Грани Эпохи

этико-философский журнал №83 / Осень 2020

Читателям Содержание Архив Выход

Ева Райт

 

На всех Путях ко Мне встречу тебя

Тело было сухим, стеснённым внутренним, трудно переносимым дискомфортом. В нём ощущался избыток жара, и в этой связи чувствовалось утомление, как если бы человек, немало потрудившийся, готовился отдохнуть. Но отдых будто бы непрестанно откладывался ради какого-то следующего дела, которым занимались голова и руки. Эти женские, хоть и усталые, но сноровистые руки всё хлопотали по хозяйству, своей умностью освобождая их обладательницу от полного вовлечения в быт, позволяя душе опекаться своими делами, что она и делала с превеликой охотой.

 

- Господи, Иисусе Христе, помилуй мя! - ещё не вполне проснувшись, перекрестился отец Василий. - Приснится же такое...

 

Спасаясь сосредоточением на Лике Господнем, он творил свою утреннюю молитву. Но рука, которая то и дело тянулась то оправить одежду, то разгладить бороду, выдавала в нём мысль подспудную, беспокойную - мысль о необходимости избавления от раздвоенности сознания, здравого отделения сна от яви. Даже и теперь, по окончании службы и благословения тех немногих, кто стремился очистить и напитать душу с самого утра, он не мог избавиться от ощущения, что женщина, привидевшаяся ему во сне, и есть он сам. К смущению осознания в себе двойственности тела прибавлялось ещё большее - от двоемыслия, и сверх того - от двоечувствия. К благости, к радости о любви Христовой, которая, как солнце, светит каждой твари, пристраивалось теперь ощущение предстояния перед Силой - такой требовательной и неумолимой, что отвратиться от делания добра в её присутствии было равно падению в бездонную пропасть.

 

- Посоветоваться бы с кем, - думал отец Василий, но при мысли об исповеди своему духовному отцу - преподобному Макарию - огорчился: ясности не прибавится, а от ощущения своей греховности, которое только застит путь к светлой молитве, придётся избавляться долго.

 

От напряжённого раздумья отца Василия отвлекло падение сухой веточки, которую чья-то неосмотрительность заставила упокоиться в мягкой подстилке леса. Он посмотрел вверх и застал мелькание рыжего хвоста белки-быструшки и метром выше усердное движение головки с красной отметиной, принадлежащей дятлу-дровосеку.

 

- Вот и подсказка, - озарило отца Василия. - Мысли во мне не должно метаться, как белке по ветвям, задевая всякую, да не каждую с толком. Нужно, как этот дятел, сосредоточиться на одной, на мысли ко Христу идущей и к нему ведущей. Кто же, как не Он, будет лучшим подсказчиком?

 

Повеселев от этой догадки, Василий бодро зашагал по тропинке к дому, но ещё на подходе был остановлен соседом своим, дедом Степаном.

 

- Вот ты мне скажи, - покряхтывая, говорил тот, - отчего в старости человек немощным делается - и тот, кто грешил, и тот, кто старался худого не делать?

 

Отец Василий, хотя и недавно принявший под своё водительство данный сельский приход, уже знал, что дед Степан - человек не верующий, однако и не скептик. Уважая стремление старика найти свою правду, Василий, тем не менее, всякий раз пытался подвигнуть его к вере:

 

- Всякой твари Бог дал разумение. Всякая тварь опекаема Им, но не всякая тварь опекается Им, токмо человек.

 

Но старик отмахивался от проповедей, как от назойливой мухи:

 

- Ты мне по-простому скажи, что делать, без агитаций. Человек ты молодой ещё, но знаю, что суждение имеешь здравое.

 

- Простота - вот тебе и подсказка, - осенило Василия. - Просто приходят все обстоятельства жизни, и так же просто принять их нужно, без напрасных волнений.

 

Дед Степан был не согласен с таким объяснением. Он ещё допускал себя частью природы, но его вовсе не устраивало уподобление человека дереву с желтеющими листьям, а потом и вовсе без них, отходящему ко сну. Этот бессрочный сон и ничем не подкрепленное обещание грядущего воскресения в теле казались ему обманом.

 

- Ты, Василий, не огорчайся, - как обычно, подводил черту под разговором дед, - твой Христос, может, и говорил народу правду, да тот, кто за ним записывал, что-то переврал.

