Грани Эпохи

этико-философский журнал №80 / Зима 2019-2020

Читателям Содержание Архив Выход

Александр Балтин,

член Союза писателей Москвы

 

Анклав ангелов

Солнце играло

Когда-то ходил в белую эту церковь на ВДНХ; и – точно растворялся в мистическом кристалле, где свет золотился и играл, нисходил и вздымался прозрачными, просвеченными синевато клубами.

Потом познакомился с людьми церкви – Георгием, монахом в миру, и молодым Иваном…

Сам не церковный, но тянущийся ростком души вверх, много говорил с ними, хотя… как поведаешь про обвалы все эти, обрывы, ямы, как расскажешь о сомненьях, чьи укусы ядовитей скорпионьих? Да и надо ли… Борись сам. Живи в себе.

Георгия перевели из отдалённого этого храма, Иван ушёл за ним, а он – идущий сейчас лесопарком, мимо оливкового, сонного, зеленоватого пруда – и вовсе перестал ходить в церковь…

– Александр! – слышит, и не сразу узнаёт молодого, с недавно отпущенной бородкой человека на велосипеде.

– Здравствуй, Иван! – отвечает, узнав.

– Как Вы?

– Да, ничего.

– А Георгий здесь. Мы на прудах купались. Подойдёшь?

– Ага.

И пошли вместе, Иван вёл велосипед, Александр тянулся следом.

Пруд в забетонированных границах мерцал, перекипая рябью, и Георгий, стоя у велосипеда, переодевался.

Стар, крепок, сух.

И сильное рукопожатие.

– А видел тебя с коляской раз. Как малыш?

– Растёт. Лопочет, топочет. Маленький такой – а топочет, как слон. А что не окликнул?

– Да не успел.

– Я с тех пор в храме на ВДНХ-то и не был.

– Что ж…

Стояли, говорили.

Солнце играло.

Как объяснишь, что бьётся, рвётся, слетает с мистических лестниц в душе? Как?

Да и надо ли?

Стояли, говорили, улыбались друг другу.

 

 

Анклав ангелов

Анклаву ангелов было тяжеловато – с одной стороны громыхала жестокая империя драконов, с другой поджимали анти-ангелы.

Белый ангел – верховный и сияющий – предложил:

– Что ж, давайте попробуем склонить их на свою сторону – сторону белизны.

– А как мы будет это делать? – спросил ангел часов.

Обычно он занимался огромными механизмами времени, в которых всё время что–то ломалось, портилось, сбоило.

– Единственным доступным нам образом – светом, – объяснил верховный.

Ангел органов сказал:

– Но они не видят света.

– Не видят, – молвил верховный, – потому, что считают его не существующим. А мы поможем им думать иначе.

И ангелы принялись за работу.

Звучала волшебная музыка ангела органов, чудесные часы ангела часов вершили сияющую работу, ангелы цветов слали потоки волшебных, благоухающих… И всё это соединялось в световом потоке, который изливался на…

– Не пойму, – сказал зелёный, замшелый дракон, – что происходит. Раньше я с лёгкостью обращал людей в собственные чешуйки, а теперь они, распевая песни и улыбаясь, проходят мимо моих соблазнов.

– Да и у меня что–то не то, – молвил чёрный, когтистый. – Только хочу ухватить кого на крюк преступленья, так срывается, не хочет ничего такого совершать.

И драконы вздыхали.

Анти–ангелы, занятые обычно производством темноты, отчаяния, пустоты, скуки тоже недоумевали.

– Что ни сделаю, – говорил один, – сколько пустоты и скуки не произведу, вся она проливается мимо сосудов. И ведь сосуды созданы надёжно.

– А замечательное отчаяние, которое я, бывало, изливал литрами на людишек, всё пролетает мимо, – заметил другой.

А ангелы работали пуще и пуще – волны сияющего света, переливавшего изумрудом и бериллом, текли и текли в соседние страны.

