Грани Эпохи

этико-философский журнал №84 / Зима 2020-2021

Читателям Содержание Архив Выход

Александр Костюнин,

член Союза писателей РФ

 

Дагестан

Дневник поездки

Продолжение. Предыдущую часть см.: http://grani.agni-age.net/index.htm?issue=59&article=5934

Публикуется по материалам сайта автора: http://kostjunin.ru/

 

 

Болезнь под названием «Дербент»

Дагестанские учёные долго ломали голову российским учёным.

Горцы от ума

 

Это произошло в те стародавние времена, когда люди не знали, как спастись от двух диких тюркских племён, нашествие которых возвестит о страшном судном дне. Иудеи и христиане называли их Гоги и Магоги, жители Востока – Йаджудж и Маджудж. Доведённые до отчаянья народы Каспия обратились за помощью к царю царей Александру Македонскому, он же Искандер O Зу-л-карнайн. Восемнадцатая сура Корана на сей счёт гласит:

– O Зу-л-карнайн, ведь Йаджудж и Маджудж распространяют нечестие по земле; не установить ли нам для тебя подать, чтобы ты устроил между нами и ними плотину?

И он объявил:

– Тo, в чём укрепил меня Господь, я устрою между вами и ними преграду.

И была ночь.

И ночью на Каспийском море был сильный шторм.

Затем вся вода ушла, море встало дыбом до небес и захлестнуло волной Кавказские горы. Когда волна отхлынула, на берегу, в Дербентской теснине, между морем и горами грозно возвышалась цитадель. Наутро царь царей приказал подать ему куски железа, устроил великий огонь, расплавил металл и вылил его на крепость.

 

Крепость Нарын-Кала, Западные ворота

 

С тех пор слух о «дивных стенах», «великой твердыне у моря», витал по всему древнему Востоку. В самом узком месте Прикаспийской низменности, где отроги Главного Кавказского хребта ближе всего подходят к Каспийскому морю, и застыл, будто исполинский страж, – город Дербент. Мощные, изумляющие своей монументальностью, грандиозностью фортификационные сооружения Дербента во все времена вызывали восхищение. Они поражают и доныне. Слово «Дербент» состоит из сочетания двух персидских слов: «дэр» – ворота и «бэнд» – узел, связка. Закрытые ворота.

Дербентский проход стал границей между народами Албании и кочевыми племенами савир, бумар, авар и другими, живущими за «воротами».

 

 

* * *

 

Моим первым собеседником в Дербенте оказался Гусейнбала Гусейнов:

– Когда начинаю говорить о Дербенте, теряю самоконтроль. Меня хоть стреляй!

Я считаю: к тем тридцати шести национальностям, которые есть в Дагестане, нужно, по справедливости, прибавить ещё одну – дербентцы. При встрече, за пределами родного края, интересуемся у кунака: «Ты когда приехал из города? Скоро обратно в город?» Москва для нас – столица. Город – исключительно Дербент. Наша крепость Нарын-Кала в семь раз больше пирамиды Хеопса – одного из семи чудес света. Это одно из трёх крупнейших фортификационных сооружений ми-и-ра! Таких, как Великая Китайская стена и Римский лимес на Дунае, не сохранившийся вообще. Ну, скажите: разве на такой земле могут жить невеликие люди? Дербент – единственный город, который имеет свою хронику, изданную в одиннадцатом веке. Манускрипт называется «Дарбанд-наме». О значимости Дербента, эпохальности его – памятники вопиют! Не просто слова. Вот стоит. Придите, посмотрите. Потрогайте! Историю Дербента повелел изучать Пётр I. Именно он в 1723 году дал команду учитывать надписи на камнях, собирать для кунсткамеры старую утварь. Мы обращались к патриарху Алексию: «Если Дербент в составе России...» Оно же так?

Я кивнул.

– ...тогда христианству в России не тысяча, полторы тысячи лет. Здесь доказывать ничего не надо. Ведь несерьёзно не признавать древности города только потому, что в России узнали о его существовании слишком поздно. Дербент ещё в пятом веке был центром христианско-кавказской Албании. Здесь располагался святой патриарший престол. Здесь жил патриарх Кавказской Албании. Дербент – один из самых древних христианских городов.

Помню, к нам приезжал посол Франции в СССР, ходил по городу, изумлялся:

– Вы интересный народ: ходите по деньгам и ленитесь нагнуться за ними. Вам что, не жалко?

В советские времена я был моложе, хулиганистей и занимал должность начальника культуры Дербента. Самовольно вышел на Интурист в Москве. Это в те времена!.. Они приехали сюда, увидели всё своими глазами, загорелись. Совместные планы созрели: масштабные, дерзкие. Они разработали маршрут: туристы прилетают в Махачкалу, размещаются в гостинице «Ленинград», посещают Дербент, потом – в Баку. Я уже руки потирал...

Вопрос вынесли на обсуждение в бюро обкома партии.

Интурист заливается о выгодах: прибыль в валюте, авторитет в мире, культурные связи... Я стою рядом, поддакиваю. И вдруг, в разгар пламенной речи, член бюро генерал-майор Бойко, начальник КГБ Дагестана, заявляет:

– Товарищи, уровень культуры жителей Дербента не позволяет пускать туда интуристов.

Я не утерпел:

– Товарищ генерал, мы же не собираемся туристам устраивать встречи с местным населением: они подъедут на автобусе, гид их проведёт, всё расскажет.

– Нет. Я знаю, у вас по улицам ходят и матерятся...

– Вах!!! А в Москве не матерятся?..

– Семечки лузгают!

– В Москве ещё хуже...

Бойко родился в Азербайджане и прекрасно знал родной язык.

Он мне по-азербайджански:

– Лал-ол!

Члены бюро головой крутят, не понимают, что он мне буркнул, но я-то его понял очень даже: «Заткнись!»

Бюро поддержало его, не нас. Как же – КГБ!

Интурист чуть с ума не сошёл...

 

Так накрылся наш план.

А теперь мы должны к этому вопросу вернуться и развивать туризм. Другого пути просто нет. Дербент – сокровище России. Мы должны сами им гордиться и людям показывать.

История – она разная… Сегодня нам дали свободу слова, и мы давай трепаться. У нас ни героев не осталось, ни святых. Царь у нас – «кровавый Николашка». Да Боже мой! Я всем привожу примеры: не было б царя, Дербент бы погиб. В девятнадцатом веке здесь выращивали марену: растение, из коры которого делали краб – краситель красного цвета. Текстильные предприятия Российской империи работали на этом крабе. В Дагестане всё было засажено мареной. В городе тогда жило примерно одиннадцать тысяч человек, ещё до сорока тысяч «лопаточников» спускалось с гор: работали на полях, перекапывали, окучивали, поливали. Все они на этом зарабатывали кусок хлеба, когда нежданно появился искусственный краситель, по цене значительно дешевле. Это был крах. Здесь в одночасье все стали нищими, всё пришло в упадок. Люди голодали. Кто мог, уезжал на Восток. И тогда Александр, царь-батюшка, которого мы называем «кровопийцем», обязал российских текстильщиков Морозовых, Барановых, покупать марену в Дербенте в течение восьми лет по цене, которую назовут горцы. Разницу им выплачивали из царской казны. Считается: «колониальный режим». Разве «изверг кровавый» пойдёт на такой шаг? Подобных примеров из истории российско-дагестанских отношений много. Почему-то про них никогда не вспоминают, стараются обойти стороной... Великий Расул Гамзатов сморозил чушь: «Мы добровольно в состав России не входили, и добровольно отсюда не уйдём!»

Дербент-то как раз вошёл добровольно...

 

Моим первым собеседником оказался Гусейнбала.

Первая встреча и сразу – попадание в «десятку». То, что он поведал, и есть моя цель. Для этого и приехал в Дагестан, найти таких людей, как он. Людей, которые беззаветно любят свою родину, гордятся своей историей и главным делом жизни считают процветание страны. Вот бы в каждом районе отыскать такого…

Из этих людей-звёздочек в итоге и сложится созвездие Дагестан.

 

– Скоро мы собираемся отмечать Дербенту пять тысяч лет. Российские учёные считают «неправда», мы настаиваем. Я со своей стороны предупреждаю: если не согласятся на пять, будем отмечать семь тысяч. Нас не остановишь... Я – больной человек. И моя болезнь – Дербент. Моя мечта распространить её на других людей. Мы ввели в средней школе новый предмет «Дербентоведение», сумел убедить главу администрации. Учебник написал сам, программу составил сам...

Я не удержался от аплодисментов, чувствуя, что болезнь Гусейнбалы незаметно перекинулась на меня. И я счастлив этому.

 

 

* * *

 

А на следующий день за праздничным столом интеллигентный мужчина, элегантно поправив очки в золотой оправе, поднял бокал и произнёс тост:

– За Дербент и его окрестности: Тель-Авив, Баку... Москву. Как иудей, я поставил Тель-Авив на первое место, чтобы никому не было обидно.

– Кто это?

– Сави Ханукаев.

В горах кратчайший путь – с вершины на вершину. Я так и передвигался: от одного уникального собеседника к другому. Ни вина, ни закуски за столом меня больше не интересовали... Ждал перерыва, чтобы познакомиться с интересным незнакомцем.

– В чём отличия Дагестана, спрашиваете? Да во всём!.. Здесь люди концентрированнее. Про Дербент, надеюсь, Вы уже слышали. И какая империя это построила? Персидская. Она правила миром восемнадцать столетий. Мало какие империи существовали дольше: Монгольская – триста лет; Рим – семьсот лет; Византия – восемьсот лет. Персия существовала восемнадцать веков. Восемна-а-адцать! Сегодня отношение к Востоку в мире несколько пренебрежительное. Зря… Когда дело касается спортсменов, там понятно: стал человек чемпионом мира или олимпийским чемпионом. Хочется услышать о себе доброе слово от каждого. Но нельзя быть навязчивым. И до тебя были чемпионы, после тебя будут. Ну, нельзя же всю мировую культуру замыкать на одном лидере. Пусть даже невероятно успешном. Ну, не бывает так... Нужен диалог. Даже если враги сталкиваются... Они выходят на ринг с желанием «убить». Один другого в нокдаун, в нокаут посылают. Но ведь после боя встают, обнимаются. Даже враги. Нельзя искусственно возводить барьеры между цивилизациями.

Я не знаю, что лучше-хуже. Не стану судить Европу. Кто я такой «судить»? Однако свой выбор сделал. Поездил по миру, побывал везде. И не выбрал бы ни Европу, ни Соединённые Штаты. Там много моих родственников, много близких. Они уехали не потому, что там сильно хорошо, потому, что здесь плохо. Был период такой – плохо. У евреев вообще высокий порог тревожности: они тонко чувствуют опасность и пытаются ретироваться до пиковых моментов.

На Востоке есть чему поучиться всему миру. В Дагестане слово старшего – авторитетней суда юридического. В вопросах учиться-жениться решение родителей для детей – высший вердикт. Конечно, мы для дочери просеивали претендентов, не опускаясь до указаний: «Выйди замуж за этого!» Ни в коем случае! Был выбор: три кандидата, которые подходили нашей семье. Коллегиально, всей семьёй сидели, обсуждали их, приходили к какому-то мнению: «Вот этот парень нам кажется наиболее подходящим». Ведь девочка, познакомившись с любым, найдёт в нём что-нибудь хорошее. Ну, любым... То же самое мальчик... Потому что человек созрел и готов открыться, сблизиться. Вопрос любви для меня не стоит вообще. Я сам женился не по любви и считаю подобный брак правильным – брак, где расчёта несколько больше, чем чувств. Это восточный менталитет. Обратите внимание: брак по любви в европейском варианте не приводит к желаемому. Где там многодетные семьи? Где общество? Народ? Если нет больших семей, нет будущего у страны.

Евреи, когда что-то делают, остановиться не могут. Я полностью приверженец восточной методики воспитания. Не предлагаю отпрысков гнобить... Просто родители должны иметь на собственных детей не какое-то влияние – прямое. Прямое влияние до самой смерти. Почему в других цивилизациях не так? А вот почему: никто не берёт на себя ответственность за принятые решения. Детям говорю: «Я готов принять даже вашу нелюбовь за те решения, которые принимаю». Убеждён, со временем они будут отцу благодарны. Возможно, это произойдёт не раньше, чем покину свет. Тогда они скажут: «Отец был прав». Вы спросите, почему в этом уверен? Потому, что так же думал и я. Когда мне было пятнадцать лет, мой отец заблуждался, а когда исполнилось тридцать – он стал для меня воплощением мудрости. Дай Бог, чтобы родителей, не перекладывающих свою ответственность за детей на садик, школу, милицию, становилось больше.

В мусульманстве философия жизни проста. Возможно, слишком проста. У них: Аллах дал, Аллах взял. Любого человека, в любом возрасте. Сына, дочь... Средний мусульманин и на лекарство тратит в разы меньше, чем остальные религии. Об этом предупреждают медики, сигнализируют фармацевты. К собственному здоровью, к жизни мусульмане относятся менее серьёзно. Поэтому и смерти на Востоке боятся в меньшей степени, чем в других цивилизациях. У иудеев, христиан отношение к жизни более трепетное… Без фанатизма.

И Вам желаю веры и меры.

 

Всё, о чём рассказал Сави, для меня – эликсир. Под его восточной системой воспитания готов подписаться и я. (Очевидно, моя первая жизнь прошла в Дагестане.)

 

 

* * *

 

Саид Мусаев, заведующий отделом архитектуры, и приятная сотрудница музея-заповедника «Дербент» Айна стали моими экскурсоводами.

 

Экскурсовод Айна

 

– Чтоб вам было легче, зовите меня «Аня».

– Меня Александр, но раз главное, чтоб легче, тогда «Ахмед».

Дербент без преувеличения можно назвать перекрёстком многих религий, вторым Иерусалимом, городом, где на протяжении веков прекрасно уживались представители различных конфессий, где веротерпимость, которую теперь называют толерантностью, была характерной чертой горожан. На протяжении многих веков в городе бок о бок живут представители различных религий: ислама, христианства, иудаизма. А ещё в пятом веке христианам армяно-григорианского направления пытались навязать зороастризм.

Саид предложил посетить главную мечеть Дербента – Джума-мечеть, самую древнюю в России.

 

Вход в Джума-мечеть

 

Джума-мечеть построена в 115 году по календарю хиджры (в 733-734 годах от Рождества Христова) арабским полководцем Масламой ибн Абд-ал-Маликом. На куполе мечети символ шиитской ветви Ислама – возведённая рука Фатимы, дочери пророка Мухаммада. Над главным входом надпись на арабском. В переводе она гласит: «Любовь к родине происходит от веры». Согласен!.. Внутри таинственный полумрак. Тихо журчит молитва правоверных. Сидя на коленях, они погружены в благоговение, изредка склоняются к ковру; сосредоточены на общении с Аллахом. Мечеть разделена на шиитскую и суннитскую части. Два ряда аркад со стрельчатыми сводами, переплетая на помосте тени столбов, уходят в сумрак.

Во дворике три огромных платана удерживают своими развесистыми кронами небосвод. Богатырский торс их – в четыре охвата. Возраст более семи веков! Даже в густую июньскую жару мы нашли под их покровительством покой и прохладу.

На Востоке ничего не просто так... Даже деревья.

 

Крепость «Нарын-кала».

Эту цитадель каждый должен увидеть лично. Стены, башни, ханский дворец...

Саид посмотрел вниз с высокой башни:

– Отсюда сбрасывали неверных жён хана.

– А сам хан изменял?

– Нет. Хан однолюб – любил только свой гарем.

Мы шли по отшлифованным временем камням вдоль ханского дворца. Невольно меня привлекла яркая надпись на стене: «Здесь был Фарида».

Саид пояснил:

– Сколько бы этот автограф не стирали, кто-то постоянно восстанавливает. Президент России приезжал к нам в 2006 году. Во время экскурсии в крепость он остановился у этой надписи, смеётся: «У вас тоже придурков хватает».

Купольные сооружения, углублённые в землю, – ханские бани. Там моечные, раздевалки. Вон под тем большим куполом находился бассейн для омовения ног. Самое интересное – система отопления: в стенах проложены керамические трубы с горячим паром; одновременно нагревалась и сама моечная, и вода. Имелись отдельно женские банные дни, отдельно мужские. Если мужчина в женский день глянет в ту сторону – ему выкалывали глаз. Если женщина, то оба глаза.

– А как же джигиты подглядывали?

– Могли подглядывать лишь те, кто надзирал, чтоб не подглядывали другие.

– Справедливо.