 

Отец Василий привычно благословил старика и отправился к себе домой, в маленькую опрятную избёнку, лишённую отепляющего присутствия женской энергии. Мысль о последней тут же воскресила давешний сон, натуральность коего уже приутихла под грузом дневных впечатлений. Василий тут же дал себе слово, что не станет впредь волноваться об этом не совсем нормальном сне. Однако ближе к Троицыну дню ему снова приснилась близкая ему женская душа. Отмечая свои промахи в жизни, больше всего на свете женщина опасалась потерять связь с духовным Учителем.

 

- Владыка, свет твоей любви осеняет Землю, ты - сострадательный и мощный, ты - указующий путь к дальним мирам... Позволь всегда следовать за Тобой! И в следующей жизни, как бы незначительна она ни была, подай мне руку Твою. Пусть как угодно будет труден путь в теле и вне его, пускай в ряду следующих за тобой займу место последнее... только не оставляй, только являй учение твоё на всех путях моих.

 

Напрасно отец Василий напрягал крохи бодрствующего сознания в тщете узнать Владыку, к которому обращалась молящаяся: облик восточного мудреца был ему незнаком. Лишь одно вывел он, когда проснулся поутру: женщина верует в перевоплощение, а значит, она никак не христианка и, что хуже всего, он сам, сочувствующий этой душе в её веровании, тоже не может вполне считаться христианином.

 

Колокола в душе Василия забили набат, так и тянуло пуститься в бегство. Только куда? Куда бежать человеку, который однажды обнаружил, что имеет не одно, а два сердца, и одно из них магнитно тянется к одной святыне, а другое влечёт в ином направлении. В этом случае наиболее удобным было забыть об одном из них, что отец Василий с превеликим тщанием и сделал.

 

Осенью, после первых заморозков, Василию показалось подозрительным длительное отсутствие на его пути деда Степана. Не обнаружилось оного и в заваленном невесть каким хламом дворе, зато в недавно отмытых окнах маячила незнакомая женская фигура.

 

- Не заботливый ты, даром что священник, - отчитывал отца Василия дед Степан. - Я бы тут так и помер, ежели бы Дашка, племяшка моя, не нашлась...

 

Не оспаривая, во многом справедливых, упрёков соседа, Василий не спеша отхлебывал горячий чай и потихоньку, исподволь, рассматривал «Дашку». По-городскому поджарая, женщина была быстра в движениях, за её моложавостью проглядывала опытность человека не понаслышке знающего об уходе за больными.

 

- Под иглой дед не вертись, - отвлекала она внимание старика, - игла не человек, гибкости в ней нету, знает себе одно - ходить взад-вперёд.

 

- Человек... не человек... - с трудом переворачиваясь на спину, бормотал дед. - У людей тоже мысль как заладит по наезженному бегать... Вот, предположим, кто ни зайдёт проведать, всяк так и норовит выведать, чего ради ты, Дашка, за мной ухаживаешь: ради наследства, али из-за какого другого интереса.

 

- Быть тебе, дед, в следующей жизни философом, - пошутила Дарья. - Ни одно явление мимо не пропустишь без рассуждения.

 

Отца Василия насторожило высказывание о следующей жизни, ему сразу же припомнилась женщина из сна и её вера во многократное воплощение человека на Земле.

 

- Ну, а вы кем полагаете быть? - неожиданно для себя спросил он Дарью.

 

- Я-то? - женщина зорко всмотрелась в лицо гостя, словно раздумывая, можно ли доверить ему сокровенное. - А-а, никем, - выдохнула она, наконец. - Не может нынешняя личность предопределить путь духа.

 

В разговоре повисла пауза, каждый опасался ненароком спугнуть только что залетевшую сюда птаху доверия. Затянувшееся молчание прервал дед Степан:

 

- Вот что, молодёжь. Хотите беседовать, ступайте в другую комнату, а мне чуток отдохнуть надо.

 

Священник вопросительно поглядел на женщину, и та, чуть помедлив, пригласила его пройти в соседнее помещение. Среди бесхитростной обстановки ему сразу бросился в глаза одиноко стоящий на столе портрет человека в тюрбане. Заприметив, куда нацелен взгляд гостя, Дарья взялась за фото, намереваясь повернуть его к стене. Но отец Василий остановил её:

 

- Погодите, мне хочется Вас кое о чём расспросить.

 

Не зная, как иначе разрушить стену недоверия, которой заметно отгородилась хозяйка, он решил поговорить с ней начистоту, как нередко разговаривают со случайными попутчиками. В свой рассказ Василий включил оба странных сна, утаив впрочем, что ощущал их героиню как самого себя. Повёрнутый к женщине в профиль - так легче давалась исповедь, - он не мог видеть, как с каждым его словом менялось выражение её лица. Только высказавшись вполне, Василий решился воочию убедиться в произведенном эффекте: побледневшая, женщина смотрела на него пристальным, немного испуганным взглядом.

