Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России
Стихотворения
Гусиная земля
Исполненный таинственного долга,
Уже проживший жизнь от сих до сих,
Я зимовал на островах Де Лонга.
Точнее даже – на одном из них.
Покрытым мхом, или, вернее мохом,
Как в тех краях якуты говорят.
Ему оставил имя Лёшка Жохов
А Бог оставил северный наряд.
Там в небесах сияет синий сполох,
А ночь длина, как долгий путь домой,
Там замерзает в одностволке порох,
И спирт подёрнут коркой ледяной.
Но там я жил, поправ ногами шарик,
Как гордый дух небесного Отца,
Я глобус взглядом много раз обшарил,
Я видел мир от края до конца.
Там, подо мной, на нулевых широтах,
Кипели страсти и морской прибой,
Извечная вершилася работа
И гибли страны где-то подо мной.
Я был один!
Верней – нас было трое
На шапке мира, видевших весь мир,
И были мы не трýсы, не герои,
Оставшись без руля и без ветрил.
Мы были там иных людей добрее,
И перед миром были мы честны,
Как жители страны Гипербореи
Мы вымирали в миражах весны.
Там было страшно холодно и пусто,
Но, видит Бог, от Жохова вдали
До дней последних не забуду чувства
Причастности вращению Земли.
На птичий зов мой крик летит ответом,
Скажите гуси тем, кто там вдвоём:
Я так же грежу островом Жаннетты
И вмёрзшим в лёд забытым кораблём.
Разбойник
Я в лес вхожу, как вор в Центральный Банк,
Здесь осень не осталась без работы,
Мне нужен не какой-нибудь пятак,
А каждый рубль сусальной позолоты.
Всё тут моё, что отряхáет лес
На эту землю, и на эти лужи,
Мне нужно всё, опавшее окрест,
И мятый лист дубовый тоже нужен.
Когда ещё дождусь таких я дней,
Чтоб нагрузиться задармá и важко?
И я, в запретной жадности своей,
Гребу листву в карманы и в фуражку.
Я, как ребёнок, откровенно рад,
Мне воровство – что шапочка по Сеньке.
И я богат. О, как же я богат –
Я целый стих купил на эти деньги!
Детство
Памяти моего школьного друга Коли Шемякина,
по прозвищу Лом.
И вновь могильная виньетка
О том напоминает мне,
Что в хутор приезжаю редко,
Но часто видится во сне,
Как будто снова мимо, с визгом,
В шестидесятых пацаны,
Бегут, сверкая коммунизмом
Через дырявые штаны.
Рваное сердце
Опять, в грехах пишу стихи я,
Прочесть вы сможете едва –
Пробелы, точки, запятые,
И неудобные слова.
Я описал войну и зори,
Всю жизнь свою без лишних слов,
И блеск в больничном коридоре
Помытых с хлоркою полов,
И бородатого Исуса,
И ветра летний вокализ,
И ты, не праздновавший труса,
Мной занесён на белый лист.
И мне казалось гениальным,
Всё, что я в книжке написал,
Я блеском ослеплён медальным –
Я заслужил святой металл!
Но нервно скажет критик смелый,
Лишь томик тоненький прочтёт,
Что в нём удачны лишь пробелы,
И где-то, частью, – переплёт.
Кто есть кто
Мы у зеркала, как люди –
Тот же рост и та же спесь.
Без меня его не будет,
Без него я всё же есть.
Хоть в одной зажаты раме,
Мы не то, чтобы портрет:
Я – вот тот, который с вами.
А его и вовсе нет.
Так похожи наши лица –
Те же брови, тот же рот.
Я скривлюсь.
И он скривится.
Я совру.
А он не врёт.
Credo
Прислушайся к вождям, пророкам и святым,
К тем, кто работает, и к тем, кто бьёт баклуши,
Кто богохульствует и кто блюдет посты,
Прислушайся ко всем.
Но никого не слушай.
Silentium
Наверно, воля есть на то Господня:
Друзей, дороги, книги, вензеля –
Я всё стряхнул как градусник сегодня,
Всему отчёт опять веду с нуля.
Путь это даже будет на смех курам –
Я никому не раб, не господин.
И впредь замер моей температуры
По той шкале, где только я один.
Облако Рай
Вижу.
По к Раю приставленной лесенке,
Не вызывая ни страх, ни печаль,
Неторопливо уходят ровесники.
Мне почему-то их вовсе не жаль.
Жаль мне себя, с недопетою песенкой.
Как воплощение последней мечты,
Мне бы подняться по этой же лесенке.