Вдоль наружной стены по узким наклонным улочкам мы направились к морю.

 

На автобусной остановке девушка, не отвлекаясь на прохожих, штудировала материал.

– Абитуриентка, судя по всему, – прокомментировал Саид. – Сейчас пора вступительных экзаменов. У нас на учёбу мода.

 

Я вспомнил: по заверению Гусейнбалы Гусейнова, в Дербенте в каждом подвале, на дому, либо институт, либо академия. На город приходится семьдесят вузов! Вот здорово, если б воскрес Гиннесс, приехал сюда лично, собственной персоной, и завёл для Дербента отдельную Книгу рекордов.

 

Фотография Артемия Лебедева

 

В одном месте дорогу нам преградил высокий забор из профнастила:

– По идее, охранная зона для памятников ЮНЕСКО составляет не меньше восьми метров. Запрещены любые пристройки, к памятнику должен быть обеспечен свободный доступ. И сам видишь: вплотную к крепостной стене – огромный торговый комплекс. Теперь в этом месте к стене не подойдёшь даже с удостоверением сотрудника музея-заповедника. Пытались с прокуратурой, охрана не пускает: «частная собственность». А вот домик Петра I, здесь тоже частный сектор. Есть владелец, сдаёт жильё в аренду. Договорились, чтобы экскурсии запускали. Пока соблюдают.

 

 

Мы подошли к ржавым металлическим воротам. Саид постучал. Нам открыла женщина, молча отошла в сторону, пропуская. На маленьком захламлённом дворе маленькая девочка играла с куклой. Саид, между тем рассказывал:

– К сожалению, сам домик не сохранился, колоннада осталась. Её плохо видно, сарай пристроен. Пётр I приезжал в Дербент в 1722 году. В 2022 событию исполнится 300 лет. К этой дате, по логике, нужно бы выкупить у хозяев строение, музифицировать место, сделать его пригодным для посещения туристов. Есть богатые материалы о посещении императором Дербента, чтобы со всего мира приезжали, смотрели.

– Не хочется фотографировать пустой пьедестал... Подними на него девчушку... вместо памятника. Для истории.

Девочку установили… Саид придерживал:

– Ровно встань, на дядю смотри. Молодец!

 

 

* * *

 

Закончилось моё знакомство с Дербентом...

Я ступал по древней земле цитадели, невольно ощущая сопричастность окружающему волшебному миру. Ловил холодок взгляда крепости, жар дыхания, вслушивался в застывшую в камне музыку, и она будила во мне радугу чувств: радости и одиночества, торжества и величия. Правы аксакалы: воздух Дербента пропитан особой энергией предков. Являясь на протяжении тысячелетий! ареной кровопролитных войн, подвергаясь постоянным нашествиям, разрушениям, он сохранил удивительную способность, подобно мифической птице Феникс, вновь и вновь возрождаться из пепла. Убеждён: фантастическая птица под названием Дербент, когда-нибудь возродится из пепла!

 

 

Город Дербент 08.06.10 – 11.06.10 г.

 

 

 

Династия педагогических пророков

– Сколько в вашем селе людей с высшим образованием?

– Не знаю. В шляпах ходит семь человек.

Ахмедхан Абакров

 

Я на пришкольном участке общеобразовательной школы селения Падар Дербентского района. Лето – пора школьных каникул, время относительного затишья. Отложены до сентября указка, мел, классный журнал...

– Гя-гя-гя, – призывно кричит директор школы куда-то вдаль.

И к нему с радостным гоготом примаршировала, поднимая пыль, стая домашних гусей.

– По голосу меня узнают, – улыбнулся он.

 

 

– Исрафилов Фахретдин Ахмедханович, 1954 года рождения. Высшее образование. Директор средней школы. Окончил Дагестанский государственный педагогический институт, математический факультет. С 1976 года по нынешнее время работаю педагогом, пошёл по стопам отца и мамы. У нас в семье Исрафиловых семеро детей: пятеро братьев, две сестры. Все педагоги, причём шесть человек работают в нашей школе: Азитдин Ахмедханович, Тажитдин Ахмедханович, Асбет Ахмедхановна, Ильмутдин Ахмедханович, Залитдин Ахмедханович, Зумруд Ахмедхановна... Все работаем... Общий педстаж семьи составляет триста двадцать три года. Отец у меня работал долгое, до-о-олгое время заведующим…

– «Директором», – поправляю я.

– Нет, заведующим. Раньше «директором» не говорили. После восьмого класса он окончил Дербентское педучилище и стал преподавать алгебру. Не хочу сильно хвастать, но мои родители были грамотными. Из братьев я самый младший.

 

 

– Вы директор, а братья слушаются вас? Не помыкают: «Молодой, ничего не понимаешь...»

– Да Вы что, Вы что... Такого у нас не бывает. У меня завуч по учебной части на первых порах тоже заявляла: «Это твои братья! Как могу требовать с них отчёт по классному руководству?» Понимаю её: им неохота вовремя представить, в годах они. Но если ценят-уважают меня, как директора, значит, должны пример показать, школа – наше общее».

Работаем, я не хвастаю: не отстаём от других школ… ЕГЭ сдали: ни одной неудовлетворительной оценки нет. Проверяющие делают замечания: «У вас дети слишком воспитанные». Могу поклясться, нет ни одного курящего ученика. Нет такого. А их у нас триста шестьдесят два. И в комиссии по делам несовершеннолетних никто не состоит. Лет пять назад была мода на железки… Собирали, откручивали, отламывали – получали деньги. В селе украли канализационный люк. Инспектор с участковым, первым делом, – к нам в школу. Торможу их: «Хорошо, но вы стойте, наблюдайте, я сам всё выясню, доложу». У каждого педагога свой метод... Подошёл к ребятам по-свойски: так-так-так... Они сразу мне: то-то-то.

– Как это по-свойски?..

– Я служил в показном полку артиллерии, в ГСВГ (группа советских войск в Германии) Год служил. И там у нас никакой передышки не бывало. Минута – в минуту, секунда – в секунду. Наша батарея по всем показателям держала первое место: по боевым, по чистоте, по строевой. Командир спрашивал – надо отвечать… Обдумывать времени не давал: «Ты так?!. Давай, давай, давай…» И здесь выложили откровенно. У меня свой метод – анонимный. Обычно дети в селении всё про всех знают, но не выдают. Распечатываю на принтере список учащихся класса и каждому школьнику – отдельный лист с вопросом: «Кто это сделал?» На анонимном листке ни подписей, ни дат. Просто галочку рисуйте… Они отмечают, а я потом вызываю героя:

– Э, слышь, результаты. Полюбуйся.

– Детектор лжи.

– …и сразу раскрываются. Исключительно работает.

В итоге на закрытом совещании в районной администрации участковый доложил: «У директора Падарской школы следует поучиться раскрывать преступления». Вас удивило наше подсобное производство: гуси, утки, куры... Наверняка, возник вопрос: «Куда деваем продукцию?» В школьную столовую. Это и воспитанию пошло на пользу: раньше кошку видели – измывались… Сейчас котята-гусята спокойно растут. Дети к ним с уважением. Ухаживают.

Много, конечно, зависит от уровня мастерства педагогов.

В этом году мы решили провести ЕГЭ среди преподавателей по всем предметам, устроить тест по психологии, выставить баллы. Это не положено, поскольку они имеют диплом государственного образца, но сами преподаватели решили: «Выпускные классы отдавать наиболее опытным, знающим».

– Тест учителям?

– Да. Я согласился. Действительно, многие заканчивают коммерческие вузы, и психологию, педагогику не проходят. Мы с психологом составляем тест: вопросы из Интернета берём, сами придумываем, чтобы выявить их способности к педагогике. Один наш выпускник еле-еле окончил школу, поступил на исторический факультет и по каким-то кривым линиям с приказом приехал на работу к нам.

Я ему ласково:

– Дорогой мой, ты же не преподаватель! Пойми.

– Нет, мне надо!

Отец его пришёл:

– Надо...

– Не получится из него педагога.

– Почему?

– Он в школе плохо учился. Раз. Общаться с детьми, с коллегами не может... Думал, достаточно кое-как простоять, сорок пять минут продержаться. Здесь не армия: «Солдат спит – служба идёт!» Когда мы бьёмся над тем, чтоб повысить эффективность каждой минуты урока. Один раз ему талдычу, второй... Прилюдно обсуждаем. Не понимает. В итоге мы с завучем внедрили календарно-тематическое планирование, поурочное планирование, посещение уроков... Через месяц он подал заявление по собственному желанию: «Извините, я понял, это не моё место. Спасибо». А если ему не помочь определиться, себя как специалиста погубил бы, и детей... Сколько ни учи сову, соколом не будет.

Раньше отрядам присваивали имена героев далёких или вымышленных: отряд имени Олега Кошевого, отряд имени Павлика Морозова. А я восемь отрядов назвал в честь ветеранов-учителей. Восьмой класс носит имя моего отца. И когда рапорт дают: «Отряд имени Исрафилова Ахмедхана Ахмедпашаевича», Джамбалаева Джамбала Кадыровича, отряд Набиева, отряд Назирова...

И ребят, и учителей это стимулирует.

– Педагогические пророки вашей школы?

– Да, да, да...

 

А что, может действительно нужно начинать с создания собственных пророков: близких и понятных.

 

P.S.

Перезвонил Байрамбек:

– Александр, салам! Извини, сразу к делу: с какого возраста можно стать Президентом России?

– ?.. Байрамбек, красавчик, тебе уже можно.

– Да, нет… Я не для себя. Человек экзамены сдаёт в Москве, позвонил. У нас в учительской Интернет отключён.

– Сразу не отвечу.

– Посмотри и перезвони.

 

Село Падар, Дербентский район, июнь 2010 год

 

 

 

Обряд примирения «маслиат»

Если расшевелишь огонь, искры летят.

Аварская пословица

 

Мы торопились: я упросил Мугутдина показать мне обряд примирения.

– Впереди пост ДПС, надо ли пристегнуться?

– Я для тебя – и ремень, и броня.

«Город, где нет светофоров» – из вопросов знатокам. Они не ответили. Это – дагестанский город Огни. Там, на центральной улице, произошло ДТП, были жертвы. Уже ночью в больницу приехали родственники погибшего, забрали тело, на следующий день по исламской традиции до захода солнца его предали земле. Правоохранительные органы зафиксировали «в уме» данное происшествие, но дальше по адатам Дагестана в дело вступили аксакалы, влиятельные духовные и должностные лица двух конфликтующих сторон – начался обряд примирения.

Мы остановили машину у здания ЦРБ…

Было ранее утро, между тем больничный дворик заполнялся, заполнялся людьми: одни навещали пострадавших, поддерживали морально родственников – другие уезжали. Оказывается, всю ночь по очереди дежурили в больничной палате.

Мугутдин едва слышно пояснил:

– Обычно, как сейчас, читают молитвы, виноватая сторона публично извиняется перед пострадавшим тухумом и, если убийство произошло неумышленно, по неосторожности, обе стороны приходят к мнению, что можно обойтись без «государства», не подключать суды-мусуды, дабы сажать кого-то; виноватая сторона щедро оплачивает все материальные расходы. Фактически, семьи становятся друг другу родственниками. На протяжении всей жизни они оказывают содействие той стороне. Если есть дети, их поддерживают: обучение, свадьбы...

Инициативные люди переходили от группы к группе, обсуждали детали предстоящей поездки в Магарамкентский район к семье погибшего. Набралось семнадцать машин! Признаюсь, за всю жизнь ничего подобного не видел… Общинный уклад, такой же, как в старину на Руси. Ульем живут. Тут же зам муфтия Дагестана, он тоже собирался ехать.

Я спросил у духовного лица:

– А как же законы?

– Человеческие отношения важней. Лучшие законы рождаются из обычаев.

– !

Мугутдин после поездки рассказывал:

– Родственники, друзья, сперва остались на улице, мы с муфтием зашли первыми: «Ради Аллаха, простите нас! Такая беда. Нам стыдно прийти к вам. Знаем, у вас большое горе, мы пришли

попросить прощения. Если позволите, наши люди стоят там, на улице… Мы бы зашли сюда, пополам разделили вашу беду. Если он даже не виноват, мы считаем нашего мальчика виновным». Отец, два брата погибшего встали: «Пригласите людей!» Мы привезли подарки, кто что мог. Выразили соболезнование. Отец сказал: «Мне от вас ничего не нужно. Аллах дал – Аллах взял. Хасмат (тюрск. – слуга) у него кончился, поэтому умер. Мы против вас ничего не имеем». Теперь, после того как примирение произошло, большая группа мужчин, женщин поедут к пострадавшей стороне, выразить соболезнования. Они будут ездить и завтра, и послезавтра, и на семь дней, сороковины, пятьдесят два дня.

– У нас ничего подобного нет, – с сожалением произнёс я.

В Дагестане не бывает чужого горя, здесь все участливы друг к другу. Беда может случиться с каждым. К данному конфликту причастны две национальности: азербайджанцы и лезгины. Когда случается горе – национальные, религиозные вопросы отступают. Человеческие отношения выходят на первый план. (В этом краю мирно уживаются мусульмане, христиане, иудеи и буддисты!) Горе этих людей объединяет. Неписаные традиции человеческого бытия в Дагестане по статусу выше любого вердикта. Адаты – законы гор, накладывают табу на любой федеральный указ. [1] Если бы гаишники пришли к подобному соглашению «втихаря» – это банальная коррупция. А вот так: публично, открыто, массово... Есть в таком самобытном сценарии своя сермяжная правда. Законы – формальные, сухие строки... Они не учитывают тонкостей человеческих отношений, души, сердца, традиций. Законы не заботятся о негативном развитии ситуации в дальнейшем, они не учитывают много чего… Например, возможную кровную месть.

Исстари в Дагестане ссору между мужчинами могла погасить женщина, бросив на землю платок. По-моему, эта красивая традиция актуальна поныне, хотя она тоже не прописана в статьях Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации …

 

Примечания:

[1] А. В. Комаров «Адаты и судопроизводство по ним»: «Имам Шамиль сам в течение двадцати семи лет стремился к уничтожению суда по адатам, жестоко, большей частью смертью, наказывая сопротивляющихся его намерениям, однако он не достиг цели».

 

 

 

Урок географии

Хабар начальника УГРО [1]

 

Сотрудникам милиции, погибшим при исполнении, посвящается

 

«Если не я за себя, то кто за меня?

Если я только за себя, то зачем я?»

Гиллель Вавилонский

 

 

За время службы довелось мне участвовать в разных операциях, но освобождение из чеченского плена наших ребят стоит особо...

В девяносто шестом я работал начальником угрозыска Магарамкентского РОВД. Часть людей из нашего отдела были откомандированы на административную границу с Чечнёй и несли службу там, на закреплённом участке у села Гамиях. Материалы служебного расследования показали: «15 января 1996 года в 17.06 к блокпосту подъехала автомашина марки УАЗ-3741. Из фургона выскочили троё неизвестных. Угрожая оружием, захватили четырёх сотрудников милиции, увезли в сторону Чечни».

Я отказывался верить случившемуся...

 

Чеченцы и дагестанцы – родные братья. Братья навеки! Со времён легендарного Шамиля. Теперь, когда в Кремле всё смешалось и предлагали брать суверенитета, сколько утащишь, нам Грозный стал ещё ближе. Напрямую в бандитские разборки Масхадова с Россией мы не влезали, но «разборки» превратились в войну. И если фронт был в Чечне, тыл – в Дагестане, в каждой аварской, даргинской, лезгинской семье.

Есть у меня скользкий знакомец – Дауд, чеченец дагестанский. Когда его задержали, я в показаниях помог немного… И он не то, что отрабатывал… Бывший спортсмен, неоднократный чемпион Союза по боксу, авторитетный человек и здесь, и там… В Чечне его сильно уважали. Он снабжал их оружием всю войну.

Сижу как-то у него в гостях в Хасавюрте, и тут он, ни с того ни с сего, предлагает:

– Давай прокатимся в Ичкерию.

А там вовсю война...

– Ты чё? Больной?

– Да мы взад-вперёд, на экскурсию.

Уболтал. Границу пересекли засветло. Российский дивизион установок «Град» располагался на опушке голого леса. Дауд вызывает командира. Краснощёкий такой, жирный, пыхтя, выруливает к нам.

Дауд ему с ходу:

– Командир, вот десять тысяч баксов, – пачку протягивает, – а вот координаты: сделай залп, восемьдесят ракет.

Тот берёт деньги, не спрашивая, что за координаты:

– Ты меня-яяя знаешь!..

– Пуск – через два часа.

– Разницы нет, – у самого рожа лоснится добычей.