Текли, переливались, меняя состав драконов и анти-ангелов.

Один дракон поймал себя на том, что более не хочет внушать правителям военные мысли.

Другой – на нежелании ссорить людей.

Анти-ангел выбросил сосуд, в каком хранил безутешное одиночество, и стал с интересом поглядывать на необычные сияющие волны, текущие с неба.

Другой разбил кувшины тоски – ибо она стала ему противна.

– Смелее, – подбадривал верховный. – Ещё немного и мы окончательно победим.

И ангелы продолжали работу…

 

 

Пыль воспоминаний

– С этим вот домом странные воспоминанья связаны, – говорила жена.

Проходили узкой провинциальной улицей.

Дом – жёлтый, кривоватый, двухэтажный, с небольшим палисадничком и тусклыми окнами.

– В детстве… что ль? Сколько мне было не помню, но жили скудно, у меня одно платье всего и было… И мужичок из этого дома – в лагере что ль пионерском? Не помню – говорил: У меня молока полно, залейся, мне полагается, приходи – дам. И я, наивная, пришла. А он пьяный, верно, заохал: Ой, сейчас нету, приходи через день…

Муж закурил, представляя развязку.

– И пришла, знаешь, во второй раз. А он вместо молока поцеловать меня попробовал. Помню – оттолкнула, убежала…

Пыль.

Много пыли в провинции…

Лучше ли пыль наших воспоминаний?

 

 

Август плавит реальность жарою

Останавливаются у дверей вагона – он массивен, животаст, с гитарою, она – худа и подвижна, как ртуть.

Произносят вводное: пожелание счастливого пути, и так далее, потом начинают петь.

Она гремит кастаньетами, и дуэт неплохой получается, в общем, неплохой.

Держа на руках крошечного сынка, жена на ближнем к дверям месте говорит мужу:

– Дать что-нибудь? Стараются ребята.

– Дай, – отвечает он, глядя в окно.

Она шуршит в сумке, кидает им в пакет мелочь.

– Ой, какой чудесный малыш! – восхищается худенькая женщина…

Через полчаса, ожидая жену у привокзального магазинчика и катая коляску с малышом, муж видит, как пара бродячих музыкантов выходит из того же магазинчика, причём на руках у женщины сидит очаровательная, светловолосая малышка.

Вот, кто даёт им силы – думает он, мизантроп вообще-то, пессимист…

Август плавит реальность жарою.

 

 

И дети счастливы, счастливы…

Гастролируют цирки с соседних планет.

Вспыхивающие разноцветно огромные медузы качаются на трапециях.

Наездницы о трёх головах – но все с улыбками – скачут на фиолетовых птицах без перьев, и только кожистые крылья их дают возможность понять, что это действительно птицы.

Вот взлетают они, кружатся между медуз, медленно тающих в воздухе.

Шутки клоуна добродушны, а сам он меняет обличья легко, как люди меняют одежду.

Вот – в образе говорящего слона – он уходит, чтобы предоставить место порхающим мамонтёнкам, которые никогда не вырастут во взрослых мамонтов.

А это необыкновенный снег – падая с купола, он превращается в замечательные цветы.

И дети счастливы, счастливы…

 

 

Корни

– Корни не забыли?

Дети шуршат пакетами.

– Нет, нет.

Автобус переполнен, и у всех – свои корни.

У одних целлофановые пакеты покрасивей, у других – победнее.

Но – нельзя же вообще забыть про корни? Как вы считаете.

– Мама!

– А, доча?

– А мне всегда возить эти корни с собою?

– Конечно, дочь. Ведь они твои же!

Попробуй отрезать хоть маленький кусочек – изойдёшь болью.

Старики таскают свои – тяжелые, массивные, все в узлах; кто в сумках тащит, кто в портфелях…

Иные в земле воспоминаний, иные почище, но довольно грязные, в общем, у всех, и тут уж ничего не поделаешь.