 

- Водички испейте, голубушка, - заторопился отец Василий, наполнив стакан водой из графина.

 

Не сводя задумчивого взгляда с собеседника, Дарья отпила глоток, затем другой..., в её тихом голосе сквозило недоумение:

 

- Никогда бы не подумала, что мне мог присниться ныне живущий человек... - Поёжившись, она сняла со спинки стула платок и накинула его на плечи. - Признаюсь и я, мне тоже дважды снился батюшка... ну да, православный священник... в церкви службу вел, ко Христу обращался... Только я думала, что это было со мной, в моём прошлом воплощении.

 

- Значит, Вы тоже имели тождество с персоной во сне? - выдал себя Василий.

 

Женщина склонила голову на бок, давая понять, что не находит объяснения случившемуся. Её, вначале слабая, но потом всё более откровенная улыбка предварила признание:

 

- Ну вот мы и свиделись...

 

Полушутливый тон не мог отвлечь отца Василия от всегдашнего стремления докопаться до смысла: «В чём потребность снов сиих?» Будто угадав этот немой вопрос, Дарья вытащила из-под кровати большую дорожную сумку и достала оттуда несколько книг.

 

- Вот, почитайте на сон грядущий, - протянула она гостю самую тонкую из них.

 

Не без интереса читая диковинную книжку, отец Василий то и дело взглядывал на икону Спасителя: иной раз для того, чтобы адресовать Учителю вопрос, иной, чтобы перекреститься, - уж очень прельстительным казалось ему учение о перевоплощении и особенно откровение о преемственности священных Учений, лежащих в корне религий. Получалось, что новое Учение наследовало христианство и новый Владыка принимал эстафету от самого Христа.

 

До первых петухов занимался Василий чтением, после чего забылся коротким, глубоким сном. Проснувшись же, обнаружил, что может опоздать к заутрене, и потому почти бегом заспешил по влажной от росы лесной дороге.

 

- Стой Вася, стой!

 

Василий обернулся и не поверил своим глазам: за ним, энергично размахивая руками, спешил полуодетый дед Степан. Тревожась, что опоздает, священник махнул на старика рукой и двинулся дальше, однако дед, в чьих глазах читалась непреложность взятой на себя миссии, одним ловким движением заступил ему дорогу.

 

- Куда торопишься, Вася?

- Сам знаешь, на службу, - зашагал мимо деда Василий.

- Зачем спешить, когда к Христу твоя вера пошатнулась?

- Не пошатнулась... не пошатнулась..., - занервничал священник.

- Ты, почитай, уже с полгода смутился другим Владыкой...

- Не знай я тебя, дед, подумал бы, что ты - воплощение сатаны, так и норовишь в потаённые углы души залезть.

- А ты остановись и послушай правду... чистую правду...

 

Отец Василий замедлил шаг и глянул на старика, чья фигура теперь маячила поодаль. То ли восходящее солнце, то ли особенная игра света и тени превращала её в почти бесплотный образ, окружённый ореолом.

 

- Господи, помилуй... - три раза повторил священник, трижды перекрестив странное видение.

 

- Вася, запомни, - дрожащим голосом начал старик, - запомни, что я скажу. - Бог - один, он есть любовь, что без конца и без края наполняет всё видимое и невидимое. Он как будто безграничный океан пламенный... Христос в нём как живое течение, и тот, другой Владыка, тоже. А мы с тобой, Вася, только частицы в этом океане, сцепленные с другими такими же. И потому в нутре Бога мы неразделимы. А уж Христос твой или какой иной Учитель жизни и вовсе сердцами срослись. И делить им нечего, ибо в едином огне определились они по своему умыслу и окромя его им уже ничего не надобно, разве что помочь нам, неразумным.

 

Как только нежданная проповедь подошла к концу, Василий тут же бросился нагонять упущенное. Вдогонку ему донеслось:

 

- Вот тебе моя подсказка... Почитай всех, к кому тянется сердце, иди за теми, кто научит найти своё течение в океане любви, чтобы быть во всех делах заодно с Богом.

 

Закрутили-завертели отца Василия дела, только к полудню добрался он до магазина, чтобы купить к обеду всяких пустяков. Но тут его перехватила Дарья, широкая чёрная повязка на голове не красила её.

 

- Дед Степан помер, - сухо сообщила она. - Он, пусть даже и не верующий, но человек хороший, правильный был. Прочитайте молитвы и обряд проведите, ладно? Сколько будет стоить, я всё заплачу...