Воистину: «Для кого – война, для кого – мать родна».

Мы сидим в Хасавюрте в кафе, ровно через два часа – залпы ракет «земля-земля». Дауд ухмыльнулся:

– По своим отрабатывает... Сгоняем ещё разок к этой свинье?

– Ле, ты что, б!.. нас после этого... самих... взорвут!..

– Не взорвут, поехали.

А у ракетчиков командир уже бухой… Дауд наезжает на него:

– Мы с тобой как договаривались? Восемьдесят пусков!

– Сделал... брат.

– Не сделал. Семьдесят. Я сам считал! – врал внаглую.

Командир засуетился, на красной лысине выступил пот, и набухшая капля сползла под тяжестью...

– Восемьдесят, брат. Все запустил!

– Нет, семьдесят. Верни две штуки.

– У меня их уже ёк… [2]

– Как хочешь, возвращай.

– Давай... скажи, что-нибудь другое сделаю. Отработаю!

А тому только этого и надо:

– Ладно… Десять оставшихся запустишь по этим координатам.

Через два часа залпы накрывают вторую российскую часть.

Весёленький междусобойчик! Вот так воевала Красная Армия.

Своим работникам я, по согласованию с начальником РОВД, категорически запретил применять оружие. По исламу: если чеченец убьёт меня, в рай не попадёт, зачем же я стану стрелять в него?

Братья-мусульмане платили взаимностью...

Служебная проверка подтверждает: ничто в тот день не указывало на обострение ситуации: «...с 08.00 до 17.00 через блокпост, в сторону села Гамиях, проследовало пять автомашин, две – в сторону Чечни. В 12.17 на пост пришёл житель села Центорой: обратился за помощью в выделении транспорта. Водитель служебного уазика сержант Омаров выехал с ним на территорию Чечни, оказал необходимую помощь».

Какая муха укусила чеченских орлов?!

Взять в плен наших солдат-милиционеров!.. Мы все ездили на ту сторону не раз, их тоже сюда свободно пропускали... Не то, чтобы пресекать переход границы, наоборот, помогали местным жителям, простым людям. И – на тебе...

 

Одурев от бессонницы, мы сутками искали пропавших ребят. Мотались с начальником РОВД в Хасавюрт – все сведения из Чечни стекались туда. Оперативники докладывали: «У этого полевого командира нет, у того нет». Ну, никаких следов! И ещё Дауд пришёл с очередными хабарами: «Там мне – так сказали, а там – вот так, но мы их из-под земли достанем...»

– Дауд, «из-под земли» не хочу. Может, я с тобой в Чечню смотаюсь?

– Опасно.

– Хоть опасно, поеду.

Мой начальник Мамедов вспыхнул:

– Не, ты что? куда?

– Поеду. Сколько будем сидеть, сказки слушать? Тут не знают, там не знают. Клянутся, божатся: «Найдём, узнаем слэд, взарвём, атбирём!»

– Тебе что, больше всех надо?

– ...Наши – в плену-уу!!!

– Смотри, я за тебя не отвечаю.

– Не нужно за меня никому отвечать. Решение – моё!

Дауд с утра до вечера – со мной. Очень добросовестный оказался чеченец. Редкий чеченец! В благодарность за то, что помог ему однажды... Кормил, поил, возил. На его машине всю Чечню объездили. Буквально. Летали на бешеной скорости по снежным горам-долинам. Утром выезжаем – вечером назад. Я в гражданке.

Он предупредил:

– Возвращаться нужно засветло! Не успеем выскочить до темноты, никто нас спрашивать не будет, уничтожат.

Дорога жёстко задиралась вверх серпантином. Вечернее рыжее солнце металось у виска слева направо. Разбрасывая из-под колёс мёрзлые камни с грязью, мы мчались, как водопад по ущелью, как ветер, краем узкого каменистого пояса. Слева от нас синела пропасть, справа скалы вставали над скалами. Едва проскочили узкое место, за спиной глухо загудел камнепад – снежная лавина лениво съехала, поглотив дорогу.

Обычно Дауд с бандитами на чеченском разговаривал, мне переводил. Дней десять уже колесили, надоело:

– Ле, Дауд, так не бывает: ты с ними говоришь на своём, тебе отвечают, я – не в курсе… Мне их байки осточертели. Каждый раз одно и то же: «то сделаем», «это сделаем». На русском говорите, чтоб я понимал.

В следующий раз Саламбек – масхадовский боевик, пацан, лет двадцати пяти, не старше, перетянутый крест-накрест оружием – ну с таким важным видом толковал с нами… с та-кииииим го-но-роом… Взбесило меня.

Полопотали на своём, и Дауд опять мне:

– Поехали...

– Нет, так не пойдёт. Мы же договорились – на русском. Саламбек, вы сколько заданий давали – мы выполняли. Кроме того, ладно я, Дауд вам помогает… Всю войну. Ты чё, мы сколько к тебе ездим, ты пацан молодой, издеваешься над нами: «Завтра», «послезавтра»…

– Я их не видел.

– Ты описываешь наших ребят и сам: «Не знаю, не видел!»

– Просто так сказал.

– Просто так не сказал ты… Одежду одного описал, какой внешне – говоришь. Откуда можешь знать? Это наш работник, сержант. Он больной. У него с сердцем серьёзные проблемы. Саламбек, я подполковник милиции. Помоги хотя бы больного вызволить… Я пойду вместо него. Потом договаривайтесь, о чём угодно. Подполковник ведь выше сержанта?!.

– Я не знаю, не решаю, я посмотрю…

Ну, что с этим абреком будешь делать?..

 

Мы – к Турпавали, начальнику контрразведки Масхадова. Он дружески похлопал меня по плечу и сладко запел:

– Полковник, знаю, ты воинам Аллаха помогаешь. Мы в долгу не останемся. Слово горца! Назови полевого командира, с землёй смешаю чеченское село, но их выручу.

Я обрадовался. Разве тут не обрадуешься…

По всей Ичкерии до одури круги делаем, наконец, узнаём: «Солдаты в отряде у Эби – Большого Асламбека». Сломя голову мчимся к Турпавали.

– У Эби!

– Точно?

– Точно не могу сказать, мне сообщили: у него.

– Решу.

К Турпавали две недели мотаемся – результата нет. И его «решу» на поверку – словоблудие одно. Тьфу!

Министр внутренних дел ЧРИ [3] Казбек... Махашев, что ли... Здоровый такой, весёлый... Радушно принял, как все они:

– Братья-земляки-ии, вассалам аллейкум! обнимаю вас. Главное – не волнуйтесь. Вы, подполковник, приезжайте завтра в форме, обратитесь к населению по телевидению.

Приезжаю в форме.

Министр свёл с замом, тот – с начальником Управления уголовного розыска – Хамзатом. Тоже здоровенный такой…

Мы с Даудом – к нему. Опять расспросы:

– Что? Где? Кто?

– Четырёх ребят взяли на границе...

И вдруг этот Хамзат взбрыкивает, агрессивно так:

– Ты чего в форме приехал?

– Министр ваш сказал.

– Вах!.. Ты выйдешь отсюда... самого заберут. Чего нам формой российской перед глазами!.. – выскочил из кабинета.

Я – Дауду:

– Объясни ему, ещё раз начнёт, такое отвечу… мало не покажется. Я в гости к нему приехал, в его кабинете нахожусь, а он стращает...

Вернулся Хамзат:

– Обращение по телевизору не получится. У Эби их нет. Сегодня-завтра соберу информацию. Узнаю, где.

 

Дауд имел прямой выход и на Аслана Масхадова. Мы – в Гудермес.

Он заскочил в штаб, я остался на улице ждать. Смотрю: пленные российские солдатики в драных рубашечках на колючем ветру… Зимой! Копают траншею, отопление тянут. Над ними – автоматчик. Прям, как в фильмах про эсесовцев. А в трёхстах метрах – российская армия… Тут же у штаба русские женщины воют. Пробиваются на приём к президенту Масхадову, за пленных сыновей просить…

Выходит из штаба Дауд, я ему:

– Не перегибаете ли вы палку с русскими?..

– Ясыри? [4] Это собаки – не люди. Гяуры. [5] В соседнем селе, в хлеву у моего брата на цепи молодые русские девки прикованы. Их дерёт любой. Ахх-ха-ха... Хочешь – заедем... Угощаю!

– Давай – к делу.

– Аслан хочет познакомиться с тобой лично. За помощь обещал наградить высшим воинским орденом Чеченской Республики Ичкерии – «Честь нации».

– Пусть поможет ребят найти. Это и будет награда.

– Ну, как знаешь… А что касается твоих подчинённых, пообещал решительно: «Где бы ни были – найдём, освободим. Своих – сурово накажем, сгноим!»

 

Однако сколько мы ни ездили, никто не помог. Вышли на Хаттаба.

Эмир ибн Аль Хаттаб – фигура колоритная. Он же Ахмед Однорукий, он же Чёрный Араб. Смуглый такой, длинные вьющиеся волосы, чёрная перчатка на правой руке. В селении Ведено у Хаттаба роскошный дом, параболическая антенна (в то время у нас ничего подобного не было). На этот раз со мной был зам главного ваххабита Дагестана с бородой; борода в Чечне служила пропуском. (С бородой езди, куда хочешь!) «Борода» с Хаттабом между собой хабарят на арабском. Долго, изнурительно. Изредка ваххабит переводит. Смысл прежний: «Сделаю, найду, спасу, поеду к Радуеву, Масхадову. Пока не знаю, где они, но буду искать… Отобью! А вы – помогите мне».

Якши! [6]

За ношение оружия мы задержали араба. Хаттаб попросил освободить его и отправить домой в Иорданию, назвал своего человека на границе:

– Ему передайте, остальное – не ваши проблемы.

Я вывожу наёмника из камеры... Вот такой араб – тридцать килограмм весом:

– Собирайся, едем!

– Куда?

– К маме.

– Нэ поеду…

– Почему нЭ поедешь?

– Воэвать хачу… К Хаттабу назад хачу.

– Хаттаб тебя не желает… Уезжай!

– Умирать хачу.

– Умирать?

– Да.

– Видишь люстру. Верёвку принесу, вешайся здесь. Мы тебя похороним на мусульманском кладбище. Здесь роскошное кладбище… С почестями похороним, по блату…

– Вах! Зачем такое гаваришь?.. Нэльзя.

– Почему нЭльзя?

– В ад пападу.

– Ну, раз не хочешь в ад, вали отсюда…

Тридцатикилограммовый меня уверял: «Нигде так салдат нэ резал, как здесь у Хаттаба. Сто, сто… Голова атрезал, как баранам. Падвал всэ забиты плэнных!» Я брезгливо поглядывал на больного фанатика: война, точно чёрная дыра, притягивает тёмные силы; наёмники издалека чуют смерть, как вороны падаль, и с карканьем слетаются на запах.

Мы доставили араба на азербайджанскую границу. (Там ребята-лезгины за бакшиш и теперь перевозят людей.) Для интереса у старшего осведомляюсь:

– А как ты их?..

– Сплавляю по реке за сто долларов… Недавно Радуева сопровождал.

 

Два месяца я не прекращал поиски… Звонок от Хаттаба был неожиданным:

– Нашёл! Завтра будут передавать.

Начальник РОВД выслушал мой доклад:

– Сам поеду! Хочу с Хаттабом сфоткаться.

Боевую медальку, видно, захотелось…

Хаттаб отдал наших бойцов. В благодарность начальник подарил ему кинжал с золотой насечкой. Грязных, вшивых, измождённых ребят отвезли по домам. Расспрашивать их сейчас не имело смысла. Они отрешённо смотрели в никуда... Словно не радовались.

Неприятно сознавать, но, похоже, вместо братских отношений Дагестану отвели роль очередной юной невесты, которую матёрый жених строго выдерживает в углу за занавеской, пока сам гульбанит с гостями на свадьбе... Хотя какая там, к шайтану, свадьба без магари?! [7] Это – зина! [8]

Лишь спустя несколько дней, под нажимом, крайне неохотно бойцы рассказали нам… в скупых красках... Про ад в чеченском рабстве... Про кавказское гостеприимство братского народа!.. И меж собой дали мы клятву: в плен больше не сдаваться.

 

* * *

 

В августе девяносто шестого генерал Лебедь подписал Хасавюртовские соглашения. (Почему-то меня это даже не обрадовало.) Мышки прогнали кошку и распоясались окончательно…

А вскоре у нас произошло настоящее ЧП.

Бой на том же блокпосту в районе села Гамиях: «Есть убитые. Одного забрали в плен». От Магарамкента туда – не близко... Приезжаем ночью с полковником Мамедовым на место. Фонарём свечу: такая каша!.. Мешки с песком в пробоинах, гарь, убитые… Лейтенант Ярахмедов, совсем недавно в нашем отделе, попал в плен. Мужественный парень такой… Стажёр мой.

Выяснилась ещё неприятная новость: один опер, подонок, как заваруха возникла, сбежал:

– Ссс-сука!!! Нет тебе места в органах. Свободен!

– Не испугался я... я – за помощью… – сам в глаза не смотрит.

– Сволочь! Ты ребят оставил. С оружием драпать! И не вернулся...

Часа четыре прошло с момента перестрелки. Наш работник, участковый, мальчишка совсем, при нападении отстреливался из пулемёта. Трясу его за грудки: «Что? Ка-ааак!?» Путается в показаниях, у самого руки дрожат. Ходуном ходят. Я горячий ствол – в ноздрю... По его информации: подъехали чечены на КАМАЗе, хозяйничать начали. Лейтенант Ярахмедов сделал замечание. Его скрутили, бросили в кузов. Он успел скомандовать: «Огонь!» Завязалась перестрелка. Двух «чехов» подстрелили, двух ранили… Те машину от блокпоста отогнали, стали запугивать: «Сдавайтесь, не то всех положим». Участковый в ответ из «красавчика» выпустил магазин, второй вставил, на седьмом патроне заклинило… Растерялся: повторно передёрнул, патрон – наперекос… Спасло то, что духи дрогнули, отступили.

– Извини, брат, – я твёрдо положил руку ему на плечо.

Он горько заплакал...

– Нюни развесил... слюнтяй! – вставил свои «три копейки» начальник милиции.

Я вытащил его за грудки на улицу:

– Ле, Мамед, не болтай! Парню впервые пришлось... по живым людям стрелять… В такой ситуации неизвестно, кто как поступит. Не трогай его. Он – герой! Из четверых один остался, отстреливался. Другой бы на его месте, может, руки поднял.

 

Это был первый бой между дагестанцами и чеченцами на границе. До сих пор никто никогда по землякам не стрелял.

Чечены буквально заставили нас вытащить кинжал из ножен...

 

А лейтенанта... нужно было срочно! выручать.

Я протоптанной тропинкой – к Дауду, с ним – к Саламбеку... (У самого нервы ни к чёрту.) В очередной раз сорвался:

– Саламбек, ты надоел, ты... пацан! Ладно, меня не уважаешь... Ты к своему чеченцу точно так же относишься. Ты... чего издеваешься?! Вы говорите: «братья, братья-дагестанцы», сами нападаете. В один день такой кулак получите в лоб, мало не покажется… Во все стороны.

– Что могу делать?

– Как что?! Две недели к тебе езжу… И – без толку!

Как-то Хаттаб попросил переправить боевика за кордон. Им оказался Саламбек.

– О! Перетянутый!.. Так это тебя будем в канализацию спускать?

Сидит, надувшись, паук пауком, весь оружием крест-накрест увешан. Молчит.

– Куда собрался с пулемётом? Ты чё? Ненормальный, что ли? Ещё бы на танке приехал! Мало того, себя подставляешь, ты нас подставляешь. Если тебя здесь заберут, Хаттаб решит: мы сдали. И нашего парня кончит.

– Что, я без оружия поеду?

– Разумеется, без оружия. Нам грубиянов не надо... мы сами грубияны!

Привожу его к себе в Магарамкент, в отдел милиции:

– Саламбек, если по вашей логике поступать, я тебя сейчас должен взять за шкирку, кинуть в «обезьянник» [9]. Ты боевик… Ты как со мной разговаривал там?.. Там!!! А?!

Куда только гонор делся! По-блед-нееел весь… Решил: действительно его хочу закрыть.

– Да не ссы… Не нужен ты мне. Мне надо лейтенанта вытаскивать. Из-за него тебя, гниду, терплю…

Ночью Саламбека переправили за кордон.

Приезжаем к Хаттабу. Охрана меня знала. Лениво махнули:

– Нет его. Ждите на дороге.

