаевич – видный советский геолог. Авторитет по тектоно-геофизическим проблемам Земли.

[9] Суворов Георгий Дмитриевич – известный геофизик и геолог, давний друг Н. Е. Мартьянова.

[10] Ежемесячный печатный орган АН СССР, выходивший в Новосибирске с 1960 года. В редколлегию этого журнала входил академик А. Л. Яншин.

[11] Шатский Николай Сергеевич – крупный тектонист, один из основателей учения о геологических формациях. В то время почитался главным теоретиком советской геологии.

[12] Ежемесячный печатный орган философско-идеологического направления ЦК КПСС и АН СССР.

[13] Суслов Михаил Андреевич – секретарь ЦК КПСС по идеологическим вопросам.

[14] По всей видимости, Н. Е. Мартьянов имеет в виду "дело о геологах-вредителях", сфабрикованного в конце 40-х годов. В связи с созданием атомного вооружения в Советском Союзе возникла потребность в уране как сырья для атомной бомбы. Работы по изготовлению последней были переданы под руководство ведомства Л. П. Берия (Министерство внутренних дел), которое начало эти работы в свойственной ему манере – с поисков вредителей. Так возникло "дело" о геологах, которые якобы скрывали месторождения урана.

[15] Дерпгольц Владимир Фёдорович – крупный ленинградский гидрогеолог и планетолог. Единственный из советских теоретиков в геологии признавал концепцию Н. Е. Мартьянова. Отбывал срок в ГУЛАГе.

[16] Несмотря на иронически-шаржированный тон, Н. Е. Мартьянов решает здесь важную проблему современной ему теоретической физики, связанной с так называемым "Принстонским периодом" в творчестве А. Эйнштейна. Последние двадцать лет жизни Альберт Эйнштейн устранился от активной деятельности в теоретической физике и замкнулся в г. Принстоне (США). "Принстонское затворничество" учёного единодушно рассматривается как признак непонимания им научного прогресса физики в то время. Вот, к примеру, как звучит эта оценка у советского аналитика Б. Г. Кузнецова: "Его одиночество, которое по отношению к периоду создания теории относительности рассматривается как одиночество мыслителя, ушедшего вперёд, применительно к позднейшему периоду считается одиночеством учёного, заблудившегося и отставшего от общего движения науки" ("Эйнштейн. Жизнь, смерть, бессмертие", 1972).

В Принстоне А. Эйнштейн трудился над единой теории поля, необходимость которой вытекает из общефизической парадигмы о всеобщей связи и из того, что "законы природы написаны на математическом языке" (Г. Галилей). Но единая теория поля создана не была, что было воспринято как крупное научное поражение гениального учёного. Здесь даже не берётся во внимание то обстоятельство, что если творец типа Эйнштейна не смог найти математическое решение единой теории поля, то не есть ли это гарантией того, что эта теория не существует принципиально? Автор сих строк в эссе "Еврейский взгляд на мир" (еженедельник "Пятница", NN 261–263, 2000 г., Тель-Авив) доказывает, что подобный исход означает вовсе не поражение Эйнштейна, а, напротив, его достижение, показывающим феноменологическую недостаточность математического образа мышления. Собственно, то, о чём так своеобразно высказывается Н. Е. Мартьянов.

[17] Предощущение Н. Е. Мартьянова о "двойственности мироздания", а, главное, его интуиция о Боге, как одной субстанции, и материи, как другой есть наиболее радикальный момент в пульсационной концепции и самое еретическое действие в такой насквозь материалистической науке, как геология. Но свою интуицию великий геолог не успел показать в логических формах. А между тем концепт двойственности мира именно в таком качестве наличествует в классической философии с давних пор и самое полное выражение получил в учении Баруха Спинозы, который выделял природу порождающую (natura naturans) и природу порождённую (natura naturata). В свойственной ему манере Спиноза определил: "Под порождающей природой мы разумеем существо, которое мы понимаем ясно и отчётливо (через самого себя и без чего-либо иного, необходимого ему, как все атрибуты, до сих пор определённые нами), т.е. Бога" и "Что касается всеобщей порождённой природы, или модусов, т.е. творений, зависящих непосредственно от Бога или созданных им, то мы знаем их только два, именно: движение в материи и разум в мыслящей вещи" ("Об усовершенствовании разума", 1998, с.54). Ссылка на Б. Спинозу в данном случае необходима, ибо эти суждения еврейского мыслителя, до сих пор до конца не понятые в европейской философии, оказали влияние на науку А. Эйнштейна, который громогласно провозгласил, что "мой Бог – это Бог Спинозы".

[18] Лепешинская (урождённая Протопопова) Ольга Борисовна, академик, биолог и член революционного движения. Скандально прославилась теорией происхождения живой жизни из неорганической природы.

[19] Шмидт Отто Юльевич – академик, Герой Советского Союза, прославленный полярник. Автор космогонической теории происхождения Солнечной системы.

[20] Геннадий Матвеевич Панов – старший научный сотрудник института геологии во Львове, кандидат геолого-минералогических наук.

[21] Дубинин Николай Петрович – виднейший генетик, академик, директор Института общей генетики АН СССР.

[22] Кумок Яков Невахович – писатель, популяризатор науки. Автор серии "Жизнь замечательных людей".

[23] В своём письме в эпиграф я вынес изречение замечательного сербского писателя Меши Селимовича: "Власть – самый страшный порок. Из-за неё убивают, из-за неё погибают, из-за неё теряют человеческий облик. Она неодолима, как заколдованный камень, ибо прикосновение к ней увеличивает мощь. Она – дух из лампы Алладина, который служит любому болвану, держащему лампу в руках. Сами по себе люди власти ничего собой не представляют, вместе – они проклятье мира. Честной и мудрой власти не бывает, ибо жажда могущества неутолима. Человека, находящегося у власти, вдохновляют трусы, не знающие устали льстецы, поддерживают пройдохи, поэтому его мнении о себе всегда выше действительной его цены. Всех людей он считает глупцами, ибо те таят от него свои подлинные мысли, а себе присваивает право всё знать и люди не возражают. У кормила власти не бывает умных людей, потому что даже умный быстро теряет разум, и не бывает терпимых, потому что больше всего власти не любят перемен" (М. Селимович "Дервиш и смерть").

[24] Шмальгаузен Иван Иванович – выдающийся русский биолог, один из теоретиков дарвиновской биологии и генетики. Был подвергнут обструкции во время "лысенковщины".

[25] Дербиков Иван Владимирович – профессор, доктор геолого-минералогических наук. Редактор книги Н. Е. Мартьянова "Энергия Земли".

[25] Дербиков Иван Владимирович – профессор, доктор геолого-минералогических наук. Редактор книги Н. Е. Мартьянова "Энергия Земли".

 

 


№78 дата публикации: 01.06.2019

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020