 

- Это после, после... - взволновался отец Василий. - Когда же это случилось?

- На рассвете...

- Как на рассвете?! Я же только недавно...

 

Дивно течёт жизнь, её течения даже не замечаешь. А когда она в ком-либо останавливается, начинаешь вдруг присматриваться к самому главному в ней. И хорошо, если определяешься с этим главным. А если нет?

 

Как никогда прежде, отец Василий боялся пропустить что-то важное, какие-то существенные подсказки, которые бы позволили уберечься от ошибок, неизбежных в действиях, отягощённых личными мотивами. А потому после поминок, сразу после того, как последний сытый и не вполне трезвый гость покинул смежный двор, он вернулся туда запросто, по-соседски.

 

С непривычки, его, одетого в футболку и джинсы, Дарья поначалу не признала. Но, распознав в нём батюшку, даже обрадовалась. Однако же в дом приглашать не стала:

 

- Пошли к речке, пока изба проветрится. Там сейчас хоть топор вешай...

 

- Ко мне пойдём, - возразил Василий, - у меня к вам разговор серьёзный, а у речки - одна беззаботность.

 

В чистой, прохладной атмосфере священнического дома, насыщенной запахами высушенных трав и лампадного масла, и вправду, было легко сложиться беседе с глубоким смыслом. Умостившись на грубо сколоченном табурете, Дарья прислушивалась к звукам незнакомого быта, из коих явственно проступало лишь мерное ворчание холодильника да частое постукивание китайских настенных часов.

 

- Вот, послушайте, - нарушил полусонное течение её мысли отец Василий. - Сейчас я Вам зачитаю то, что сказал мне Ваш дядя вчера в 7.40 утра... получается, уже после смерти... Я встретил его по дороге в церковь... чётко слышал всё, о чём он говорил... Я видел его явственно... как человека...

 

- Читайте, читайте же скорее, - перебила его Дарья.

 

Дрожание голоса, немногие слёзы - её реакция на прочитанное была предсказуема, однако в последующих суждениях не наблюдалось никакой слабости, напротив, они были наполнены твёрдой верой:

 

- Правда... Нужно идти за тем Учителем, мысль которого помогает сознательно совершенствоваться, который учит строить свою жизнь не как череду внешних действий в подражании окружающему, но согласно высшему предназначению.

 

- Значит, Вы считаете, что Христос современному миру этих знаний дать не может? - насторожился отец Василий.

 

- Что Вы! Христос всё может: и в любовь беспредельную повести, и знания духа дать... Только, простите за откровенность, религия так ограничила и затемнила его Учение, что только человек с большим сердцем может донести до простых людей его суть.

 

Выражение глаз иконописных ликов, казалось, было как никогда строгим. Отец Василий мысленно сотворил молитву и покачал головой:

 

- Нет... не смогу я оставить Христа. Понял, что потянулся к знаниям, что могу почерпнуть что-то из нового завета, данного вашим Владыкой. Но сердце-то ко Христу прикипело, напрочь.

 

- А и не надо, - примирительно сказала Дарья. - Смотрите, что у меня здесь, - и она извлекла из широкого кошелька миниатюрный самодельный складень, где имелись изображения Христа и Божьей Матери, нового Владыки и его ближайших сподвижников.

 

- Вот и славно, - похвалил отец Василий. - Объединением держится мир, и самым прочным цементом в нём служит любовь духовная. Что он без неё?

 

Что было добавить? В окно глядело алым глазом закатное солнце, сбившиеся в стайку воробьи наперебой навёрстывали не договоренное за день, откуда-то издали донёсся одинокий гудок тепловоза. Дарья поднялась и, задумавшись о чём-то своём, произнесла:

 

- Завтра ехать... ещё прибираться надо...

 

То ли в шутку, то ли всерьёз, провожая гостью, отец Василий сказал:

 

- А я было вознамерился поухаживать за Вами, вдруг бы попадья из вас получилась...

- Куда уж мне, отче, - отмахнулась Дарья. - Я, чай, на добрый десяток лет старше Вас и деток Вам уже не нарожаю.

- Это ничего, был бы лад в доме...

- А как же вера, обряды? - посерьёзнела Дарья. - Я притворяться не умею.

- Не стану я Вас уговаривать, сам не знаю, во что душевное расположение вырастет. Только помните, Бог нас уже дважды сердцами крепко соединил. Что-то это да значит...

 

Догорающий закат как истинный вестник божественной природы слал на землю последнюю улыбку единой любви. Нужно было только признать эту явную, самую очевидную, подсказку...

 

 


№55 дата публикации: 02.09.2013

 

Комментарии: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020