Белое солнце, похоже, застыло в зените... Редкие отары кучевых облаков белыми миражами проплывали в небе. Наяву нынче встретить отару – большая редкость. Война.

Час сидим в раскалённой машине, два. Видим: вдали пыль. Летит.

У Хаттаба на правой руке пальцы обрезаны, так он трёхмостовый КАМАЗ одной левой водил. Мечтал всё: «Мне бы русскую технику, американское обмундирование, я с любой армией воевать смогу». С ним обычно от силы один охранник. Хаттаб никого не боялся… Его все боялись. Увидел нас, остановился, выходит, опять начинает «муть» разводить…

В сердцах зло бросаю Дауду:

– Может помочь – пусть поможет. Впустую ездить больше не буду. Плевал я...

И тут Хаттаб на!.. русском:

– Слюшай… Магарамкентский РЭВЭДЭ нам не помогает.

Сколько до этого общался, не знал, что он по-русски понимает:

– Хаттаб, мы тебе постоянно помогаем. Просил араба освободить – освободили, машину перегнать – перегнали, Саламбека за кордон переправили. Что ещё должны? Открыто воевать на твоей стороне? Хоть лопни, не сможем… Всё для тебя делали. А ты обещал мне парня – не нашёл: «Завтра да завтра».

– Слюшай, не горячись… На Востоке так нельзя! Так в гостях не разговаривают… – глянул на часы. – О! Время намаз творить.

Подъехали к дому. Бородач-нукер [10] меня подталкивает:

– Пошли!

– Я не умею.

– Нужно.

– Ле, я ж тебе русским языком говорю: не умею. Когда наклоняться, что говорить…

– Нет, надо делать. Хаттаб обидится.

– Пусть хоть трижды обижается!

– Твой начальник был, делал намаз.

– Пускай.

Хаттаб опять подключается:

– Слюшай, так нельзя… Мы мусульмане, должны соблюдать Коран. Молиться не будешь, я вам не помогу.

– Хаттаб, наш лейтенант, и Коран читает, и всё соблюдает. А я... слово даю: вытащи его, начну намаз совершать для себя. Клянусь.

Ничего не ответил, ушёл в дом.

Охрана зашипела:

– Что хозяин велит – делай.

– Ле...

После молитвы Хаттаб подвёл меня к машине.

– Смотри мой КАМАЗ, ни одной царапины…

– Хаттаб, у тебя сотни КАМАЗов. Может, к блокпосту на другом приезжали?

– Не мои люди были… Назови командира – силой отберу.

 

Сила у Хаттаба действительно была. И ещё была какая-то непонятная влиятельная рука. Хаттаб сам удивлялся:

– Раз попали в окружение. Ну, такое плотное. Блокировали нас русские и сидят, не наступают, не обстреливают… С темнотой отправляю людей в разведку. Возвращаются: «Хаттаб, беда! Птичка не вылетит! Пропали мы, пропали гуртом...» Уже поклоны били Аллаху: «Вай, конец пришёл». Ночь молились. На рассвете разведка докладывает: «Нет никого». «Как нет?» «Так, нет». Скрытно прочёсываем лес: ни одного уруса, никакой техники. Разблокировали нас и оставили. Мы аккуратно уходим в горы, опять вооружаемся, опять нападаем. Так было раза три-четыре. До сих пор не знаю, кто русским команды даёт? По вашему телевизору врут, что я наёмник. Я не наёмник. Наоборот, я свои деньги вкладываю сюда… Газават – священная война с неверными. Если погибну – попаду прямо в рай!

Вот такой больной был на голову.

– Война кончилась, Хаттаб. Найди парня… клянусь: вывезу тебя отсюда. Никто не тронет.

Думал, хорошее предлагаю, а он:

– Слюшай, не надо меня вывозить.

– Ле, война кончилась, тебе что здесь делать? А?!

– Здесь останусь. Будет грозненский аэропорт работать, сам улечу в любое время.

– Всё одно, помоги! Мы тебе помогали!

– Помогу, клянусь, – он приложил правую руку к груди. – А где твой Мемед-начальник? Чё трубу не берёт?

– На работе.

– Почему сюда не сам едет, мы договаривались.

– Тебе какая разница? Обязательно полковник нужен?

– Мемеду, значит, не интересно.

– Ладно, скажу, приедет.

Я к начальнику:

– Поехали, парень там! Месяц томится… Хаттаб тебя звал.

– Нет!

– Поехали, ты ведь фоткался с ним, чё боишься?

– Сказал, не поеду.

Каждый раз при встрече Хаттаб настойчиво вспоминал про начальника милиции. В очередной раз я вернулся из Чечни и Мамедову – вопрос ребром:

– Собирайся!

– Нет! Он хочет меня в заложники взять...

 

Имя Чёрного Араба для всех ваххабитов было свято. По первой его просьбе они готовы были сами отдаться, не то? что приказ не выполнить. А тут не могут одного лейтенанта разыскать...

Поговаривали, якобы Хаттаб забирал людей в плен, месяц-два выдерживал, время тянул. Сам выходил на родственников, торговался: «Я знаю, где он. Готов помочь, конечно, не бесплатно». Ему несли щедрую мзду, помогали. Доил людей без конца. И своих, и чужих. Во всяком случае, главе администрации села Первомайское он так и заявил: «С боем освободил твоего наследника». А сын всё это время сидел в его зиндане [10].

Если действительно так – не традиционный это ислам. Близко к исламу не идёт. Мой дедушка, правоверный мусульманин, учил: «Если тебя даже бьют, не отвечай злом на зло!»

Однажды по телевизору показали российских ребят-контрактников. Они боевиков убивали, уши отрезали и для коллекции – в банку со спиртом. (Ельцин ещё хвастливо заявил: «Наши ребята себя в обиду не дадут!») Хаттаб, на следующий день после злополучного репортажа, отправил людей к российскому командиру: «Продай мне этих телезвёзд. За ценой дело не станет. Сколько хочешь?..» Командир назвал цену. Договорились: он отправит их завтра, как бы в поиск, по согласованному маршруту. Надо было видеть, с каким слащавым удовольствием и горящими глазами Хаттаб рассказывал:

– На следующий день ждём, эти двое идут... Мы их не убили… уби-ваааа-ли. Аллах-акбар!

И подарил мне видеокассету на память.

 

Правда! Аллах велик!

Только Аллах у нас с Хаттабом разный! Вера – если умирают с именем Бога на устах, а если, прикрываясь именем Его, режут – это обычный бандитизм! Но, как бы собака ни была погана, ей океан не испоганить.

Горит внутри!..

Не могу молчать...

Здоровых молодых ребят, спецназовцев, командир продал. Я в отделе кассету показывал, наши не могли смотреть.

Приказал:

– Нет, смотрите! Чтоб знали, что творят выродки…

Жгло в груди. И не было слёз...

Я выехал на берег грозного Каспия.

Море закипало, тучи слетались, откуда невидимо, ходили мрачной круговертью, словно боевой хоровод во время зикры [12]. Холодный ливень наотмашь хлестал землю и море. Каспий... почернел от горя!

 

А «молодой» из головы моей... сердца не выходил: «Хорош наставник... нечего сказать... Парня не уберёг!» Мысль эта нестерпимо терзала, мучила с каждым днём сильней и сильней: «Он-то и есть мне настоящий брат, истинный кунак. И вот сейчас мой кунак... в руках головорезов». Временами сознание норовило спрятаться от повседневности... Я вспоминал задушевные откровения лейтенанта: он всё мечтал сад возродить заброшенный... отцовский... У него крошечная дочурка, жена скоро второго должна родить. Был у них. Как мог, морально-материально поддержал...

Они-то молодцы... Ллле-е! А что делать мне?.. Мне-то... что?!!

Не отдавая себе отчёта, с какой целью, поехал вечером в родное село. Ноги сами вели... Гладкие каменистые ступени указывали путь. Тесная улочка побежала вверх, изогнулась, пропала во мраке и снова, по ту сторону мечети, вынырнула на жёлтую луну.

Вот и низкая тёмная сакля алима... [13]

Абусаид-Хаджи...

 

* * *

 

...Ночные звёзды гасли, зарождался новый день.

С минарета муэдзин [14] пропел азан [15] к молитве. Начальник УГРО вышел в сад, совершил омовение, поднялся на глинобитную крышу родительской сакли, расстелил старый дедовский коврик и впервые опустился на колени. Закрыл глаза. Земное отступило. Он остался наедине с Аллахом. Никогда прежде не доводилось ему читать Коран. Не хватало свободного времени, знаний... а скорее – внутренней потребности. Не знал ни одной суры и сейчас лишь исступлённо, как клятву, повторял:

– Бисмиллахи рахмани рахим... Во имя Аллаха милостивого и милосердного!

 

Фотография редакции газеты «Буйнакские известия»

 

В мозгу его, слово за словом, пульсировало услышанное ночью от алима: «Человеку без веры холодно... Зажги в душе огонь и согрей им своего кунака». Снова и снова всплывали в сознании герои старинной легенды, поведанной мудрым аксакалом.

Был у хунзахского хана заведён для пленников коварный метод расправы. Он приказывал раздеть непокорного, нагим отправлял на скалистую вершину и там оставлял на всю долгую ночь. Холод, вьюга, ветер злючий налетали на одинокого беззащитного человека, обрекая на мучительную верную смерть. «А тот преступник, – ядовито усмехался хан, – который увидит восход солнца, получит в награду свободу».

И жили в те далёкие времена два мужественных юноши. Одна судьба была у них, и они, как левое и правое крыло орла, неразлучно парили над жизнью. Не было во всей округе горцев более преданных священной дружбе. И когда один из кунаков стал жертвою хана, когда стражники сорвали с него одежду и повели крутой узкой тропой к месту казни, другой крикнул ему вслед: «Держись, друг! Обязательно держись! Я на соседней вершине разожгу костёр, он согреет тебя!»

Юноша замерзал на ледяной скале, прощаясь с родным аулом, нечем было ему укрыться от злой стужи, и вдруг сквозь чёрную тьму увидел он далёкий огонь. Жар от него дотянулся до иззябшего тела, до его замерзающей души и согрел. Всю ночь до самого рассвета, ни на миг не погаснув, горел костёр дружбы.

Утром изумлённый... смирившийся хан освободил стойкого горца...

Абусаид-Хаджи учил:

– Пусть вспыхнет в сердце твоём нур-джан – свет души, пусть освещает тебе путь нур-эд-дин – свет веры. Зажги пламя в душе и согрей им своего кунака.

 

* * *

 

Мы ещё целый месяц искали парня. Без сна, без роздыха. С его братом ездили. Пусто. А потом один чеченец мне шепнул:

– Его сразу, на второй день, взорвали… Хаттаб приказал.

– Как взорвали?..

– Под утро скончался раненый – племянник полевого командира. Вашего привязали к дереву, сорвали чеку и – гранату в карман...

У-уффф… фуууу...

Я спешил согреть... не успел.

Вот так...

Но мы... мы слово своё скажем...

Сердце дагестанца закалили, как амузгинский клинок.

 

К девяносто девятому году, благодаря «воспитанию» Хаттаба, и я, и работники нашего отдела милиции стали... сильно другими. Мы уже не считали отморозков, которые с оружием в руках вламывались в наши дома, братьями. И оказалось, национальность здесь ни при чём. Когда в западной и центральной части Дагестана радикалы подняли ваххабисткий мятеж – народ их не поддержал. А чеченских сепаратистов, вторгшихся на землю узденей [16], разгромили. Мятежники ослушались легендарного Шамиля, который завещал потомкам «быть верноподданными царям России и полезными слугами новому нашему Отечеству.

Воля народов сильнее оружия.

Земле нужен мир.

В тех жарких боях вместе с жителями Дагестана бок о бок сражались и мирные чеченцы, и русские... и Аллах! Потому победили. Тогда я усвоил для себя, что Дагестан и Чечня – тоже Россия. И этот урок географии я не забуду никогда.

Аллах-у акбар! [17]

 

Новолакский район, село Гамиях, 2011 год

 

Примечания:

 

[1] Хабар – рассказ, молва, слух.

[2] Ёк – нет.

[3] ЧРИ – Чеченская Республика Ичкерия.

[4] Ясыри – пленные.

[5] Гяур (араб. аль-кяфирун) – неверные, кафиры – понятие в исламе для обозначения неверующих в Единого Бога и посланническую миссию хотя бы одного из пророков ислама.

[6] Якши – нареч. татарск. ладно, хорошо.

[7] Магар (арабск.) – обязательный мусульманский ритуал «венчания», который проводит мулла до свадьбы.

[8] Зина (арабск.) – изнасилование, прелюбодеяние.

[9] «Обезьянник» – спецприёмник или изолятор временного содержания.

[10] Нукер – военный слуга.

[11] Зиндан (персидск. – «тюрьма») – традиционная подземная тюрьма-темница в средней Азии.

[12] Зикр – боевой общинный хоровод, составляющая часть исламского молитвенного обряда.

[13] Алим – (араб.) высокообразованный, обладающий большими знаниями, учёный.

[14] Муэдзин – читающий азан.

[15] Азан (араб. ‎‎) – в исламе призыв к молитве.

[16] Уздень (татарск.) – свободный, зависящий только от себя, собой живущий.

[17] Аллах-акбар! – Аллах велик.

 

 

 

Дагестан – фотовзгляд

 

 

 

Оставляя на земле след

Хабарик [1]

 

Если человеку судьба рисовать, он будет рисовать даже ложкой по воде.

N.N.

 

Если человек закончил художественную школу – это навсегда!

Я тоже в детстве в художку ходил. Отсюда мой вечный интерес к альма-матер.

Детская художественная школа в посёлке Мамедкала – именитое учебное заведение. Работы учащихся экспонировались в восьмидесяти странах мира, неоднократно становились победителями, дипломантами республиканских, российских, союзных и международных выставок детского творчества. Несли благую весть о родном Дагестане. Недавно коллективу выделили новое, отдельно стоящее помещение – подарок ко дню рождения. Мой друг, начальник Управления образования Дербентского района Мугутдин Кахриманов, первым делом повёз туда.

Не скрывая гордости, директор Гамзат Гусейнов водил по светлым просторным помещениям и рассказывал:

– Нам исполнилось тридцать восемь лет. Здесь мы приобщаем ребят к искусству, развиваем особый дар: видеть обыденное – красивым. Тут каждого ребёнка подведут к мольберту, научат грамотной композиции, правильному рисунку, фантазировать научат! помогут обрести свободу мысли, уверенность в себе. Наша главная задача – разбудить творческие способности. Это всё равно, что посадить дерево, которое со временем даст плоды. Дети все без исключения талантливы, но одни раскрываются раньше, другие – позже. Главное: развить личность, творящую невидимым инструментом – душой.

Мы неспешно переходим из класса в класс, любуемся искусными витражами, карандашными рисунками, акварелями.

– Дети не терпят фальши. Педагог рядом с ними очищается от всего, что довлеет в повседневной суете и возвращается в волшебную страну под названием «Детство». Учитель принимает условия игры, игры, без которой не бывает ребёнка. Тогда рождается чудо... Дети не копируют действительность. Кистью, красками создают свой неподражаемый мир с дивными образами, идеалами, героями и открывают нам, взрослым, истинные духовные, нравственные ценности. Задача художественной школы – не ремесленников выпустить, штампующих программный материал. Мы стремимся сформировать живую непосредственную личность творца, способного удивляться и восхищаться прекрасным. Именно нам, педагогам, доверено быть связующим звеном духовной близости, профессиональной преемственности, культурных традиций прошлого и будущего дагестанского народа. Мы должны взрастить искусство завтрашнего дня.

Лето – пора каникул. Время, когда девчонки, мальчишки обогащаются новыми впечатлениями в беззаботном мире веселья, игр, дворового счастья, чтобы, повзрослев, вернуться осенью в любимую ауру и перенести краски лета на холсты, подарив холодному миру кусочек любви и солнечного тепла. Я рассматривал чеканку, натюрморты, пейзажи... Рассвет в горах, горный аул с саклями-сотами, портрет зурнача в папахе, юная горянка идёт с мучалом [2] к роднику. Ребята действительно кудесники! Они стремятся открывать законы мироздания.

Вспомнились законы шариата...

Шариат, в переводе с арабского, означает «правильный путь». Шариат – свод исламских законов. Они не запрещают изображать цветы, деревья и даже горы. Это подпадает под «мубах» – действие, которое можно совершать или не совершать. За исполнение-неисполнение нет награды, нет и греха. Всё то, что шариат не обязывает и не осуждает, входит в мубах. Например, «36. Рисовать неодушевлённые предметы». А вот «петь, рисовать людей, животных» по законам шариата – харам гайри зулми – «запрещено, поскольку совершение приносит вред производящему его».

