Грани Эпохи

этико-философский журнал №80 / Зима 2019-2020

Читателям Содержание Архив Выход

Игорь Муханов

 

ГОСПОДНЕЕ ЛЕТО

 

 

В своё ружьё, как дробь, меня вложи…

Ещё в языческие времена

наши предки возжигали чабрец,

совершая богослужение…

 

На страже богородичной травы

стоять не просто, оттого и тени

бегут, как тонконогие олени

по тропам человеческой молвы.

 

Чабрец лилов, и дальше лозняка

способен видеть, окружённый чудом

и чадом из языческой посуды,

когда зажжён в тени, у родника.

 

Богослуженье голубем кружит

над нашими желаньями и снами,

и повторяют горы временами

слова простые, как врагов ножи.

 

Ты числишься певцом? Тогда служи

причудливой фантазии народной:

в своё ружьё, как дробь, меня вложи,

отправь гулять по родине свободной.

 

Связной необходим другим мирам

и временам, и людям в шапках лисьих,

которые читать привыкли мысли

высокогорных кедров по утрам.

 

И если спросят люди: кто таков,

какого званья и какой артели,

ответь с улыбкой им: чабрец лилов,

и сладок дым из жертвенной скудели.

 

 

Любовь одна излечивала раны...

Тянулся день, молитвенный и странный,

как свет большой надежды впереди,

как дно немолодого океана

с разрезами и рыбами в груди,

как паровоз, состав с рудой везущий

в заштатный зауралья городок,

как ситец платья, о любви поющий,

как воздуха целительный глоток.

И ты была упрятана в Египет

в том дне указом грозного царя,

за то, что воздух был ветрами выпит,

и пахла мартом охра октября.

За то, что нас любовь вела куда-то

в том дне, законам долга вопреки,

и всюду молчаливые солдаты

чинили ружья, словно мундштуки.

Тянулся день войсками Чингиз-хана,

и на привале кратком, в звёздный час

любовь одна излечивала раны

ко всем стрелявшим – всем любившим нас.

 

 

В марте

Марта льды кружатся у забора:

зацепились вновь за облака!

Их скупает оптом за оболы

горная строптивая река.

 

Просыхают пятнами на ткани

тени, и не высохнут никак.

Забросать стремятся облаками

воды каждый встречный буерак.

 

Полдень, а ещё не брали взятки

птицы с первых бабочек и мух,

и болеет в снах своих ветрянкой

под землёй скучающий лопух.

 

Многообещающей телегой

март въезжает в душу мужика,

и почти словами человека

говорить пытается река:

 

«Хариусом с горных перекатов

я пришла, мой пасынок, к тебе,

чтоб стократ весеннее стаккато

прозвучало в строчке и в судьбе».

 

 

О солнце, дай и мне взаймы...

Мой бизнес – лепесток ромашки…

 

«О солнце, дай и мне взаймы!

За подписью лесной букашки

со счёта своего сними.

Кредитом вспыхнувшей сирени

порадуй собственника дня,

и должником от песнопений

прилюдно объяви меня!»

 

Так я просил, и ясно слышал

в органных трубах летних чащ

тот звук, которым птицы дышат,

которым каждый камень – зрящ.

 

И приходился доллар долу

печатной краскою в мешках,

и числился у балабола –

задиры-ветра в должниках.

 

 

Оттуда не пишут – лишь видят…

Оттуда не пишут – лишь видят

доверчивым ветерком,

глазами молящихся Лидий,

курящих Иванов дымком.

 

По радуге лёгкою тенью

скользят облаков корабли,

а кажется – струны задели,

и звуки коснулись земли.

 

Снимай тогда тёплую шапку

с души, и замри на юру…

Как втянуты заячьи лапки

в предзимнюю эту игру!

 

Как воздух струится и дышит

от мыслей, летящих на юг,

туда, где знакомые крыши,

где только живые вокруг.

 

И музыкой сосердцанья

построено и плывёт

по небу весёлое зданье –

ушедшим надёжный оплот…

 

Оттуда не пишут – лишь видят

доверчивым ветерком,

глазами молящихся Лидий,

курящих Иванов дымком.

 

 

Молитва

О, Господи, даруй то состоянье,

когда смолчу – и больше чем скажу,

когда Твои дары в простом бурьяне,

в дожде осеннем – всюду нахожу.

 

О, Господи, покинь страницы книги,

явись повсюду, где Тебя не ждут.

