Грани Эпохи

этико-философский журнал №83 / Осень 2020

Читателям Содержание Архив Выход

Александр Балтин,

член Союза писателей Москвы

 

Рассказы

У пруда

Пруд мерцал гладко, черновато-золотисто, по-осеннему; он точно призывал отойти в сторону от проспекта, спуститься по одной из недавно отстроенных лестниц к береговой кромке, полюбоваться водой: нежно-оливковой у самого берега, сквозь какую видно дно – и ещё не пожухшей, несмотря на начало ноября, травой…

Пруд был недавно красиво обложен: сделали берега, и дальше белел лёгкий мост, но туда идти не хотелось: хватало берега, обходя который человек почти упёрся в церковную ограду, обнаружив кладбище…

Много раз проходил этим участком проспекта, видел церковь, кресты за низкой оградой, но работы вокруг пруда велись за ограждением, и вот – открыли.

Очень красиво, тихо, спокойно; противоречит творящемуся в сознанье неистовству, среди которого выделяется ныне одна фраза: Когда не спорят о вкусах – торжествует безвкусица.

А что?

Вероятно, верно, но воде этого не объяснишь, не объяснишь и ушедшим в землю…

Кладбище, мерно стремящееся к воде, боковые врата открыты, можно зайти, посмотреть на чужие могилы, попробовать представить пуды всеобщности, организующую жизнь, и пофантазировать на тему: мёртвых нет, все живы, просто по-разному.

Разные кресты, кое-где высится нечто гранитное, но скученность оград банальна, как на всех русских кладбищах.

Значит, если о вкусах не спорить – торжествует безвкусица.

Церковь очень бела, купола её зелены, и, данная в цветах жизни, совсем не привлекает представляемой начинкой своею – жизни противоречащей…

Точно пруд – гладкостью воды, мельчайшим, почти ювелирным слоением ряби – говорит о вечности куда больше.

Пруд, берега в красивом оформление, зелёная трава, даже мост – точно парящий в воздухе, словно соединяющий несоединимое…

 

 

Рыболовный крючок

Не так, чтобы всё шло изумительно, прекрасно, великолепно: но подобная избыточность чревата, прекрасно понимал, шагнув за пятидесятилетний рубеж, и, не ожидая ничего, кроме имеемого, выходил прогуляться – по всегдашней привычке, ибо график работы позволял: каждый день не было необходимости сидеть на службе…

Он выходил, погода ноября меняла пористое, ноздреватое небо на солнечную арфу, и хотя было довольно холодно, на траве даже виднелась морозная соль, идти было бодро, весело, приятно.

Он думал, что всё сложилось, как сложилось, что в молодости много метался, рвался, не мог ни к чему прийти, а сейчас… не сказать, чтобы установил в душе гармонию, но всё же стало полегче; и материальная сторона жизни наладилась: занимаясь компьютерной графикой, он получал достаточно заказов от различных фирм, и хотя душу уже не вкладывал в дело, технический навык оставался на высоте…

Жалко, что не сложилось с семьёй, ну не всем же…

И последнее время всё сильнее и сильнее хотелось купить собаку: вспоминал детство, и рыжий шарик маленького милого пса, с которым играл…

Но всё никак не мог решить, какую именно собаку хотел бы? Таксу? Карликового пуделя?

Он пересёк вечно шумящий, избыточный движением проспект, обогнул махину многоэтажного здания, и, перейдя ещё одну, маленькую улочку, оказался на бульваре – пустынном утром буднего дня.

Бульвар шёл пластами: вверх-вниз; деревья почти облетели, напоминали схемы, но трава островками была сочной ещё, прекрасной, зелёной, и захотелось, потянуло сильно сесть на скамейку, поглядеть на всё, точно вбирая, точно…

Влажными были скамейки, и сел на край – сухой, сидел, как скрючившись, смотрел, и вдруг…

Сложно сказать, что произошло сначала: замелькала пёстрая лента, где отец учил кататься на велосипеде, а мама, высунувшись из окна первого этажа, звала обедать – или острейший рыболовный крючок проткнул сердце…

Боль слоилась, мельтешила, разливалась по всей грудине, напоминала экзотическую – со стальными шипами звезду, а перед глазами всё текло и текло: студенчество, девушка, которая должна была стать его женой, книги, споры; на заднем плане рушились колонны страны, в которой вырос; затем ходил в церковь, думая приобщиться к чему-то великому.

Они соревновались: чётко-чётко мелькающие цветные картинки – и боль, что опять оформилась в огромный рыболовный крючок…

Они соревновались.