Только уж больно ступени круты.
Талант
Пытаюсь вновь пропить талант,
И ощущаю час от часа –
На мне такие удила,
Чем не взнуздали и Пегаса.
Талант – лихой кавалерист,
Весь в шпорах, латах и со шпагой –
Меня то задирает ввысь,
То отпускает ровным шагом.
Талант решает за меня,
Куда поставить мне копыто,
Считает он к закату дня
Что перебито, перепито.
Бармену, словно палачу,
За неразбавленное пиво,
«In vino veritas!» кричу
И бесталанно, и фальшиво.
И погружаюсь я в туман,
Снести не в силах этой ноши...
А может, – это не талант,
А может быть, – и я не лошадь...
Родина
Мягко дремлет память-недотрога,
Больно ей от жалостей и смут.
Я живу за пазухой у Бога,
Детство – имя Богу моему.
Ветерок с утра – ещё не ветер,
Мама мягко:
– Не проспи, сынок...
Почтальонка на велосипеде
Привезёт районный брехунок.
Я прочту заметки об успехах,
Земляков и жителей столиц.
В воробьином гнёздышке под стрехой
Трону горку тёпленьких яиц.
Воробьиха будет бить по пальцам,
Применю в ответ коварный жест.
И пройдёт по улице скиталица –
Побирушка не из наших мест.
Будет день и солнечный, и звонкий,
А под вечер грусти дать отлуп,
«Королевою бензоколонки»
Заманит меня колхозный клуб.
И встаю с постели я без лени,
Новый день в себе зажечь опять.
У меня такое настроение,
Что готов я нищенку обнять!
Я калитку трону за сараем,
И отправлюсь в школу по меже.
Здесь давно никто не умирает.
Потому что умерли уже.
Геката
Ну, что сказать на сон грядущий?
Что день прошёл, как сон пустой?
И я судьбой уже отпущен
К своей лежанке на покой.
Поглажу шёрстку чёрной кисе,
Зевну, врастая в миражи,
Хоть я не то, чтоб уморился
Или покоя заслужил.
Я просто прячусь от работы,
Поскольку так заведено,
И это спящее болото
Нам для забвения дано.
Наш сон, он – как лекарство в теле,
И как изгнание врагов.
Но кошка спит в ногах постели.
А ей забвение – от чего?
Жесть
Какая досада! Опять не успел
Ни в Африку съездить, ни к другу на дачу,
Не слышал, как пел на углу менестрель,
Не видел, как бомж на углу насвинячил.
На шорты сменить не успел я штаны.
Да многое за лето сделать бы надо!
Я даже не видел затменья Луны,
Которая видела мой беспорядок.
Когда я, постели своей не убрав,
Лежал, соловьиною трелью расстрелян...
...Но в чём-то, пожалуй, я всё-таки прав,
И побомжевать не грешно менестрелю.
А лето уходит – беспечность растяп, –
И след истончается за поворотом.
И август толкает под локоть сентябрь:
– Жестянщик! Проснись и ступай на работу.
Воля
Приставлен страж ко мне жестокий,
Прикрыл мне уши и глаза,
Определил дела и сроки
И направление указал.
И нет мне хода мимо стража,
Поскольку мир – всё та же клеть,
Где жить он не даёт и даже
Он не даёт мне умереть.
Пыль
А что есть мир? И что такое свара,
Когда людских не слышно голосов?
И мало мне всего земного шара,
Где ни души – до самых полюсов.
Где не с кем перекинуться словами,
А те, кто есть – глухи или немы,
Собой они потерянные сами,
Тюрьмы они находка и сумы.
И смысла нет в наборе книжных литер,
Коль всякий – член Чека или МАССАД,
И царствует пустынею Спаситель,
В которой больше некого спасать.
Мне это чувство горечи знакомо,
Когда и в счастье донимает страх,
И я не дома, даже если дома,
И я никто. И звать меня никак.
Родина
Клянут её слева и справа,
Чужие клянут и свои,
Несчастная наша держава
Ведёт затяжные бои.
На поле военных историй,
В подвалах заплечных бойцов,
Несчастью несчастием вторя,
Во вражье зажата кольцо.
Её отпевают поэты,
Обманывают шулера,
И песни печали при этом
Над ней завывают ветра.
Не хлеб у неё, а картоха,
Не горб, а заплечный мешок,
И всё, что поганое – плохо,
И плохо всё, что хорошо.
На дыбу её или в пламень
Готовы толкнуть, не любя,
И каждый за пазухой камень
Припас для неё у себя.