Вынуждены.

Приговорены к этому.

Вам нравится?

 

 

День прошёл

Вагон электрички был наполовину пуст, тем не менее, эта кривая, и точно печёная бабка села рядом с ними.

Малышок спал в коляске, и она начала говорить с женой о правильном дыхании, о том, кто и что писал про это.

Муж, обливаясь потом, думал – Вот не повезло...

Августовская жара текла, растворяя в себе мир; электричка тронулась, замелькали пригороды, потом потянулись пёстрые дачные посёлки.

Сошли.

Старая платформа, неровная по краям, местами была замшелой, иногда пугая внезапностью выщерблин…

Муж обернулся внезапно – та бабка шла за ними.

Так вот встретишься с судьбой, подумал с кривой усмешкой...

Но бабка свернула куда-то...

И дальше потёк обычный, долгий, напряжённо-жаркий дачный день, с вялым перемещением в пространстве, с устроением, после недавнего строительства, быта, а когда оказалось, что пора уезжать, ощутилось – день пролетел, промелькнула его лента, и вот – снова платформа, замшелые края, и люди, нагруженные корзинами, рюкзаками, сумками, люди, увы, чем-то столь похожие на разводимую ими картошку и редиску...

 

 

Чешуя дракона

Дракон. Ну, давай же.

Искатель счастья. Что?

Дракон. Оседлай меня, и…

Искатель счастья. И что же будет?..

Дракон. Мы помчимся за счастьем. О, не помчимся даже – полетим. Видишь, какие у меня крылья?

Искатель счастья. Ты серьёзно?

Дракон. Серьёзней некуда. На ком же ещё летать, как не на мне? И – с кем же ещё искать счастья? Особенно для всех. Ты ведь ищешь для всех?

Искатель счастья. Ну да, конечно…

Дракон. Вот. Раз для всех – то я самый подходящий для этого дела дракон. Тебе ведь для себя счастья не нужно?

Искатель счастья. Разве что чуть-чуть…

Дракон. И своё чуть-чуть ты получишь.

Искатель счастья стоит и глядит на дракона, встретившегося на пути.

Он стоит и думает.

«Ведь драконов, – думает он, – раньше убивали в сраженьях, и сраженья эти были сложны, а теперь… что получается? Сам дракон предлагает прокатиться на нём, – да ещё и за всеобщим счастьем?

Ужели это возможно?»

Дракон. Возможно, возможно. Что же тут думать? Видишь же – какой я милый, симпатичный дракон.

Искатель счастья видит.

Действительно, дракон, хоть и велик, достаточно мил – он не плюётся пламенем, с клыков его не капает яд, да и не клыки это как будто вовсе – а вполне аккуратные, не очень острые, правда весьма большие, зубы. И хоть и блещет драконова чешуя – но блеск её серебряно красив, и даже отливает подлинным золотом.

Дракон. А и не сомневайся. Чешуя у меня местами серебряная, а местами золотая. И металлы подлинные, высокой пробы. Видишь, как сверкают чешуйки? Понимаешь теперь – мне ничего не надо для себя. Только счастье для всех. И… о чём же ты ещё думаешь?

Искатель счастья. А ты знаешь, где его искать?

Дракон. Счастье-то? Тоже проблема… пролетим лабиринтами библиотек, и втянем в себя мудрость свитков, папирусов, палимпсестов, книг, потом уже опылим этой мудростью реальность…

Искатель счастья. То есть явь?

Дракон. Ага.

Искатель счастья. Не забудь – в ней множество ям.

Дракон. А мы на них мудростью. Вот их и затянет.

Искатель счастья. А потом?

Дракон. Потом? Потом понятно что… Промчимся алхимическими лабораториями, найдём философский камень, и вперёд…

Искатель счастья. То есть?

Дракон. Облучим всех мудрой игрою философского камня, и все будут счастливы.