Человек съехал со скамейки, и плавно, медленно опустился на зелёную траву.

Боль преуспела: сердце было поймано рыбой весьма странной формы.

 

 

Писатель Борис Коридонов

Весть и воля Коридонова сочетаются в интереснейших рассказах, главный из которых – «Лабиринт» – петляет и проводит сложными тропами мысли и чувств.

Так, главный герой, также наименованный Коридоновым, отражаясь в зеркале, замечает странные изменения в своей внешности, расшифровка которых, как ему кажется, позволила бы объяснить цепочку преследующих его неудач.

Он делает разные попытки, обращаясь то к гадалкам, то к друзьям, но соль-то в том, что не может никому объяснить, в чём же эти изменения…

Тонко выписанные пейзажи собираются в семью языковой роскоши, и, постепенно странствуя вместе с героем, мы понимаем, что речь идёт о сумасшедшем – вернее: сходящим с ума человеке.

Далее линии рассказа точно продолжаются в романе «Над нами…», где один из персонажей – Панфильев, утверждая, что сумасшествие – просто одна из форм нормальности, утром, бреясь, находит нечто невыразимое в блеске собственных глаз, на который потом обращает внимание его подруга – врач психиатр.

Несколько героев, замкнутые в пределах странной комнаты, пытаются решить, кто из них в большей степени связан с прошлым, чьи панорамы – словесно разумеется, они выписывают друг перед другом, распивая отменное Каберне.

Надо сказать, что вино, описания различных марок, живопись букетов и оттенков окраса, составляет интересные фрагменты в жизни текстов Коридонова – всегда насыщенных, славных, вкусных.

Собственно и проза его местами опьяняет: именно настолько, насколько нужно: лишнего писатель не допускает никогда.

И выдумка, и гротеск работают у него также, и старый скряга из повести «Мультики» вовсе не похож на Гобсека, хотя, вероятно, от него ведёт свою родословную…

Но пиковые возможности Коридонова раскрываются в повествование «Образ», где центральным героем оказывается Иисус Христос…

Будто оживлены дороги Иудеи, даны так, что по ним хочется идти, и Христос – вовсе не сумма притч, которые толкуются по-разному: но живой, повествующий ученикам о том, как надлежит работать над собою, над внутренним своим составом, чтобы достичь результатов, достигнутых им, Христом.

Есть в этой книге нечто утешительное (помимо стилистической выверенности) – каждый, внемля правильно понятым Иисусовым словам, способен преобразовать свою жизнь…

…замечательный прозаик Борис Коридонов.

Жаль, что никогда не было такого.

 

 

Кинофестиваль в Атлантиде

Плоские с овальной формы кабинами виманы, вибрируя в воздухе, и вызывая пространственные вибрации вокруг своего движения, плавно снижались на отведённые им площадки; а в порты входили корабли: пышные и большие, как башни.

Они плыли медленно, минуя массивные каменные ярусы ограждений главного острова Атлантиды, и мальчишки, игравшие камешками у ног величественных статуй, гадали: откуда прибыл тот?

Или этот?

Сверкала воды, она блестели сине-зеленоватой бесчисленной гладью, и следы, недолго тянувшиеся за кораблями, обещали бесконечность тайны…

Гости размещались в различных гостевых зданиях: как правило, четырёхэтажных, с плоскими крышами, с помещениями просторными, светлыми и уютными; и многие мужи, покидая пределы медиаториев, где сила мысли поднимала их над мраморными полами, позволяя какое-то время пребывать в пространствах духа, встречали гостей, прибывающих на кинофестиваль в Атлантиду.

Они проводились регулярно, собирая множество гостей, привозивших свои ленты, и готовых наслаждаться произведениями других; под кинозалы отводились всё те же медиатории, где на белых-белых стенах мелькали творения мысли, умноженной на возможности у всех открытого третьего глаза.

Не сулившего пока ничего ужасного.

Кстати, виманы управлялись так же, как снимались фильмы: энергией мысли; никаких приборных досок и штурвалов не было в кабинах, но летательные аппараты подчинялись пилоту беспрекословно.

…ходили по набережной, собеседуя, брадатые и брившие бороды люди:

– На прошлом был показан интереснейший фильм с Океанических островов – о развитии внутреннего зрения.

– Да, там совмещались актуальность и перспектива, ибо третье око, направленное не туда, сулит чреватые последствия.

За колоннами плещется море, и залы уединения на время теряют свои функции, принимая гостей.

– Что же на этот раз привезут из великого Судана?