История ей – как стихия,
И я не боюсь вопрошать:
– Россия, Россия, Россия,
На чём же ты держишься, мать?
Размышления о Божьем величии
по случаю лунного затмения
О, Ты, гоняющий шары
На тёмном поле небосвода,
Мирами сдвинувший миры,
Кому покорствует природа,
Кто в свой небесный биллиард
Играет Сам лучами света,
Вбивая в лузы звёздных карт
Чуть запоздавшие планеты.
И зрю я дело Игрока,
Кто Сам, Невидим и Неведом,
Луну, в бессчётные века,
Толкает за Землёю следом.
Но не несите мне кагор,
И ни к чему мне лёд и виски:
Я видел тень крыла Его
На обнажённом Лунном диске.
Отцы-пустынники
Наделённый вредным языком –
По велению сердца – не за страх,
Без каких-то связей и знакомств
Я живу один на хуторах.
Гость ко мне – дорожный ветерок,
На ночлег является звезда,
И волшебным сном через порог
Счастье переходит иногда.
Там, за хуторами, за холмом,
Человейники и Интернет,
И жалеют все они о том,
Что меня там с ними нынче нет.
Что не взять с меня живьём кредит,
Не загнать меня с ружьём в окоп,
Что я тем теперь и заменит,
Что для шишек не подставил лоб.
Что я сам себе утроил рай,
Без пилюль и алкогольных снов.
Ты ко мне сюда не приезжай –
Мне и одному в степи тесно.
Фатум
Ни угроз, ни врагов – ни рожна,
И никто меня не уничтожит.
Смерть моя никому не нужна.
Да и жизнь моя, собственно, тоже.
Остуда
А осень совсем не торопит,
Иду и не знаю куда.
Не нужен ей жизненный опыт,
Она не считает года.
Ей просто со мной интересно,
И я перед нею нелеп,
Пою ей народную песню
Про вольную русскую степь.
А в бликах неяркого света
Пожухла трава на меже,
И будто бы не было лета.
И больше не будет уже.
Скользят обнажённые глины
Под узкой подмёткой моей,
С наветрия дует мне в спину
Щекастый разбойник Борей.
И звук – словно музыкой Вебер
Нечаянно тронул орган.
А в чреве ноябрьского неба
Уже шевелится буран.
Выморочный хутор
Я был на земле бродяга,
Прикончивший фляжку до дна.
Ушла из меня отвага
С последним глотком вина.
А ночь стояла такая –
Хоть в пузырьки разливай,
Да сполохами играя
Сверкал над землёй громограй.
До хутора путь неблизкий:
Надеясь, что злость сорву,
Я посох ладонью тискал.
Втыкая его в траву.
Не ждут там меня сегодня –
И завтра не будут ждать.
Хотя не чужой я вроде –
Там жили отец и мать.
Но вряд ли в окошке тусклом
Мигнёт для меня огонь –
В том доме темно и пусто –
Калитки его не тронь.
Не тронь у двери щеколду,
Порожка его не тронь.
Не пей из колодца воду,
Не жги в фитильке огонь!
Куда же спешу, бродяга,
На что же надеюсь я?
К тому ж опустела фляга –
Совсем, как смысл бытия...
Капель
Я рождением февраль –
Так же ветрен и простужен,
Мерзну, прыгая по лужам
И тепла дождусь едва ль.
И зиме уже не нужен,
И, как месяц,
Тоже враль...
Сталь
Пришла и робко села к печке –
Мороз трескучий на дворе:
– Я снег стряхнула на крылечке,
Мне просто зябко в январе.
В окошке лунный серп оскален,
И шар на ёлке раскалён, –
А мы по дому хлопотали
И позабыли про неё.
Бубнил в углу полночный ящик,
И каждый встречей окрылён –
Мы пили сидр за всех сидящих,
Но позабыли про неё.
Мы пили в дело и не в дело,
За бизнес, женщин без числа…
Она с добром на нас глядела,
А вот к столу не подошла.
Горели лица, души, свечки,
В нас жил невиданный полёт.
И не заметили у печки
Исчезновения её.
Мы были люди из металла,
И, не найдя у нас приют,
Любовь в другую дверь стучала,
В надежде, что её там ждут…
Живая вода
Красив фрегат в момент ракетных пусков!
Разбитый на квадраты океан
В нас вызывал космические чувства
Ответом на тротиловый таран,
И нас знобил воинственный азарт!
На всякий выстрел и заряд контрольный
Мы закрывали уши и глаза,
Не ведая, что морю тоже больно...
Ваши комментарии к этой статье
№95 дата публикации: 01.09.2023