Ты кружишься – звенят Твои вериги,

смеёшься Ты – и в звёздах тихий пруд.

 

О, Господи, у колеи дорожной

стою и жду уже который год…

Баском сегодняшним заговори о прошлом,

и будущее в сердце оживёт.

 

 

Хариус в полдень

Стоит обнаружиться букашке

над прибрежным кружевом теней –

хариус мнёт воду, как бумажку,

полоснув хвостом между камней.

 

А была отмечена свеченьем,

бирюзой и нежностью река,

постигая вечности значенье,

отражая в небе облака!

 

Но волна плеснула, как из фляги,

на прибрежный камень, где припёк,

и опять глядит из-под коряги

хариуса пристальный зрачок.

 

Жук скользит ли, ползает улитка –

тень им, как защитница, нужна!

Тонкою отважною былинкой

потянулась в небо тишина.

 

Где-то вдалеке пасутся грозы

и уснул уставший ветерок…

Гетры полосатые – стрекозы –

новый провоцируют рывок.

 

 

Разговор с дождём

Утром с постели встану –

ты за окном идёшь

в бурке седой тумана,

широкоплечий дождь.

 

Вешаешь всюду бусы,

манишь идти с тобой,

добрый, зеленоусый,

клумбовый, ледяной!

 

И озорник к тому же:

не покладая рук

луже – обычной луже –

даришь тончайший звук!

 

Дёргаю колокольчик –

долог его шнурок…

Может быть, кто захочет

свидеться на часок?

 

Верю: за облаками

вся сойдётся родня.

Станут плескать руками,

спрашивать про меня.

 

«Как ты сюда?.. Надолго?

...Где?.. На Алтае?... Что ж...»

Ах, ты, в одежде волглой

старый мучитель – дождь!

 

 

Листья на берёзе – ноты…

Где зимы Искариоты?

Где ума тупик и плен?

Листья на берёзе – ноты:

Брамс, Чайковский и Шопен.

 

Постигай в лесу картины

вещих пращуров с утра!

Треснувшие желатины

почек, пней, et сetera…

 

Выходи из шубы старой,

как из Зимнего дворца

Николай II c гитарой,

выпив крепкого винца.

 

И не спрашивай у неба:

«Может, это только сны?»

Всё вершится на потребу

посетившей мир Весны.

 

 

В тот год, когда была война…

В тот год, когда была война

медведя со своею тенью,

стояла в мире тишина,

как банка, полная варенья.

 

Пытались чёрные грехи

атаковать с обоих флангов,

но их шрапнелью чепухи

отбросило на берег Ганга.

 

И победитель был моряк,

случайно с корабля сошедший,

носивший имя Железняк

и видом явно сумасшедший.

 

На той войне я был поэт –

такая должность есть на свете!

Лечил медведя… Впрочем, нет:

писал, как видят войны дети…

 

 

Облако

Выплакалось вертикально.

Это у них в роду:

с плит площадей, с окалин

смыть до блеска беду.

 

Что им из мысли терем,

гул межевой вражды?

Эта простая вера

в пригорошню воды.

 

Прошлое захлестнуло

ниткой – живой водой…

Ну, опускай же дуло:

выпьем-ка, брат, с тобой!

 

 

Танцевала дворника метёлка…

На Сакральной площади посёлка

мы с тобою видели концерт:

танцевала дворника метёлка

и звала, срываясь на фальцет:

 

«Следуйте за мною в Центрославье

через Марс далёкий и Луну,

где поют священники «I love you»,

отпуская грешникам вину.

Я люблю из мусора и пыли

строить золотые терема.

Даже ангел распускает крылья

веером перед лицом ума...»

 

Озорно метёлка танцевала

под простой мотивчик «до-ре-ми».

По пожарным лестницам вокзала

ангелы спускались в этот мир.

 

Пылью наполнялись паровозы

и карманы наши, и дела.

Под виденьем сказочной берёзы,

где с тобой гуляли мы вчера,

озеро образовалось ныне…

 

Говорят, что плавают на нём

наши судьбы – шарики цветные…

Ангелы их двигают крылом!

 

 

Лама и радуга

Как гонг в тумане жалобно звучит!

Идут на службу утреннюю ламы,

от неба деревянные ключи

перебирая в сумчатых карманах.

 

И служба их свободна и легка:

один читает мантры до обеда,

пытается достать до потолка

другой, огня небесного отведав.