– О! я полагаю вновь ленты об истории пирамид, их строительстве, их тайном предназначении.

– Да, возможно. В их фильмах всегда чудесно делаются пейзажи.

Мирт цветёт.

Кусты самшита великолепны.

Есть залы под открытым небом – и тоже белизна одной из стен служил платформой для демонстрации привезённой продукции.

Мальчишки играют – не достигшие тринадцатилетнего возраста: рубежа, за которым открывается третий глаз – не допускаются на просмотр.

Они, маленькие ещё, думают о картинах, полных морских волн и путешествий…

– Там, наверно, и про чудовищ есть: ну, как выпрыгивают из воды, и щупальца их…

– Да не, про чудовищ не велят снимать жрецы.

Действительно, зачем омрачать реальность?

…которая великолепно переливается мрамором строений, поднимается зелёно-золотистая в высокие пределы, и не сулит ничего фатального: покуда не пришла идея использовать внутренние возможности для достижения внешних целей.

 

 

Новогоднее чудо

Ёлку устанавливали между двумя окнами, и, поскольку потолки были высокими, за три метра, ёлка покупалась огромная; и, выбрав её на роскошно пахнущем и таком интересном ребёнку ёлочном базаре, везли на санках, а нежные, колючие, ароматные лапы подрагивали, и снег радовал так, как может только в детстве…

Великолепие новогоднего древа, дарившего счастье!

Разрезав бечёвки, которыми привязывали к санкам, вносили торжественно в квартиру, и словно расправлялась она, пышная красавица, охорашивалась; устанавливали в ведро, наполненное водой, снизу заворачивали белой материей, и начиналось действо…

Были болгарские ёлочные игрушки: дружили с болгарской семьёй, и присылали они иногда сувениры: тонкие, богато расписанные шары, гномики, розовато-белые домики…

Были советские – погрубей и попроще; на верхушку папа, встав на стул, надевал трёхъярусное диво – вместо звезды – чью точную форму в памяти не восстановить, а помнится оно красно-снежным мерцанием…

А жили тогда в коммуналке, и ребёнок в бархатной курточке и синих штанишках долго смотрел на украшенное чудо, замирая, мечтая о чём-то; потом отходил к маленькому чёрно-белому телевизору, где показывали сказку, но, посмотрев немного, снова стремился к ёлке…

За окнами крутило и кидало серебром, и, поскольку жили на первом этаже, видно было близко, и радостно становилось, и казалось – жизнь не имеет предела.

…даже за пятьдесят Новый год связан с ожиданиями, смутными пряниками надежд, и ощущением – пусть не долгим – вернувшегося детства.

Чудо растворено в воздухе, и, такое лёгкое, реющее, обещает воплотиться вот-вот: может быть даже тридцатого…

Знаешь всё наизусть: долго варящийся холодец, что заиграет тугим глянцем, попахивая чесноком на полуночном столе, оливье, куда, презрев варёную колбасу, режется курица, рубиново горящая икра, соком истекающая сёмга.

Запах пирогов наполнит квартиру, и тесто, медленно, неспешно вызревающее в огромной, чем-то на чан похожей кастрюле, вызывает интерес, как в детстве: силы земного роста точно сконцентрированы в нём.

Бесснежный Новый год ужасен: вспоминается – бывший года два назад: всё чёрное, и коты орут, перепутав декабрь с мартом.

И ещё – странное взрослое ощущение: будто за праздником – нет жизни, навалится депрессии, и не просто будет сломать её бетонные слои.

…а было – вышли часов в семь вечера во двор, чтобы с малышами своими, с парой дружественных семей отметить немного, предварительно…

На одной из плоскостей хитро закрученной игровой конструкции расставили коньяк, конфеты, термос с глинтвейном, поднос с канапе, и дети, носившиеся тут же, старались быть осторожными.

Снег сверкал, осеребрённые деревья взирали благосклонно.

Лёгкое опьянение толкало поиграть с детьми, и, боясь задеть бутылку, взлетал на горку, ловил ловко уворачивающуюся Катю, и своего Андрюшку, только что получившего в подарок забавного, игрушечного хомяка, механически повторяющего сказанное.

…многое отбирает взросление: непосредственность, чистоту, одаривая возможностями, немыслимыми в детстве; но ожидание новогоднего чуда остаётся – пуская омрачённое опытом, разочарованиями, поражениями; остаётся оно, сверкая и маня, и ждёшь его чуть ли не целый год.

 

 


№81 дата публикации: 01.03.2020

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020