Тем сильнее меня поразил художник из Кулинского района. Он не только живописует людей, но и рамками академических худсредств себя не ограничивает. Не успел я толком приготовиться записывать легенды, тосты, как Рашид, мой кунак, похвастал:

– В селе Кули есть уникум, рисует Ленина... струёй мочи! Вах!

Я недоверчиво промолчал.

– Обычно сделаем по пять грамм, джамаат подначивает: «Серажутин, изобрази!». Орлом плечи расправит, ноги пошире, сосредоточится и – выдаст на пыльном асфальте чёткий силуэт вождя мирового пролетариата. А последней каплей откроет глаз. Ильич ехидный-ехидный! Смотрит на нас с прищуром. Вот это, я понимаю, – оставить след на земле!

– Получается как у Владимира Маяковского:

 

А вы

ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

 

И вот мы в гостях у художника-авангардиста.

– Надо понимать Лениниана – ваш конёк?

– Да! – гордо произнёс Серажутин. – Ленин – живее всех живых. С первого класса его рисовал, рисовал, рисовал. Картины копировал: «В Смольном», «В шалаше», «Ходоки»... А в девяносто втором профиль Ильича из ручного пулемёта трассером в воздухе очертил. Смутное было время, разгул преступности.

– У Вас что... пулемёт?..

– Не-еее, у соседа. Баловались просто. Обычный пулемёт Калашникова, ничего там такого особенного. И цинков с трассирующими патронами – арба... Баловались, баловались... Я беру: та-та-та-та-та – светящийся контур вождя в ночном небе.

Творческие способности у меня – от отца. Он чабанил, а на отдыхе лепил из овечьей брынзы барашков, осликов, соседей, директора колхоза. Кто не нравится, можно съесть. После обучения я не хотел оставаться в Махачкале, вернулся в родное село. Работал учителем, много рисовал. Участвовал в выставках. Занимался оформительством. Советское время – бум плакатов. С ума посходили! Тема одна: «Слава КПСС!». В разных вариациях. Помните знаменитое: «Советский народ знает: там, где партия – там трудности!». Или вроде того... Каких только плакатов ни делал. Пятьсот, семьсот, тыщу транспарантов, наверно, состряпал. Семиметровые панно. Брежнев такой стоит. Зато после его смерти еле успевал рисовать вождей. Быстро умирали. Я старую голову замазывал, из журнала пририсовывал другую. Иногда туловище прежнего хозяина в пол-оборота, а голова нового – в фас. Ничего. Всем нравилось. Масляными красками на ДВП. Загрунтую белилами и – вперёд. В райцентре у меня собственная мастерская.

Мы собрались было уходить, но хозяйка уже накрыла на стол.

– Не останетесь добровольно, готов применить силу, – радушно пригласил хозяин.

Довод показался убедительным, а Кизлярский коньяк и хинкал – отменными. Вечер за хабарами пролетел незаметно. Вышли за ворота. На прощанье я попросил мастера изобразить, в привычной для него манере, мой портрет. Серажутин ломаться не стал и в несколько секунд уверенной струёй начертал на утоптанной земле дружеский шарж. Я рассыпался в благодарностях. (Полезно знать, как выглядишь со стороны.)

 

 

А что касается желания оставить на земле свой след...

Хочется... добрый.

Не люблю поднимать на смех богов, которым сам недавно поклонялся.

 

Дербентский район, посёлок Мамедкала и

Кулинский район, село Кули, 2010 год

 

Примечания:

[1] Хабарик (собств.) – маленький хабар (мне так кажется).

[2] Мучал – большой водоносный металлический кувшин.

 

 

 

Время – возрождать!

Малумат [1]

 

Всему своё время, и время всякой вещи под небом.

Время насаждать, и время вырывать посаженное.

Время убивать, и время врачевать.

Время разрушать, и время строить.

Екклесиаст

 

В Ахтынском районе идёт восстановление фруктовых садов.

Тема показалась мне символичной.

 

Не заброшенный – цветущий сад!

Уже от одного словосочетания идёт чарующий аромат весны, любви, надежды на лучшее. Восстановление запустевших садов – это и символ сегодняшнего Дагестана. По всей территории, от глухих горных аулов до побережья Каспия, республика строится, возрождается, прихорашивается, преодолев период разрухи девяностых годов двадцатого столетия.

Агаев Агаверди – год рождения тысяча девятьсот тридцать девятый. Молодых умельцев нет, вот и вернулся в строй авторитетный специалист-аксакал.

– Сельская администрация пригласила – я и пошёл. А что? Дай, Аллах, думаю, всё у нас будет нормально. Для меня это не просто приработок к пенсии. Сады – былая слава Ахтынского района. Теперь деревья состарились – всё стареет на свете – перестали плодоносить. Они отдали людям цвет, красоту, богатые урожаи, выполнив своё предназначение на земле. На сотне гектаров плодородной долины выкорчёвываем старые деревья, на их место – молодые саженцы. Ещё мой отец Агаев Малик Агавердиевич, известный садовод, перед Великой Отечественной работал здесь бригадиром. Тогда выращивали и черешню, и грушу, и сливу, но больше всего – яблоки. Каждое деревце отец пестовал в стужу, поил в засуху и оберегал от вредителей. В военные годы, благодаря садоводству, люди выжили: выращивали яблоки, табак и меняли на пшеницу. Отец не вернулся с фронта, погиб. А в шестьдесят седьмом, после окончания дербентского сельхозтехникума, я заменил его на должности бригадира. Отец в детстве учил меня: «Каждый мужчина должен сначала построить дом, посадить сад, а потом жениться». Его слова для меня закон! В Дагестане отец для сына после Аллаха – второй человек.

Наш традиционный сорт яблок – ранет ахтынский. В былые времена получали по сто сорок центнеров с гектара. Отовсюду приезжали в Ахты за яблоками. Яблоки на ветках висели, как нарисованные. Любо посмотреть, а сейчас… Перекопки, опрыскивания – всё делали вовремя. (Требования были жёсткими.) И отправляли фрукты в промышленные центры, в основном в Москву. В четырёх котлованах хранили ахтынский ранет до самой весны. В марте открывали и реализовывали. Очень прибыльное дело. Совхоз был миллионером. Единственное, что порой мешало – заморозки. Ночами не спали, жгли костры в садах, делали задымления. От морозов смогли уберечь сады, от перестройки – нет. Она оказалась безжалостней стихии, более разрушительной. Раньше и свой питомник был, обеспечивали Юждаг саженцами. При развале Советского Союза рассыпалось хозяйство, как карточный домик.

Всё от Аллаха. Аллах проверял: выдержит народ или нет. Народ выдержал!

Главное, не падать духом! Всё вернётся, если не сидеть сложа руки.

Год назад из Гергебеля, аварского села, завезли саженцы нового сорта. Зимний шафран называется. Ему лет восемь нужно, чтобы начал плодоносить. Зависит от того, как приживётся. Старший сын Малик всё время со мной. Помогает. Яблоко от яблони недалеко падает. Самое главное сейчас и для района, и для меня лично – вернуть наши сады к жизни. Молодёжь скажет: «Это всё дедушка Агаев. Пусть будет рахмат [2] ему!»

 

 

Чтобы завтра вся планета превратилась в благоухающий сад, нужно сажать деревья сегодня. По Библии первым плодом в раю было яблоко. Перед тем, как уйти…

Как не будет меня, хочу оставить потомкам не разруху, а рай.

 

Ахтынский район, село Ахты, 2010 год

 

Примечания:

[1] Малумат (араб.) – сообщение; сведение, заметка.

[2] Рахмат (араб.) – милость.

 

 

 

Солнце и Луна

Ты помидоры любишь?

Есть люблю, а так нет.

 

Абдула устало посмотрел в сторону дымчатых гор, припоминая подробности свадьбы.

– Я женился поздно, в двадцать девять. Был момент, думал: «Зачем это?»

Но родители гнут своё: «Давай, давай, давай!..»

Наконец, принимаю решение: «Кого подберёте в жёны, ту и возьму. Мне всё равно». Пять лет учился в Самаре, в университете, – в глазах Абдулы вспыхнул далёкий озорной отблеск. – Знал, такое не испытать вновь. Женился. Тёща часто у нас в гостях. Стал замечать: она дочке советы даёт, нашёптывает: как держать себя при муже. Несколько раз так.

 

Фотография редакции газеты Гергебельского района

 

Тянуть не стал. Построил их во дворе:

– ...ябывайте обе отсюда. Пять минут на сборы. Время пошло!

На другой день тесть приходит:

– Салам алейкум!

– Алейкум ассалам!

– Что случилось, Абдула?

– Твоя женщина суётся в наши отношения.

– И всё?

– Да.

– Клянусь, такого больше не повторится. Прими мою дочь обратно, прошу. А если будет вести нехорошо, не отправляй домой. Тут, во дворе, закопай!

 

* * *

 

Истинные чувства молодых – дело тёмное...

Сладко живут или нет – со стороны трудно судить. И на слова в таких вопросах объективно полагаться нельзя. Слова лгут! Пожалуй, существует лишь одно верное средство заглянуть за кулисы чужого счастья – оценить плоды жизни. Внутреннее содержание и внешнюю красоту амурного яблока не утаить от людей. Я видел детей Абдулы и Джамили... Сыну исполнилось двадцать три года: высокий, стройный джигит с горячим взором. Две девочки помладше: застенчивые, уважительные... И красавицы, каких мало.

Только жаркий, неземной огонь способен зажигать новые звёзды.

 

Взаимное притяжение – тайна.

Тайна, скрытая для всех…

Как в восточной притче, что поведал мне Мгутдин:

– Бог создал Солнце и Луну, дабы светили они людям и помогали найти своё счастье. Луна царила ночью, освещая путь влюблённым. Солнце сияло днём, чтоб те, кто нашёл свою судьбу, жили светло и счастливо. Долгие годы Луна и Солнце сменяли друг друга на посту и однажды поняли: жить друг без друга больше не могут, они полюбили... И вместе им быть невозможно &‐ нельзя оставить мир людей без света. Обратились они в мольбе к Богу, и Бог решил вознаградить светила за преданность Ему и людям. С тех пор они встречаются два раза в сутки: на рассвете, когда восходит Солнце, и на закате, когда поднимается Луна на сумеречное небо. Они встречаются взглядами-лучами – и всё замирает. Наступает самое романтичное время. После этих свиданий рождаются на небе звёзды. Вот такая любовь у Солнца и Луны…

А с виду, как будто, неродные.

 

 

 

Исповедь

Если из моря зачерпнуть кувшином, морской воды не убавится.

 

Когда заселялся, хозяин сообщил:

– Александр, завтра у племянницы в Махачкале свадьба, нас с женой пригласили, но если хочешь, останемся.

– Свадьба – святое.

– А то смотри. Если что – не поеду.

– Поезжайте!

– Будешь за хозяина. Да... тут ещё живёт моя тётя...

Они уехали. Я залез в компьютер.

Неожиданно над низким подоконником бесшумно проплыла макушка. Приподнялся, выглянул в окно: никого. Опять голова. Справа – налево. Вышел в сад, обходя свисающие ветви спелой алычи, отправился по тропинке, выложенной камнем. Тропка привела к низкой двери… Постучал: тишина... За дверью каморка, у окна крохотная, невозможно-махонькая опрятная старушка.

– Здравствуйте. Не знаю почему, но у меня возникло чувство, если не познакомлюсь с Вами и завтра уеду, то не узнаю чего-то очень важного.

Она долго молчала…

Смотрела на меня усталыми внимательными глазами и, наконец, спросила:

– Чего ты хотел узнать?

Я не нашёл ничего более умного и спросил:

– Вы бы хотели прожить жизнь заново?..

– Нет! Не-еет, не надо! Не надо! – взволнованно запричитала она. – Ради Бога, не надо. Хоть завтра умру, рада. Не надо больше жизни. Надоел жизнь. Сколько видела, сколько я видела... Хватит мине. Мине хватит. Мно-оого горя я видел. Хватит мине этого. Сына два били. Дочка умерла, мине было двадцать четыре года. Заболела – умерла.

Она тяжело сипло задышала.

– Работала сорок лет в одном месте – РАЙПО. Трудилась... Тижило било тогда…

Я труд делала там, сколько работала – Бог знает. Цены небили, вот пенсия маленький сейчас получаю. Я хорошо русский разговаривать не умею. Если умела би, сказала би, сколько работала, как работала...

С трудом сдерживаясь, я попросил:

– Расскажите!.. Кто знает, может, я для этого и приехал в Дагестан, чтоб с Вами встретиться. Ведь, по причине, непонятной мне, я оказался здесь, сейчас.

– Столовий там биль внизу, вон там столовий били. – Она устало подняла иссохшую руку в сторону оконца. – На базари, там керосин продавал баки. Сегодня тоже есть эти баки. Оттуда-туда четыреста, пятьсот литров бочки, зимой! катали полные. Нефть, чтобы обед готовить. Смотри, я была восемнадцать лет тогда. Эти бочки нам так тяжело било... Только проданные блюда начисляли нам деньги. Эта работа нам тижёлая… Это не считали. Привезли густой чёрный, десять бочков. Как называть не знаю. Зимой это густой били. Не могли сильно лить. Потом яму делали, там огонь. Верх бочку ставиль, чтоб вилили. Одежда чёрный били, сами чёрный били. Это тоже не считали нам. Вообщем трудно било. Труд делали ми. Со мной другие тоже били. Если хорошо владел би русский, не могу же... Потом это тоже кончили, углём начали топить. Не спали ми вообще. В три часа встали, чтоби топить печку, греть. Пока повар придёт, нам надо било, чтобы печка хорошо топила, каструли кипели.

– Вот так работали…

Она безвольно опустила руки на колени.

– Обратно поваром работала в кафе, одна была: и вода таскала, и уборку сделала, и официанткой, и варила. Одна! Четыре года работа одна сама всё сделала. Мне в конторе сказал: «За официантки денег дадим, вода таскать не дадим». Только 70 рублей получил. Пошла к Председателю я. Тогда Председатель мне сказал: «Если не хочешь, оставь, уходи!» Как уходить? У меня дети били, надо кормить. Уходить тоже не могла. Пришла обратно, работала там, эта слишяла, Абдурахман, исполкоме работал… Он услышал вот это, который сказал мне слово. Он Председателю сказал: «Когда я маленький такой биль, она столовая работал. Если она не грамотная, у неё практика имеется. Тебе не надо было такое плохое слово сказать ей. Если ты не можешь своим работникам обращаться, уходи сам». Он отказался: «Я так не сказал ему...»

Чего сказать у меня… Если ты по-лакски знал би, хорошо-оо сказала би тебе. По-русски не умею. Обидно, канэщно. Спасибо, что пришёл ко мне. Трудно било. Деньги не защитали за труд. Слищищь, ты?

– Слышу… – в глазах моих, как ни противился, стояли слёзы. – Почему мир так устроен?

 

Вопрос этот, скорее риторический, я задал не ей – себе…

Он висит в воздухе поныне.

Висит неприкаянный, без ответа…

 

 

 

Белая птица

Хабар режиссёра народного театра

 

...Всесильная Судьба распределяет роли,

И небеса следят за нашею игрой!

Пьер де Ронсар

 

Фотография редакции газеты «Буйнакские известия»

 

К лику «Народных» театр был причислен задолго до рождения.

Вышло как… Начальнику нашей районной культуры-мультуры в Махачкале удалось договориться: красавчикам его за песни задорные и танцы яростные присвоили звание «Народный ансамбль». Но бланков на все коллективы не хватило, вручили, что осталось, – «Народный театр». Танцоры со временем разбежались, и почётное звание перешло спустя три года нам – по наследству.

Как-то вечером, незадолго до премьеры спектакля «Божественная комедия», возимся с реквизитом, подгоняем костюмы, и тут Айшат (она Еву играла) спрашивает:

– Ниям Алиевич, как мы свой театр назовём? Неужели останется «безымянным»?

Актёры, в предвкушении таинства, притихли.

– Хм-м... Имя – это слишком серьёзно, чтоб сочинять на ходу. Имя театра – горное эхо, отклик сердца на пылкое чувство. Название должно вызреть. А ты... как бы назвала?

– Я бы... «Белая птица», – Айшат мечтательно подошла к окну.

Все молчали.