 

У третьего склонилась голова

на грудь – несите, медики, носилки!

И на углях, готовых сжечь дотла,

стоит четвёртый с глупою улыбкой.

 

«Экзотика!» – вы скажете. Пусть так.

Но если в доме вашем разобщенье,

необходимо времени пятак

вложить в ремонт жилого помещенья.

 

Убрать всё то, что ходу не даёт

мечте, дружившей с облаком когда-то.

За миром наших мелочных забот

встаёт другой, возможностью богатый.

 

Алаверды летает над судьбой

того, кто взялся за такое дело:

увидеть мыслей комариный рой,

грызущий наше собственное тело.

 

Смахнув его широким рукавом

ретритов, проведённых на природе,

ступенчатую радугу в свой дом

впускает лама, от всего свободен.

 

Она займёт лишь часть того угла,

где лама, погружённый в созерцанье

всеобщей пустоты – сплошная мгла,

миров иных – частица мирозданья.

 

Он скажет этой радуге: «Ты – я!..»

А, впрочем, тут иною меркой мерьте:

того, что видит ночью простыня,

не выдаст настоящее бессмертье.

 

 

Яблочный Спас

Алёне

 

Снова востоком любуется запад, гладь на реке.

Я превращу тебя в розовый запах в этом стихе.

 

Неодолимое чувство свободы в каждом из нас.

Вяжет, как нить, эти долгие годы Яблочный Спас.

 

Мы не прощаемся. Мы из метелей, вёсен и снов

в мире построили всё, что хотели… Снова он – нов!

 

Кольцами радуги крепятся дали к небу теперь.

Мы завязали тесёмки сандалий… Вот она, дверь!

 

Стая оленей прозрачных несётся в каждом из нас,

и над тропою сияет, как солнце –

 

Яблочный Спас!

 

 

Я выверну карманы: «На!..»

Я выверну карманы: «На!..

Нет ничего из пустословья,

когда за окнами луна

кладёт лучи мне в изголовье.

 

Когда ручьи бегут за мной,

как псы, голодные разлукой,

и пахнет зимняя – зимой

судьбой отпущенная мука.

 

«Лишь волхованье», – скажешь ты

и будешь прав, мой друг! Весною

мир полон лёгкой красоты

с её прозрачной глубиною».

 

 

Поэту

Я выпустил твой стих из рук,

и он поплыл, как шар воздушный,

за Академию Наук,

за Крым, спасая наши души.

 

В нём, словно в ёмкости большой,

кипела жизнь с её заботой

всё, что считается золой,

лишить и званья, и работы.

 

Вмешаться в каждую строку,

которая огнями радуг

не освещает наверху

веками созданный порядок.

 

Твой стих в сознанье клокотал

ещё не познанной свободой,

и всю вселенную вмещал:

её дворцы, её заводы.

 

Он был не жизнью, а её

удачной выдумкой, быть может,

которую, как мумиё,

дают, чтоб выглядеть моложе.

 

Твой стих задумчивый Байкал

учил пасти стада овечьи,

и всем бессмертье обещал,

кто принял облик человечий.

 

 

Кукушка

Какая живая лучистая зелень

из чащи лесной, тишины

выходит навстречу и долго глазеет

на наши футболки, штаны!

 

(И что мы с тобой не надели лужайку,

где много растёт васильков,

где скачет кузнечик: «А ну, поиграй-ка

со мной в пересчёт облаков»?)

 

Лучистая зелень ползёт по одежде

счастливой игрою теней,

и нас превращает с тобою, как прежде,

в весёлых и дружных детей.

 

А ну-ка, предстань предо мной Клеопатрой,

которая в среду, до двух

сидела за маленькой сгорбленной партой,

читая Есенина вслух!

 

И в страшной тоске, одеяло набросив,

срывалась фальцетом на лес,

когда мы узнали простор его просек,

когда он в объятья к нам лез!

 

Мы были в плену у дождей и черёмух

с тобою не век и не два.

Не нами, а жизнью придуманный Олух

забыл эти жесты, слова.

 

Выходит к нам зелень, ещё молодая,

несёт на сучке чепуху.

И вспять, может статься, кукушка считает:

- Ку-ку!.. Ку-ку!..

 

 

И тишина приходит в каждый дом…

У летних вечеров есть тишина,

воспетая поэтами России,

когда собаки, пасть свою разинув,

язык лиловый кажут, да луна

всплывает из-за линии смыканья

земли и неба яблоком в росе,

колыша лоскуток воспоминанья,

как самолёт на взлётной полосе.