Искатель счастья. Так просто?

Дракон. А чего же тут хитрого?

«В самом деле, – думает искатель счастья, – ведь я прошёл многими дорогами, и из каких только ям не выбирался, я плыл морями, чья глубина не поддаётся исчислению, я искал и там, и тут, и, в конце концов, опыт же должен сложиться в результат?»

Дракон. Конечно, должен. Гляди, как я умею улыбаться.

И он улыбается.

Улыбка его сияет.

«Она великолепна», – думает искатель.

Дракон. Видишь? Разве лживый дракон мог бы так чисто, честно, ясно улыбаться?

И улыбнувшийся в ответ искатель вскакивает на дракона.

Он не понимает, что происходит.

Как и почему всё лучшее, жившее в его душе в один момент вытягивается, испаряется, превращается в ничто, как грубость, подлость, низость – и всё, от чего он так стремился избавиться – становятся его подлинным содержанием, и липким гноем вытесняют из души самую душу… И уж совсем никак искатель счастья не смог бы объяснить, почему он стал одной из чешуек в панцире чудовищного, брызгающего пламенем, роняющего яд с клыков, ужасномордого дракона.

Дракон сыто облизывается и улыбается – на этот раз своею подлинной, жуткой улыбкой.

– Ещё бы, – говорит он, – моя чешуя не была такой шикарной. Она ведь состоит из таких хороших людей. И все были искателями счастья. Всеобщего.

Смех его резок.

В пространстве парят другие драконы – столь же уродливые и со столь же прекрасной чешуёю.

Один из них опускается ниже, ниже…

– Как у тебя?

– Да, нормально, – сыто отвечает собеседник последнего искателя счастья. – Кажется, последнего превратил в свою чешуйку.

– Ну, не поддавайся иллюзиям, – отвечает первый. – Этот народ никогда не кончается.

И, брызжа пламенем, но при этом разговаривая о своём, драконьем счастье, плывут они в синеве небесной, омрачая её маревом злобы, алчности, цинизма…

 

 

И был ли выход?

И вот драконы, так легко превращавшие в чешую свою даже лучших людей, призадумались…

Нет, не то, что им показалось это не хорошим – у драконов своё представление о нём – а просто…

– Нам же надо как-то меняться! – сказал громоздкий огненный шар, вернее – дракон.

Другой – весь перепончато-белёсый – воскликнул:

– А зачем?

– Затем, – объяснил огненный, – что те, кто не меняются – погибают.

И он отпустил на волю одну из чешуек…

Человек, некогда обращённый в неё, вздрогнул, подумав: Что же я делаю? К чему призываю других? Как живу?

И ему стало плохо, он понял…

– Вот так, – сказал огненный. – Последуете моему примеру?

Хребтисто-шипастый зелёный и бурый, покрытый не то мхом, не то плесенью последовали…

Люди будто получали внутреннее зеркало, поглядев в какое, ужасались – своим словам, делам, поступкам.

Драконам становилось чуть легче летать, но… всё равно: в силу драконьей сущности они не могли отпустить многих, и вовсе остаться без чешуи.

– Выдумал всё этот огненный, – ворчали некоторые. – Зачем нам меняться? Нам надо поглощать других, превращать их в своюроскошную, блестящую, драгоценную…

Процессы смешивались, переплетались, становились неуправляемыми…

Люди говорили хорошие, правильные вещи, но в глазах большинства были предателями и лгунами…

И был ли выход?

Библейское молчание тверди не допускало чрезмерного оптимизма.

 

 

Фотограф и его фотографии

Клиент. Какая-то…несколько странная фотография…

Фотограф. Находите?

Фотостудия.

На стенах – чёрно-белые портреты, и пейзажи, чья замысловатость отдаёт готикой.

Фотограф рассматривает фотографию.

Клиент. Тут я, скорее, женщина.