 

* * *

 

Настоящий спектакль я видел ещё будучи школьником в Махачкале. Аварский театр поставил пьесу «Ленин в октябре». Отец достал билеты. Пришли заранее, долго не могли найти свои места в «партере»?! Наконец угнездились, сидим, глазеем по сторонам. Публика в нарядной одежде плывёт, до потолка заполняет высокий зал. Почему-то редко кто в папахе. Люстра над головой огромная, сверкучая. Раздался звонок, второй... Приглушили свет. Так загадочно... Я крепче вжался в бархатное кресло.

Широко раздвигается багровый, золотом шитый занавес.

Прямо передо мной на сцене – Ленин... Живой! Из-за кулис выбегает ликующий Бонч-Бруевич:

– Ворчъами [1], Владимир Ильич! – здоровается по-аварски.

Ленин в ответ:

– Ворчъами!

Как принялись все смеяться: «Ворчъами, Владимир Ильич!.. Уааа-ха! Ленин, оказывается, аварец!» Минут десять зал не мог угомониться. Пришлось закрывать занавес. Кое-как успокоились. Открывают занавес повторно: сидит мрачный вождь, заходит Бонч-Бруевич, уже не здоровается, виновато разводит руками:

– Революция.

Ленин хватается за голову:

– У-вах!

Зрители согнулись пополам. За животы держатся, ржут в голос. Артисты пытаются перекричать, взывают к светлому, но их не слышит никто...

Отец не стал дожидаться развязки. Почти навесу он тащил меня за руку к автобусной станции:

– Э, бараны! Не дали насладиться взором.

 

А в армии моё знакомство с театром продолжилось...

Волею судьбы к нам в отделение попал служить русский товарищ, после театрального училища. Приметил меня. Я несколько раз прикидывался пьяным, старшина, разумеется, ловил, начинал костерить.

– Да трезвый я! – выдыхаю во все лёгкие.

Урус подивился:

– Для чего комедь ломаешь, Ниям?

– Когда на самом деле выпью, старшина внимания не обратит.

С этого наше знакомство и завязалось. Он был настолько увлечён Мельпоменой, что и мне голову вскружил. Труды Станиславского подсовывал, рассказывал много. Этюды понуждал делать:

– Садись на стул, изобрази «холодно».

Я садился, потирал руки, как над костром...

– Нет. Руки, если замёрз, будут двигаться по-другому, – и показывал.

Баловались просто. Разные сценки демонстрировал, изображал то одно, то другое. Нашёл в молодёжно-эстрадном журнале сценическую композицию:

– Всего-навсего про берёзку, а сколько сказано. Вот послушай!

И – ну читать. Я жадно внимал.

Неужто про берёзу можно столько всего знать? Там и Ленин в эмиграции, сидя в далёком Лондоне, рисует на полях рукописи берёзку – трепетный символ русской красоты. Затем война. Великая Отечественная. Радистка. Во время жаркого боя открытым текстом по всему фронту летит тревожный девичий голос: «Я – Берёзка! Я – Берёзка! Я – Берёзка! Отвечайте. Дайте огонь на меня! Не успею сжечь документы, огонь на...»

Прерывается. У самого глаза блестят...

Так меня растрогало... Читал он необыкновенно, с интонацией. А я буквально видел все картины. Что меня особенно поразило? О чём говорил, всё – перед глазами: Ленин, стопка рукописей, как берёзку рисовал на полях – скучал. Я будто бы рядом. И войну видел. Занозил он меня театром и сагитировал ехать после службы во Владивосток учиться на театрального художника. Я до последнего отнекивался: «Не получится, всё-таки дагестанец! Там ни родителей, ни родственников».

Против романтики не устоял...

Отмобилизовались, повёз он меня к себе. Сводил в приёмную комиссию училища. Я загадал: получу двойку на вступительном – судьба уехать. (Поступал-то чисто из уважения к нему.) Что ты думаешь – одни пятёрки. Приняли. Ну, коли так, надо учиться. Пошёл одновременно в театральный кружок при заводе «Радиоприбор». Тоже он насоветовал. Коллектив восемьдесят человек. Казалось бы, самодеятельность, кружок, но какие люди преданные искусству. Режиссёр Зоя Петровна. Таких людей редко встретишь... Знающих своё дело, влюблённых. Сперва на меня внимания не обратили: «Ну, пожалуйста, приходите, массовки много. Будете маршировать за сценой». Потом доверили эпизодическую роль. Одну, другую... Я с таким удовольствием, таким рвением брался за них. Меня начали подтягивать. Год проходит, предлагают главную роль. Пьеса испанского драматурга Лопе де Вега «Изобретательная влюблённая». Роль капитана Бернардо. Шляпа, шпага, сеньоры. Действие происходит в Мадри-иииде!

– Любофь мая, прашупащады!

До сих пор от стыда сгораю, режиссёр мне замечание сделала: «Николай, акцент убрать!» Я-то полагал, никто не замечает.

Играл в дублирующем составе. Потом ведущий актёр бросил репетиции. Сам по себе красивый парень, комсомолец такой, высокий, статный. А там танцы-реверансы. Платок упавший нужно поднять элегантно: нагибается, шпага халат задирает, тыкает в живот. Он до этого своей красотой играл. Себя играл. Танцульки, поклоны, паясничанье недолюбливал. Тем более в стихах. Опять же по комсомольской работе сильно загружен, освобождённый секретарь... Пришлось мне и в основном, и в дублирующем составе играть. Премьеру ждал с нетерпением, в страхе... Но опытные коллеги, готовые поддержать, всегда рядом. Вспомнили быль.

Накануне спектакля дебютант пригласил знакомого:

– У меня бенефис.

– Кого играешь?

– Оруженосца. Говорю положительному герою: «Валабуев, вот вам меч!»

– Давай поспорим: ты вместо «Валабуев», скажешь «Валах...ев».

– Не может быть...

– Точно.

Всю ночь актёр в панике зубрил проклятую роль. Не спал, ходил по комнате, твердил, как заклинание: «Валабуев, Валабуев, Валабуев». Еле дождался утра. Премьера. Его выход. Весь бледный, в холодном поту, появился из-за кулис, решительно шагнул с мечом к главному герою:

– Валабуев! Ф-фуу... Вот вам ...уй!

 

В отличие от былинного героя у меня, на счастье, всё прошло гладко.

 

По блату на завод устроили фрезеровщиком, чтоб вечером мог подхалтурить. Разряд, выше, выше. Коллектив прекрасный. Зарплата под конец – четыреста. Какие-то премии, чуть не каждый месяц. В месткоме уговаривают:

– Ну, напиши заявление.

– Какое заявление?

– На материальную помощь.

– Не буду.

– Пиши-пиши.

Пятьдесят рублей, семьдесят рублей плюс к основной. Как-то интересно было, хотелось жить. Такой добродушный народ. Чуть не женился там. Родители письма слали: «Когда домой? сколько будешь пропадать?» Всё такое. А надо было жениться, остаться... Квартиру предлагали. Парням выделяли охотнее. Одно условие: «Делай фиктивный брак!» Для меня это было очень странно – «фиктивный брак». И я свою очередь уступил. Мне в общежитии нравилось. Там ребята весёлые, компанейские. Умные ребята. Любят труд. Понимаешь? Девять лет с ними прожил. В то время у меня другие полушария «функциклировали», так думаю.

В России совсем-совсем другой народ... Открытый, добродушный.

Позавчера по Интернету отыскал родной Владивосток. Так далеко. Чуть не расплакался. Возвратиться бы..... Театр – оттуда. Въелся он в меня!

Домой в Дагестан судьба вернула в восемьдесят пятом. Сразу же буквально, как в отдел культуры оформился, стал организовывать театральный кружок. Я знал своих учителей, даровитые люди, некоторые из них... Помню, как вели уроки, действительно могли бы прекрасно играть. Приехал, они постаревшие, с сердечными болезнями. Преподаватель истории с горечью: «Чуть бы пораньше». Сперва я декламировал со сцены рассказы. Затем куклу-ослика сделал. Смотрел, смотрел по телевизору Никулина в цирке. У него лошадка была. Я сделал ослика. Получилось гораздо интереснее. Ослик, глазастый такой, забавно фыркал. На празднике Первой борозды устроили скачки. Я решил: пристроюсь в конец, побегу сзади, порадую народ.

Анекдот есть такой, мужик рассказывает приятелю:

– Ходил вчера на ипподром. В толпе развязался шнурок, нагнулся поправить, кто-то положил на спину седло.

– И что?

– Первым пришёл.

Здесь, конечно, было совсем не так. Не дали мне даже до трассы дойти, на скачки никто не смотрел. Обступили, облепили, будто пчёлы. Дети уставились на ослика, угощают его, заглядывают вниз: как ходит? Все желают сфотографироваться верхом. Две попытки сделал пробиться, не удалось. Пришлось костюм скидывать и спасаться бегством.

Мне сразу прозвище дали – Клоун.

 

А мечта о создании театра не отпускала.

У нас в горах всегда танцы красивые были, песни. Но чтобы вам выразительные монологи, сценки... Не принято. Ничего драматического. И хотелось привнести.

Театр – это ж такая культура... Целый мир.

Бурная река – в кувшине!

Рай – на земле.

 

Репетировали то у меня дома, то в сарае. Реквизит?.. Жена бухтела: «Не знаю, куда от тебя вещи прятать?» Пр‐остыня ли, колготки, шарф, старый чемодан – всё уходило в театр. Поехал в город, в русский драмтеатр. У них там склад огромный: парики, грим, декорации, причиндалы. Всегда есть что-то списанное. На базаре таких вещей не бывает. Уговорил художников по свету: уступили прожектора, плёнки всякие – свет-тень делать, иллюминацию. Ну, вот так с миру по ниточке... Глава района дал добро. Проникся: «Дело хорошее!» Клуба в селе нет, так мы договорились, что представления будут в зале администрации.

Начал с деревенских рассказов Шукшина. Объединил их... несколько сюжетов. Там герои схожие, ситуации. Они как бы из образа в образ переходили. Постановка на русском языке. Иначе никак! В районе шесть национальностей. Жители соседних сёл друг друга не понимают, когда говорят на родном, поэтому текст приводил к общему «знаменателю». Тут всё ясно. А вот... с «актёрским материалом», скажем так, тяжко было. Лицедействовать люди не привыкли... Понятия не имели: что такое интонация, тембр голоса, мимика... На Чехова пытался замахнуться... Нет. Бесполезно. Не осмыслить образы до конца – скрыта глубина. Не удаётся довести идею, зыбкую грань чувств до исполнителей. Приходилось учиться на этюдах... Один плюс: все поголовно стали читать. Сами поражались: «Вроде бы Чехова в школе проходили, а ощущение такое, словно знакомимся впервые».

Я продолжал искать близкий по духу материал, агитировать соратников. Театр – творчество коллективное. В одиночку можно только мечтать. И вот однажды в библиотеке попалась на глаза книга Иссидора Штока «Божественная комедия» с весёлыми рисунками французского художника Жана Эффеляса, с подзаголовком: «подробная история сотворения мира, создания природы и человека, первого грехопадения, изгнания из рая и того, что из этого вышло». Пьеса в двух актах. Вообще-то она написана для кукол... Думаю, что если её самому перевести на местный материал? Не требуется большой фантазии, чтобы представить: жизнь на земле пошла именно отсюда, из Дагестана. И где, как не здесь, строили Вавилонскую башню люди, возомнившие себя богами? (Не зря уверяют: если бы «понты» светились, в Дагестане ночью было бы светло как днём!) Где ещё живут на крохотном пятачке более тридцати национальностей, которые говорят на своих, непохожих языках? Где ещё отыщешь древние следы четырёх мировых религий сразу... Мне один старожил, по великому секрету, издали показал на высокогорном склоне остатки Ноева ковчега, причём с отметкой Российского морского регистра на борту.

Самое трудное было написать первую страницу пьесы, но я не отчаивался. Ведь даже Бог не смог создать всё за один присест. В первый день он сотворил лишь небо и землю.

 

Итак, порешил Бог создать землю...

Ангелы по команде стали сбрасывать камни вниз. Накидали целые горы. Красиво получилось. Да вот напасть – зимой холодрыга... Неприступные ледяные вершины, и по ним дикие туры носятся, как угорелые. Нет там ни кустика, ни травинки.

Бог часть вершин раздробил, сдвинул вниз, разгладил. Ангелам дал указания, вручил проектно-сметную документацию, всякое такое, но к сроку они не успели с благоустройством. Бог постановил: пусть люди сами проложат шоссейные дороги, проведут газ, воду. А то – всё наготово! Хоть что-то они умеют делать самостоятельно или только воевать друг с другом? Организовали ангелы силами горцев гвай, типа субботника: понасажали деревья, кустарники, устроили водопады, развели сады с абрикосами и черешней; загодя выпустили на душистые цветочные луга тучные стада спортивных коров, отары овец. Всё – на благо человека! Днём в этих местах тепло, ночью – прохлада. И главное – комаров нет. Спится хорошо. Рай Господь как раз и наметил сотворить здесь: на высоте тысячи метров над уровнем моря, с филиалами в Ахтынском, Хивском, Шамильском (одно время его будут именовать «Советским») Хунзахском и Левашинском районах. И чтобы рай был похож на рай, Бог оставил на видном месте рецепт бузы [2]. Говорят, что алкоголь в умеренных дозах полезен. Не могут ошибаться миллионы мужчин! А для туристов Бог распорядился наполнить Каспийское озеро морской водой, отсыпать золотым песком побережье. Чтобы гости могли, хотя бы на пляже, не париться в штанищах, а разгуливать в шортах, купаться и, разъехавшись по домам, прославлять солнечный Дагестан. Да ещё виноградников повелел развести видимо-невидимо: дабы за марочным вином и коньяком не бегать к соседям, чтобы лучше слагались песни у Расула Гамзатова, ну и чтоб свадьбы отличались от похорон. А один вредный падший ангел втихаря слепил плохиша с кляксой на лбу. Он виноградники те – под трактор. Ну, чтоб людям заново возрождать, на земле чтоб жилось нескучно...

Не было тогда ни ночи, ни дня... Одни серые будни. Неба нет. Солнца нет. Создатель и ангелы лежали на мягких белых облаках, скучали и от нечего делать хабарничали. (Почему-то все забыли, что слово «хабар» – рассказ, молва, слух – пошло именно из Дагестана. Город болтунов на Дальнем Востоке так и назвали – Хабаровск.)

 

Работа над пьесой заняла у меня цельное лето.

 

Подобрал несколько артистов. Все разные.

Айшат – ученица десятого класса. Она Еву играла. Такая стеснительная, до невозможности. Когда по сценарию они с Адамом уже ВСЁ... Там есть диалог: «Адам, ты идёшь на рыбалку?» – «Да». – «Поймай мне селёдочку».

Она бездумно произносила этот текст. Спрашиваю её:

– Ты понимаешь, что именно говоришь?

– Ну, «селёдочку».

– А зачем тебе селёдочка?

– Не знаю, здесь так написано.

– Речь идёт о том, что ты беременна, тебе захотелось солёненького.

Она вообще перестала эту фразу произносить. Чуть совершенно не замкнулась... Начали с ней со стихов из школьной программы, чтобы правильно могла читать. Постепенно страх преодолела. Втянулась. Понравилось. Расправила крылья! И однажды откровенно призналась:

– Ниям Алиевич, оказывается сцена – космический корабль!

 

Тимур. На год постарше её. Смышлёный такой. Адама играл. На волейбольной площадке его нашёл. Говорю:

– Приходи!

– А кто ещё будет?

Ему же интересно.

Учителя поначалу ревновали, что я детей на репетицию заманиваю, а потом, когда заметили, что дети стали другими, – открытыми, приветливыми, – успокоились. Некоторые даже сами записались.

Физрук Мизам Гаджиевич. Набожный человек, с такими строгими принципами... А ему нужно было играть падшего ангела. Для него придумали короткие панталоны, шарф оранжевый длинный, словно комета.

– Неужели выйду к людям в этом наряде?

Вышел.

Ещё согласились работники Дома детского творчества, врачи. Среди них один я культработник. Таланты выискивал по всему селу, уговаривал, приводил. Они не подозревали в себе артистических способностей. Случались, конечно, и добровольцы. Но с ними без толку работать. Они где-то что-то перед зеркалом намудрят себе. Всё время роль изображают. Просто хотят покрасоваться у всех на виду. Я много бывал с ребятами в походах, на соревнованиях. Там хорошо люди познаются. Смотришь, как они общаются друг с другом, шутят. Отмечаешь, у кого получается оригинально.