 

Из этой тишины родится столб

прямых надежд на будущее наше…

 

Луна опять заваривает кашу,

стекла царица, опекунша колб,

идей лабораторных мастерица…

 

Нет, на луну не стоит материться!

 

И тишина приходит в каждый дом,

перешагнув высокий подоконник,

как русских сказок ласковый покойник

в прозрачном одеянье голубом.

Вершины сосен гнутся до земли

до третьих петухов в виденье сонном,

чтоб кони, у которых гривы – волны,

детишек в сказку увезли.

 

 

Вставай, иди и духом стань лесным…

Цветная лесенка

 

***

 

Господь весны не метит в государи:

чтоб спину отогрел и видел сны,

опять цветную лесенку мне дарит…

«Вставай, иди и духом стань лесным!

И расселись по веткам, как по хатам,

по родникам заоблачных высот…

Страна лесным валежником богата,

и дух, земли не ведая, ведёт».

 

Апрель и впрямь на выгоне, с откоса

пасёт пещерных жителей – стрижей…

Я стану птицей и великороссом,

росой на спицах маленьких детей.

И если суждено упасть в канаву,

найду и в ней, средь вечной темноты

агат и сердолик в земной оправе –

задуманные Господом цветы.

 

И вот она спускается на нитке

поляны оросившего дождя

та лесенка цветная – муза Шнитке,

Чайковскому ближайшая родня.

Её так много... Заняла полмира,

собой прозрачный купол повторив,

и льёт на землю праздничную мирру

под тихий приснопамятный мотив.

 

 

Здесь мог бы медитировать Будда…

Сергею Шелковому

 

Прозрачная и лёгкая вода

пускает пузыри на перекатах.

Здесь мог бы медитировать Будда,

умевший слушать радуги когда-то.

Ах, радуга, твой тонкий голосок

одним концом уходит в Беспределье,

другим же упирается в песок,

рождая в мыслях путника веселье!

Зачем упёртость в быт и забытьё,

болты и гайки, и твердыня камня?

А чтобы пенье лёгкое твоё

потрогать можно было и руками!

 

Будда обут в цветные сапоги,

его спина дымится, словно чайник.

И вторники летят на четверги,

как галки, в лёгком сне необычайном.

И с веса начинаются моря,

свисая вниз от сотворенья мира,

чтоб, тайну никому не говоря,

уметь настроить праздничную лиру.

И так случайно выстроить войска

в почётной смене дней и караула,

чтоб радуга рванула от песка

и в небе никого не обманула.

 

 

Господнее лето

Где бомж с алкашом лежали и грели суставы,

состав наблюдая, что вёз комсомольцев на БАМ,

сегодня Господнее лето раскинуло травы,

расставив дубы, словно пешки, по низким холмам.

Широкие мысли рождало раздолье лесное

в умах пионеров, готовых на смену прийти.

Партийные птицы сновали повсюду, и снова

пытались стахановцев в ханы, в цеханы труда возвести.

Где жизнь, что трубила в латунь оголтелых горнистов,

гордилась собою, и Бога искала в делах:

в дороге вот этой, слегка от проседа волнистой,

в спортзалах просторных, в идейных и чистых стихах?

 

Господнее лето грустит в ожидании яблок.

Иль возраст такой: видеть проблеск поверх блокпостов

зари, наделённой летучей прозрачностью ямбов,

бывальщины щебня, скелетов могучих мостов?

Ты даришь глубины иного, большого простора,

где радуги-дуги – всё те же холмы, и по ним

проходит дорога… и поезд… теперь уже скорый…

Господнее лето, тобою я буду храним.

 

 


№58 дата публикации: 17.06.2014

 

Оцените публикацию: feedback

 

Вернуться к началу страницы: settings_backup_restore

 

 

 

Редакция

Редакция этико-философского журнала «Грани эпохи» рада видеть Вас среди наших читателей и...

Приложения

Каталог картин Рерихов
Академия
Платон - Мыслитель

 

Материалы с пометкой рубрики и именем автора присылайте по адресу:
ethics@narod.ru или editors@yandex.ru

 

Subscribe.Ru

Этико-философский журнал
"Грани эпохи"

Подписаться письмом

 

Agni-Yoga Top Sites

copyright © грани эпохи 2000 - 2020