Фотограф морщит лоб.

Фотограф. Действительно. Как-то странно. Ведь я снимал Вас.

Клиент. Мне и самому кажется странным. Видите ли, я не собираюсь скандалить, просто хочу понять.

Фотограф. Третий случай уже у меня. Когда я снимаю кого-то, выходит… некто другой. В данном случае – другая.

Вертит снимок. Подносит его к глазам.

Фотограф. Действительно женщина. Как так могло получиться?

Клиент (оглядывая пейзажи). А что за пейзажи странные такие?

Фотограф. Эти? Это я фотографировал сны.

Клиент. Как так?

Фотограф смеётся:

– Ну, шутка, шутка… Я снимал различные места нашего города, а получалось… Ну, в общем, что получалось.

Клиент подходит ближе.

На снимке расселина, ущелье, из которого вверх лентой идут дома – невиданных форм, все удлинённые.

На другом – лестницы, парящие над бездной, лестницы, нигде и никак не закреплённые.

На третьем собор, мощно рвущийся в пласты неба; собор, сквозь который прорастают ветвистые деревья с листвой, частично ободранной осенью.

Клиент. Да. Странно, правда. Фотографию оставлю себе. Но, знаете, перефотографироваться у Вас мне совершенно не хочется.

Фотограф. Понимаю.

Клиент уходит.

У двери он задерживается на несколько секунд, будто думая, не оглянуться ли, но потом решительно выходит на улицу.

Звякает колокольчик.

Фотограф глядит на собственные фотографии.

Вслух: Необъяснимо.

За спиной слышится: Кхе-кхе.

Фотограф вздрагивает, оборачивается…

Сухонький старичок в странной мантии и старинных очках сидит в кресле.

– Ну почему необъяснимо?

– Кто Вы? И когда Вы вошли?

– Вошёл? Ну, скажем, только что. А кто? Ну… тот, кто объясняет.

– Объясняет что?

– В частности этот случай.

– И?

На счёт внешности людей… Бывает, знаете ли, такая алхимическая игра сути, при которой обычная действительность отступает, давая место реальности, о которой мы мало ведаем. Вы сняли прошлые воплощения этих людей.

– Такое возможно?

– Странное дело – видели результат, а спрашиваете.

– А…

– Ну, а пейзажи – это прошлое, наслоившееся на будущее.

– И Вы…

– Я просто алхимик. Бывает, выходите на улицу, а реальность там тормознулась… или умчалась вперёд – на пару веков, скажем. Кхе-кхе…

– Не морочьте мне голову. Вы хотите сняться?

– Сняться? Но я получусь у Вас в виде средневекового палача. Или с лицом человека 23 столетья.

– А давайте попробуем?

– Нет, уж лучше я вернусь в своё фото.

Старичок встаёт, полы его мантии волочатся за ним.

Сделав несколько шагов, он поворачивается к фотографу:

– Бывает, что и манекены оживают, и гробы приносят в дом, где никто не умер. Так что…

Совершенно спокойно, будто это и впрямь обыденность, он подходит в одной из фотографий, и по сияющей, серебристой, невесть откуда взявшейся лестнице поднимается внутрь.

Фотограф глядит на фотографию, где не было никакого старичка, – в которую тот вошёл, и исчез в ней, растворился, слился с замысловатым фоном.

Фотограф:

– Главное, никому не рассказывать. Впрочем, как тут не рассказывать? Приходят же, сниматься будут…

Он глядит в окно.

Улица совершенно обыкновенна – не считая того, что мимо дома проходит давешний старичок. Правда, в современной одежде.

– Спокойно, – говорит себе фотограф, – мало ли похожих лиц.

И он возвращается к своим работам.

А что ему ещё делать?

– Не сходить же с ума! – лукаво улыбается старичок – оборачиваясь, и исчезая в пространстве.

 

 


№60 дата публикации: 01.12.2014

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020