Самого Бога играл я. Он реже всех появляется на сцене, и это позволяет наблюдать за игрой всей труппы. Костюм для Творца сделал балахонистый, из золотистой парчи. Падшему ангелу – из синего велюра, немаркий. Ведь по сюжету он между небом и землёй. Трудно ему живётся, вечно в командировках. А правильному ангелу пошил воздушные пинетки из ваты и спецодежду с крылышками. Сочетание жёлтого, голубого с белым. Чисто белое у нас воспринимается не как внизу... Полностью белый – лишь саван. Когда Айшат назвала театр «Белая птица», я так и объяснил ей: белый цвет в горах – символ смерти.

В Махачкале профессиональный режиссёр заявила: «Вы эту пьесу поставить не сможете. Адам и Ева голые. Что будете делать? Да вас засмеют». Я всё продумал: нашёл для них байбак, такой плотный материал. Сначала Создатель как бы лепит «пионера». Из-под стола появляются руки, какие-то детали, – идёт создание первого человека. Потом Господь вдыхает жизнь в плоть. Тело оживает. Ну, понятно, Адам совсем налегке, и в то же время необнажённый. Условность. Дело совсем не в этом. Главное, что потом ему операцию сделали, ребро вынули. Из ребра состряпали Еву. Они влюбились. Стали едина плоть. И пошли на земле люди...

Мне показалось, к началу премьеры главные герои сами стали не равнодушны друг к другу. Во всяком случае, Тимур старался, как мог, не смотреть на Айшат, не замечать её, реплики отрывисто произносил в сторону... Она смущённо алела.

 

* * *

 

Представление назначили на пятницу. Через два часа после общего намаза в джума-мечети [3] селяне стали подтягиваться к администрации. Занавеса в зале заседаний нет, поэтому весь реквизит мы расставили на сцене заранее. А для того, чтобы актёрам выходить, менять по ходу пьесы картины, условились выключать общий свет. Участники спектакля собрались в боковой комнатке и, кажется, не дышали. Через приоткрытую дверь шёл нарастающий гул. Зал набился битком, человек триста. Кто сидел-стоял, кто висел на подоконниках, на двери. Никто, что такое театр, не знает. Гвалт стоит. Нужно представление начинать, а публика не может утихомириться...

Мизам Гаджиевич сквозь зубы процедил:

– Сейчас оторву ножку стула, начну усмирять...

– Пора! Шум не замечайте и, главное, не смотрите в зал.

А сам боюсь: микрофонов нет. Мизансцены разные. Ведь иногда нужно, чтобы шёпот до последнего ряда слышен был. Стараясь занять свои мысли, я принялся осматривать у всех костюмы, поправлять головные уборы, причёски...

Тимур украдкой сунул в руку Айшат сложенную из тетрадной страницы белую птицу...

Всё. Пора. Я включил магнитофон. Из выносных динамиков полилась волшебная музыка, по моему сигналу погасили свет, я торжественно вышел на сцену, плавно поднял руки, свет включили, представление началось...

 

Зал затих.

 

– Акт первый! Не было ни ночи, ни дня... Серые сумерки. Неба нет. Солнца нет. Создатель и ангелы лежали на мягких белых облаках и скучали...

Пока я говорил, Айшат и Тимур на четвереньках, чтобы зрители не увидели, пробрались из боковой комнатки на сцену, спрятались под тканью.

– Пее-рвый а-аангел! – патетично, нараспев воззвал я.

Мизам Гаджиевич явно нехотя, как-то бочком, вылез на сцену.

– И физкультурник туда же! – в зале радостно загудели, потом кто-то грозно шикнул, опять стало тихо.

– Расскажи-ка нам, любезный, что творится в нашей и соседних галактиках?

Я дважды на разные лады, настойчиво повторил вопрос. Мизам Гаджиевич, неприлично бледный, молчал по-мхатовски.

– Ле!!! Зачем выпустили немого?

Пришлось выкручиваться:

– Не знаешь что сказать? Это потому, что ни единой души, кроме нас, нет кругом. Откуда же быть новостям. А вот мы сейчас создадим человека.

Я тихонько обошёл Мизама Гаджиевича, боясь спугнуть его, навис над кучей ткани, точно хирург, и начал колдовать, делать руками пассы, тихонько невнятно бормотать себе под нос таблицу умножения... Из складок появилась рука, потом голова...

– Смотри, смотри, кукла глазами моргает!

В зале стало невыносимо душно, открыли настежь дверь, окна.

Когда Ева по сценарию должна была поцеловать Адама, чувствовалось по всему, спектакль достиг высшей точки напряжения. Кто-то, давясь от смеха, крикнул отцу Айшат на весь зал:

– Мирзабек, твоя дочь сама полезла целоваться с сыном Раджабова.

– Харам! Кто возьмёт такую замуж? Она опозорена навсегда! – змеёй шипела из первого ряда тётка Айшат.

Я видел: Мирзабек горделиво вскинулся, взгляд его иглой репейника уколол дочь; он зло хлопнул сиденьем и, опустив голову, стал пробираться к выходу. Я внутри дрожал: по адатам села девушка-горянка не смеет подойти к мужчине ближе, чем на три шага, посмотреть прямо в глаза. А поцеловать...

Но, ведь это театр!

Не знаю, чем бы всё кончилось, но тут раздались настойчивые голоса:

– Дайте посмотреть.

– Не мешайте!

– Не нравится – уходите!

Подбадривающих, заинтересованных горцев оказалось значительно больше.

В конце пьесы они одарили артистов дружелюбным смехом, возгласами и щедрыми аплодисментами. Односельчане горячо уверяли, что понравилось, однако какое-то беспокойство... червоточинка... остались у меня в душе.

На следующий день Айшат не пришла. Через школьную подругу узнали: отец ей на улицу показываться запретил. Впереди было лето, хотелось верить – к осени всё утихнет, забудется. А спустя месяц на годекане расхабарничались, что к Айшат приезжали свататься из соседнего аула. «Ударь дочь со всей силы папахой, если устоит на ногах, значит, пора выдавать замуж», – такова дагестанская народная мудрость, которой на протяжении столетий руководствуются отцы в горных селениях. Сейчас, когда Советская власть кончилась, старику, по слухам, обещали за Айшат ещё и богатый калым. Жених посватался из семьи почтенной, состоятельной.

А в сентябре, за два месяца до свадьбы, случилась беда...

Тётка Айшат, переваливаясь с боку на бок, чёрным вороном ходила по людям от одной сакли к другой, поджидала женщин у родника, каркала вслед:

– Забрюхатила потаскуха. От сына Раджабова. Скрыла от матери. Не углядел за ней Мирзабек. Вай, всему нашему роду горе!

Старики на годекане живо обсуждали происшествие. Сначала между собой. Затем послали за старым Мирзабеком, призвали к ответу. Для порядку. Хотя решение есть готовое. Веками, из поколения в поколение, горцы неукоснительно исполняли адаты, потому и сохранились в этом изменчивом кипучем мире. Законы гор требовали: виновным – смерть!

И тётка Айшат не унималась, натравливала:

– Дочь опозорила тухум... Надо отомстить. Паршивца убей или её. Смерть!

Старик, опершись на посох, стоял, ожидая приговор аксакалов. За всех сказал самый почтенный:

– Мирзабек, убить Тимура – значит развязать кровную месть. Его и так накажет Аллах. Смой позор со своих седин, со всего аула. Убей дочь!

 

* * *

 

Айшат сидела запертая в тёмном пыльном чулане...

Свет едва пробивался через крохотную щелку плотно закрытых ставней. «Совсем как человеческая жизнь, – грустно думала она. – Лучик света, стиснутый двумя чёрными бесконечностями». Старалась заснуть. Не могла. Чувствовала: один раз к двери подкралась мать, долго стояла, также крадучись ушла. Временами Айшат гладила свой живот, пытаясь угадать новую жизнь, и тогда счастливая улыбка пробегала по её лицу. Потревожив налитую грудь, она достала бумажную птицу, приложила к сухим губам.

Айшат понимала, что её ждёт, но ни о чём не жалела. Любила, как прежде.

Папу и маму просила в мыслях о прощении и почему-то была уверена, что ещё увидится с ними... там... И они уже не расстанутся никогда.

 

Стемнело. Она слышала: вернулся отец. Отбивая на каждом шагу коваными сапогами отрывистый бой, он подошёл к чулану, долго... нестерпимо долго гремел стальной цепью, замкнутой висячим замком.

Айшат укрыла на груди белую птицу.

– В горы пойдём, дочка, собирайся.

Дада [4] вывел из сарая ишака, накинул грязную попону.

 

Луна поднялась над саклей.

 

 

 

Круглая, яркая, жёлтая, словно овечья брынза. Айшат смотрела на неё с интересом, будто видела впервые... За спиной раздались быстрые шаги. Рот крепко зажала мозолистая рука отца. Сверкнул кинжал...

 

Последнее, что Айшат увидела, была красивая белая птица.

Она тихо летела к Луне, с каждым взмахом делаясь всё меньше, меньше, пока не растворилась совсем.

 

Эпилог

Свои попытки создать театр я на этом прекратил.

А лет через десять в Каякентском районе создали. И назвали... Почти, как мечтала Айшат: театр «Синяя птица».

Удачи и высокого полёта райской птице счастья!

 

горный район Дагестана, 2010 год

 

Примечания:

[1] Ворчъами! (авар. к мужчине) – Здравствуй! Доброе утро!

[2] Буза – национальный божественный спиртной напиток.

[3] Джума-мечеть – соборная мечеть для коллективной молитвы, совершаемой всей мусульманской общиной в полдень пятницы.

[4] Дада (авар.) – папа.

 

 

 

Дагестан – фотовзгляд

 

 

 

Азан

Угостила собака ишака мясом, а ишак собаку сеном, – оба голодные остались. – Всякому народу свой обычай хорош.

Лев Толстой, «Хаджи-Мурат»

 

Азан в Дагестане слышен из любой точки.

Азан – это зов будуна с минарета, призыв к молитве. В обычные месяцы пять раз в сутки: днём, вечером, глухой ночью. В период двух самых главных мусульманских праздников чаще: в месяц Ид уль-Фитр (Ураза-байрам – праздник разговения) и Ид уль-Адха (Курбан-байрам – праздник жертвоприношения). Обращается будун к правоверным мусульманам – слышат все. От крика, многократно усиленного современной акустической аппаратурой, не скрыться никуда. (Покрытие лучше, чем сигнал любого из дагестанских операторов сотовой связи.)

Азан – это призыв-крик!

 

 

Днём, в сутолоке, гаме, на призыв будуна не обратил особого внимания… Даже сказал бы, он гармонично вплетается в восточный колорит, но в первую ночь откуда ж знал?..

Дом, где я остановился, вплотную к мечети. Сквозь сон слышу: тревожный ор. Спросонья вылетаю на улицу, в чём есть... С документами, ложкой, кружкой, томиком Расула Гамзатова... Речитатив не смолкает. (У нас подобным образом объявляют сигналы гражданской обороны: «Внимание!!! Воздушная тревога! Война!» (Не приведи, Господи!)

Смотрю: всё мирно. Люди кругом...

Под укоризненными взглядами правоверных мусульман виновато побрёл обратно в постель, долго не мог заснуть.

А потом привык… даже любовался.

В суровую строгость Кавказских гор азан вписывается логично. Хотя у нас, в православной Карелии… в тонкой тишине белых ночей, мне вообразить его не удалось. От этого сделалось как-то особенно ласково, тепло на душе.

 

Картина Исаака Левитана «Над вечным покоем»

 

Пусть всё остаётся на своих местах.

Север и Восток.

Пусть Солнце и Луна светят по очереди, не затмевая друг друга.

 

В Дагестане сверхрадушно встречают гостей.

По местным адатам незнакомца в любом селе три дня будут угощать, ублажать, не спрашивая имени… (Лично я не встречал более хлебосольного края, чем Дагестан.) Но после того как три дня истекут, гость обязан принимать и соблюдать нравы, обычаи, законы этого тухума, джамаата. Боже вас упаси устанавливать в горском селении свои порядки, «быковать»… Процедура воспитания будет короткой, болезненной. И никакого смысла нет предъявлять паспорт, объясняя, что Вы «хозяин», в своей стране…

Вы – гость! Восклицательный знак. Это справедливо.

Как справедливо и «алаверды»: ответное гостеприимство в исконно-русских городах, в строгих рамках православного приличия. Тогда коренное славянское население никогда не достигнет «точки кипения» и, значит, повода не будет присваивать Кондопоге звание «Город – герой». Мудрые дагестанские традиции – залог успеха, залог мира и дружбы между народами. Ведь нет плохих наций, народов, вероисповеданий. Нет идеальных. Они как раз и хороши своей неповторимостью, самобытностью. Разница лишь в том, что кому-то они родные, кому-то нет. Если радугу смешать, получится однообразный белый свет, но первозданные цвета исчезнут. Пусть сохранятся истоки. Родники хороши, когда они прозрачные, чистые. Не стоит переливать воду из одного в другой, муть поднимать, превращая всё в одно болотце.

Пусть кристальные воды их, не смешиваясь, проходят свой путь, предначертанный Богом, и вливаются в общий океан – Россия.

 

Хамид рассказал восточную притчу:

У ворот древнего города сидел аксакал. К нему подошёл юноша:

– Я ни разу не бывал здесь, какие люди живут в этом городе?

Старик ответил вопросом:

– А какие люди у тебя на родине?

– О! Там эгоистичные, злые. Именно поэтому я с радостью уехал оттуда.

– Здесь ты встретишь точно таких же, – ответил ему старик.

Немного погодя, другой путник приблизился к аксакалу и задал тот же вопрос:

– Я только что приехал. Скажи, уважаемый, какие в городе люди?

Старик ответил тем же:

– А что за люди в том городе, откуда ты пришёл?

– Добрые, гостеприимные и благородные граждане! У меня там осталось много друзей, мне было нелегко с ними расставаться.

– Ты найдёшь таких же и здесь.

Купец, что неподалёку поил верблюдов, слышал эти речи и упрекнул старика:

– Почему ты дал путникам разные ответы на один вопрос?

– Сынок, каждый носит мир в своём сердце. Тот, кто не нашёл ничего хорошего в родном краю, не найдёт и в чужом. У кого есть верные товарищи, везде найдёт верных и преданных друзей. Ибо окружающие нас люди становятся для нас тем, что мы находим в них.

 

* * *

 

«Надо быть патриотом, а не националистом. Нет необходимости ненавидеть каждую чужую семью, потому что любишь свою. Нет необходимости ненавидеть другие народы, потому что ты патриот. Между патриотизмом и национализмом глубокое различие. В первом – любовь к своей стране, во втором – ненависть ко всем другим. Слепой восторг перед Германией («Германия превыше всего!») привёл к нацизму, слепой восторг перед Италией – к фашизму». Согласен полностью. Автора этих слов одни называют «безродным космополитом», другие «истинным патриотом». Это – Дмитрий Лихачёв. В районной библиотеке Магарамкента я наткнулся на стенд с его «Десятью заповедями человечности»:

 

1. Не убий и не начинай войны.

2. Не помысли народ свой врагом других народов.

3. Не укради и не присваивай труда брата своего.

4. Ищи в науке только истину. Не пользуйся ею во зло или ради корысти.

5. Уважай мысли и чувства братьев своих.

6. Чти родителей и прародителей своих, всё сотворённое ими сохраняй и почитай.

7. Чти природу, как матерь свою и помощницу.

8. Пусть труд и мысли твои будут трудом и мыслями свободного творца, а не раба.

9. Пусть живёт всё живое, мыслится мыслимое.

10. Пусть свободными будут все, ибо все рождаются свободными.

 

 

Примечания:

[1] Д.С.Лихачёв «Письма к молодым читателям»

 

 

 

Лезгинка

Гимн

 

Чтоб лезгинку плясал

На парче седла.

Чтобы к звёздам взлетал

На спине орла…

Расул Гамзатов

 

Горцы говорят, что песня и танец – душа народа.

Былинный Дагестан. Здесь музыка во всём: в рокоте волн Каспия, в журчанье хрустального родника, в цокоте копыт горячего скакуна. Даже эхо снеговых вершин и туманы ущелий поют гимны прекрасной родной стороне.

Для меня Дагестан – неразрывная цепочка символов: папаха, посох, кинжал, урбеч, гвай, зурна, Расул Гамзатов, лезгинка…

 

 

Да, лезгинка.

Не зря эта музыка чётким ритмом, молнией движений привлекала к себе внимание композиторов: Глинка в опере «Руслан и Людмила», Рубинштейн в «Демоне» не смогли обойтись без бурной, полной стихийной силы, страсти феерии.

Белый свет богат самобытными культурами, но танцев-символов, танцев знаковых – на пальцах двух рук на планете пересчитать. По танцу почти безошибочно можно определить нравы, устремления народа. Лезгинка – такая же визитная карточка Северного Кавказа, как яблочко и калинка – у русских, канкан и летка-енка – у европейцев, цыганочка – у вечнокочевого бесшабашного люда.

О лезгинке мне поведал Демир Шерифалиев из Ахтынского района, лезгин по национальности. А как иначе, ведь сказ-то о лезгинке:

– Это древнейший ритуальный обряд гордого, свободолюбивого Кавказа. Танец – отголосок языческих верований, воспевающих образ орла, который охотится на лань. Орёл по-лезгински лекь. Где летают орлы – волкам делать нечего.

 

Что же такое лезгинка?

Лезгинка – преимущественно мужской танец с кинжалами. Невозможно представить, чтобы лезгинку танцевали одни девушки, в свою очередь, танец без их участия – обычное дело.

Лезгинка – своеобразный танец-соревнование между танцорами – быстрый, темпераментный, требующий большой силы, ловкости, неутомимости от юноши и плавности, изящества от девушки.

Лезгинка не отнимает силы, а придает их, умножает… Это положительный заряд огромной мощности. Духовная настройка перед тяжёлой охотой, кровавой битвой, настолько сильна в ней энергетика.

Лезгинка – не просто прыжки под музыку. Это выброс настроения, состояния души посредством слаженных движений тела…

Лезгинка – бокал хмельной бузы, после которого можно смело дуть в трубку ГАИ.

Лезгинка – гремучая смесь. В ней смех и слёзы, радость и страдания, настоящая любовь и лютая ненависть, крепкая дружба и непримиримая вражда.

Лезгинка бывает разной. Есть аварская, чеченская, грузинская… но суть одна: для тех, кто впускает танец в свою жизнь, он становится Вселенной, движущей силой, не позволяющей ни на секунду остановиться… Окрашивает мир вокруг в неописуемо яркие волшебные краски.

Родиной лезгинки по праву считается Лезгистан, где впервые и появилось название удивительного, столь почитаемого на Кавказе танца, а дагестанская лезгинка, в свою очередь, самая зрелищная и интересная. Имя собственное танец получил во время нашествия войск Арабского Халифата. Арабы горцев называли лезгами или леками. Что в переводе означает «горные бандиты». Это были бесстрашные воины, которые мечом завоёвывали свободу и независимость.

Ратные победы лезги отмечали ритуальным танцем: по краям долины разводили огонь и в центре – общий костёр. Вокруг располагались главные воины, отличившиеся на охоте или в бою.

В те далёкие стародавние века народы Кавказа свято чтили традиции, соблюдали обычаи предков. Одним из таких обычаев было особое отношение к даме. Женщина, будь то мать, жена, дочь или сестра, воспринималась как хранительница домашнего очага. Более трепетного, ревностного отношения к слабой половине, чем на Кавказе, не встретишь нигде. Оскорбление женщины – оскорбление всего тухума. Позор можно было смыть только кровью. Суровые законы гор не позволяли юным горянкам появляться на улице одним и разговаривать с чужими мужчинами. Молодая девушка выходила из дома лишь в сопровождении отца или брата. Постороннему мужчине нельзя было подойти или заговорить с ней без согласия родственников. По многовековым кавказским традициям, где целомудренность и уважение юноши к девушке сохраняются до сих пор, считалось неприличным выражать свои чувства, говорить о них публично. Поэтому симпатии молодые выражали в танце.

Главным праздником, на который собирались люди разных народов, зачастую враждующих между собой, была свадьба. Легенда, дошедшая до наших дней, гласит: на одной из таких свадеб молодого джигита сразила неописуемой красоты девушка в окружении братьев. Она была похожа на лебедь, охраняемую соколами. Сердце юноши вырвалось из груди и полетело к ней. Вспыхнула искромётная музыка. Джигит отчаянно сорвался с места в зажигательном танце. Поднявшись на носки, горделиво раскинув руки-крылья, он плавно описывал круги, то преклонял колено, то вскакивал вновь, будто собираясь взлететь. Все чувства свои, свою любовь джигит явил в безумном вихре.

Так родился этот благородный танец.

Позднее лезгинку стали танцевать парой. Юноша и девушка держатся на некотором расстоянии друг от друга. Они двигаются по кругу, выполняя сложные линии того или иного рисунка. Взгляд юноши горящий. Весь танец он старается заглянуть девушке в глаза. Девушка же не смеет поднять взор, оценивая храбреца исподволь. Движения её выражают неприступность. Словно белая лебедь плывёт горянка по кругу, изящно изгибая стан и плавно ведя рукой. Джигит – то покорно вслед за ней, то стремительным броском преграждая путь. Ритм становится всё более экспрессивным, огнём сверкают глаза. Воздух разорван криком: Оп-пIа! Оп-пIа! Хiорс! Волчком вьётся парень возле девушки: Орс-тох! Ас-са! В танце происходит своего рода игра: девушка убегает, парень устремляется за ней, однако она своевольна, ему приходится загонять её в свой рисунок; юноша старается удержать волнительное видение, но при этом ни в коем случае не смеет коснуться. За это – смерть.

 

…Друг друга взглядом лишь касаясь,

Их танец в музыке парит,

Дуэт, в поэму превращаясь,

Как славный диалог звучит…

 

Сейчас иные времена. Теперь лезгинка по праву считается танцем дружбы, любви и счастья. Если юноша приглянулся девушке, она послушно плывёт впереди, завлекая его за собой. Заканчивается танец обоюдным поклоном друг другу. После проводов партнёрши танцор темпераментно, под задорные крики кунаков, исполняет ликующий аккорд победы…

Мягкой девичьей грациозностью, резкими, эффектными, заряжающими мужскими ритмами лезгинка завораживает и одновременно заводит танцующих и наблюдающих. Зритель готов сорваться с места и пуститься в пляс!

Танцевать в Дагестане умеют и любят!

Ни один праздник не обходится без лезгинки. Стремительный, огневой, крылатый танец дагестанцев – истинно народный. И плох тот горец, который не умеет отплясывать его. Интересно, что лезгинку танцуют везде. Для аккомпанемента не нужно много инструментов. Порой обходятся простыми хлопками рук, задавая ритм, лишь бы настроение било через край…

Однажды, по дороге из Ахты в Дербент, радиоволна окатила нас неуёмным ритмом лезгинки. Абдула резко притормозил на краю ночной обочины и под светом фар вместе с Мугутдином, Рамизом, Магарамом пустился в припляс.

Интерес. Восторг! Зависть… Обожгли!..

«Так они… самые интересные коленца… без меня!.. сбацают!» – кровь в жилах закипела, и с ликующим криком:

– Хочу то-ооже! – прищёлкивая пальцами, я закрутился в диком заразительном танце. – Ас-са! Ас-са!!!

 

Джигиты, если увидите нас танцующими лезгинку на дороге, не проезжайте мимо.

Присоединяйтесь!

 

P. S.

Рамиз сбросил СМС-ку:

«Дагестанские блохи, услышав лезгинку, затоптали кошку на смерть».

 

Ахтынский район, трасса в ночь на двадцать первое июня 2010 года

 

 

 

Когда кабан выходит на сопку

Пьяный вином – протрезвится, пьяный казной – никогда.

Аварская пословица

 

Восток – это аксакалы, старейшины.

Мне довелось побывать в гостях у Ферзулы Расулова – председателя совета старейшин при администрации Дербентского района.

 

Ферзула с порога пригласил к столу:

– Даже трапеза – искусство. Вот понаблюдай, как хорошо я кушаю… Это потому, что я хороший человек. Учись!..

Сегодня многие вспоминают советский строй как «временный кошмар», «вынужденный ужас», «тюрьму народов»… Напрасно. Раньше, пока Сталин сидел в кабинете, ни один первый секретарь обкома домой не уходил: «хозяин на работе!» Когда земля без хозяина, кабан выходит на сопку. Сейчас на видное место вышли бандиты. Беда! Народ, который не может отличить добро от зла, пропащий. Раньше в каждом селе, в каждом коллективе были звёздочки, уважаемые люди! – раздосадовано бросил Ферзула. – Их уважали. Теперь этого нет. Фарфоровая посуда осталась в тени, вперёд выставили глиняные чашки.

Мы, старейшины, может, и помогли бы…

Есть такая восточная притча: «Верблюд умирает. Его хозяин спрашивает: «Обидел ли я тебя когда-нибудь?» – «Обидел вчера. Когда я поднимался с грузом в гору, ты привязал мою узду к хвосту ишака». Нужно поднять с земли брошенные старинные традиции, почистить и придерживаться их.

Ферзула Дадашбаевич с трудом сдерживал негодование.

– Я Вам скажу, как нам дадут Президента республики: возьмут из одной кучи навоза кусок, поделят на две части и – выбирайте. Когда здание дало трещину, вопрос только времени: пока климатические условия благоприятные, дом будет стоять. При всём том даже ребёнок знает, что после лета приходит осень, потом зима. Если мы не уничтожим взятки, о серьёзной политике можно не мечтать. Вспомните Карла Маркса: «Капиталист продаст мать родную за 100% прибыли, за 300% узаконит это дело». Не нужно бороться со всем воровством. Нужно бороться с крупным, когда тянут машинами, составами, приторговывают из-под полы отраслями, страной…

Я очень хочу, чтобы наша страна выпрямилась.

 

По законам гор я продолжал молчать и слушать уважаемого.

 

– Пачаму члены партии Единой России не идут в народ? Они боятся народа?!

– Разве боятся? Например, я из «Единой России», член регионального политсовета…

– ?!!!!!!!!....

 

Боюсь, дальше вам неинтересно.

 

Дербентский район, 11.06.2010 года

 

 

 

Фигурант

– Гамзат, по части вставания ти кто – жаваранак ыли сава?

– Вай, зачэм такые вэщи гаварищ? По этой части я – арол.

 

Он медленно приближался, хмуро уставившись на меня.

Медовым фимиамом я промурлыкал:

– Сала-ааам алейкум!

– От такого слышу.

– ?!

Мы зашли в придорожное кафе, выбрали столик. Магомед тщательно, с особым цинизмом, затушил сигарету и, не поднимая глаз, спросил:

– Значит, я тоже буду «фигурантом» Вашего дела?

– Книги.

– Я и говорю… Ну, тогда записывай: в Дагестане авторитет старших непререкаем.

В колхозе после войны у нас председателем был отставной начальник НКВД Ахмед. Он ослеп, плохо себя чувствовал, но должность не покидал. На одном из собраний встаёт колхозник, заводит речь: «Время сейчас тяжёлое, земли колхоза разбросаны, отгонные пастбища далеко, и нам нужен другой председатель, который лучше видит». Ахмед, не поднимаясь с места, проскрипел: «Даже если у тебя будет такое острое зрение, что сможешь разглядеть, сколько кукурузы в Америке сыплют хозяйки своим курицам, всё одно председателем буду я».

– Что желаете, – поинтересовалась у нас миловидная горянка, и тоже, как я, достала блокнот, приготовилась записывать.

– Давай, как вчера: яблоко, ящик водки и десять женщин… Асият, ты же лучше меня знаешь, чем угостить гостя, – упрекнул официантку Магомед.

Та понимающе кивнула и удалилась.

– В Дагестане мужчина всегда прав, старший прав вдвойне, и никакие шуточки на эту тему не допускаются… Зато «по горизонтали» поощряются любые приколы.

Между Кизилюртом и посёлком Сулак, прямо на дороге, сотрудники соседнего райотдела обнаружили труп мужчины. А граница между горотделом и райотделом проходила по осевой линии дороги. Выезжаю туда. Вижу свежие следы волочения трупа на нашу сторону, кое-где в спешке затёртые. Ясно: коллегам из райотдела не хочется вешать мертвяка на свою отчётность. Кому охота? Проявили смекалку, подкинули нам. Все анекдоты у нас из жизни. А бывает, что вроде находчивость проявил, не растерялся в сложной ситуации, всё равно от начальства попадает по фуражке. Одно время у нас в МВД был министр по фамилии Абдуразаков. А в горотделе инспектором ГАИ его однофамилец – сержант Абдуразаков. За Кизилюртом, в сторону посёлка Сулак есть железнодорожный переезд, сломалась там у него машина, не может разобраться. Четыре утра. Что делать?.. Мобильников-то не было. На переезде – дежурный путеец. Он к нему поднимается: «Позвони срочно в милицию, скажи, тут стоит Абдуразаков. У него машина сломалась».

Дежурный подумал, что это министр Абдуразаков. Будит начальника милиции, тот поднимает по тревоге ГАИ, всех… Сразу один побежал забивать барашка, другой готовить хинкал, третий начал вспоминать тосты… Начальник лично прилетаёт к переезду: сержант Абдуразаков лежит в машине в дрободан пьяный…

Неделю рвал и метал:

– Из-за этого ишака подняли ночью весь отдел.

Дай, Аллах, здоровья операторам сотовой и мобильной связи.

Эх, жалко, что сам не писатель!.. Когда работал в следствии, можно было не один бестселлер наваять. В уголовном розыске частенько приходилось делать рейды по злачным местам, общежитиям, притонам. Старались, как учили нас старшие товарищи, «опираться в своей работе на помощь общественности». И там мои сотрудники нашли одну интересную даму, допрашивали её и, судя по всему, тайком друг от друга, установили с ней доверительный контакт. Четверо заболело гонореей. Стыд и позор! Офицеры милиции. Мечутся!.. Каждый полагает, заболел только он. Втихаря приходят ко мне и шепотком:

– У тебя в боль-ни-це есть кто-оо?

– Есть. Вся больница моя.

– Тише ты! На-до посмотреть… шш-шу… мне.

– Пойдём, посмотрим.

Веду их к венерологу, по графику, в разные дни. Мазки на пробу. Иду сам за ответами, оглашают нам «приговор»: диагноз единый – «гонококки».

– Пусть приходят, схему назначим, проколем укольчики…

– Это что, капитан, старший лейтенант будут ходить сюда, на виду у всего города, делать уколы? Чтобы медсестра потом на каждом углу в картинках рассказывала?.. Чтоб на всю округу опозорить ребят? Так нельзя. Давай мне, сам буду колоть. Принцип знаю – жена медик.

На бумажке написал фамилии своих орлов: Магомедову – это, Гитинову – это, дозу, количество уколов, в разные пакетики разложил, дабы не перепутать, и начал. Шприц один на всех – зараза к заразе не пристаёт. Поставил за занавеской электроплитку, на гвоздик – свежее вафельное полотенце. По очереди приходят, дверь закрываю на ключ, каждому вручаю пакетик… Кабинет начальника УГРО: пар идёт, разобранный шприц в кастрюльке побрякивает – красота! А заодно на стенку – агитационные плакаты. (Некогда мне им особо политинформации читать!)

 

 

 

 

 

 

Агитационные плакаты МВД

Стоят, уткнувшись лицом в лозунги, постанывают… (Стена плача.) Получают порцию – следующий. Весь курс проколол. Помогло. Но, видно, в милиции тоже утекает информация. Слышу в коридоре, у двери моего кабинета ржут мужики. Пока думал идти-неидти, пока выходил – нет никого. Хотел дверь захлопнуть, смотрю на ней табличка: «Амбулатория Кизилюртовского ГОВД»…

 

В кафе мы посидели славно. Блокнот мой распухал на глазах…

– Магомед, а назавтра какая программа?

– Утром напьёмся, видно будет.

В лёгком хламе он позвонил знакомой:

– Танюша, можно, к вам в гости-иии?..

– Приезжай, Магомед.

– А ничего, что вы все пьяные, а я трезвый?

 

P. S.

В Дагестане любимая поговорка: «Чему научили русские дагестанцев? Магомеда – водку пить, Патимат – гулять». Я от души посмеялся, записал и этот комичный миф. А позже в Махачкале доктор медицинских наук, профессор Ибрагим Ахмедханович Шамов мне всё объяснил популярно, с исторической и медицинской точки зрения:

– По документальным свидетельствам в Кюринском округе Дагестана к 1890 году 24% от всех обратившихся за медицинской помощью составляли больные сифилисом, а что касается выпивки… отец легендарного имама Денгау Магомед так любил прикладываться к спиртному, что Шамиль пригрозил покончить жизнь самоубийством, если тот не умерит свой пыл. [1] Так что, очень-то не зазнавайтесь: откуда берутся дети и как открывать бутылку, горцы узнали не от русских.

 

 

Примечания:

[1] Х. Г. Магомедсалихов, «Культура и традиции народов Дагестана».

 

 

Продолжение следует

 

 


№60 дата публикации: 01.12.2014

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020