Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России
Стихотворения
Весёлый стих
Хорошо умереть зимою,
Ничего не зная о том.
Вьюга снежною бахромою
Принакроет твой белый холм.
Свежий след у могилки вязнет,
Что оставит твоя родня.
И лежишь ты, как будто в праздник,
Посредине белого дня.
Хорошо умереть весною.
Не достанет тебя комар.
Пусть чего-то ты не достроил,
Но чего-то и не сломал.
Хорошо умереть в июле,
В разнотравном лежать венце,
Пусть детей твоих обманули,
Не сказав о твоём конце.
В октябре умереть неплохо,
Чтоб, в кармане считая нал,
Твой должник о тебе не охал,
Чтоб хоть кто-то не горевал.
Пусть запомнит вот это каждый,
Смерть – она не на все года –
Это, всё-таки, что однажды,
Ну, а жизнь – это что всегда.
Fatum
Примеряй военное пальто
Или привыкай к покрою фрака. –
Одному – и всё, и ни за что,
А другому ничего – за всё, однако.
Иль старайся ты, иль не старайся хоть,
Но тебе, а, может, мне, – не знаю,
Так бывает, что однажды позвонит Господь.
А бывает, что и не бывает.
Тень
Ты говоришь, что день уже прошёл,
И фонари зажглись ему на смену,
А тени, чётко падая на стены,
Идут со мной, сжимая посошок.
ТенЯм без света жизни никакой,
Им царство мрака – гибельное место,
Они б меня туда загнали вместо
Себя, кому так светит непокой.
И потому мне не важна черта
Меж миром жизни и меж миром тлений.
А тень понять не может ни черта,
Что без меня её не будет, тéни.
Пустошь
И пишу я гусиными перьями,
И держу я филипповский пост,
И живу в отдалённой губернии,
От столицы за тысячу вёрст.
Я бежал в эту старую вотчину,
Всех друзей и знакомых позлив.
Здесь дома сплошняком заколочены,
Все в колючих кустах чернослив.
Но красоты кругом, тем не менее,
Нотюрморту любому в меню,
И живётся мне здесь, как растению
На большом узловатом корнЮ.
Возраст мой – из столетья на высчете,
Голос мой – петушиный фальцет.
И дороги ко мне вы не сыщете,
Потому что пути ко мне нет.
Напишите письмо, чтоб наверное,
Адрес мой удивительно прост:
Черносливное, Курской губернии,
От столицы за тысячу верст.
Долгий ящик
Я был отчаянно речист,
Но вместо мне желанной лести
Читатель молвил:
– Замолчи.
Твои слова теперь не к месту.
И больше нужного востёр,
Велев себе угомониться,
Я в Интернет пишу, как в стол,
И погребаю в нём страницы.
И это, право, не беда –
Всё, что упрятал так непраздно,
Вернуть в день Страшного Суда,
Как документы хилиазма.
Чужой
Как хочу я в двенадцатый век,
К тем, аскезой отмеченным ликам,
Чтоб с волхвами, как вещий Олег,
Толковать о могучих владыках.
Я в дружину бы вызвался сам,
Не дождавшись, пока поверстают,
Чтоб по северским гнать ковылям
Кочевые татарские стаи.
И, начав восхождение отсель,
Повелителем камню и глине,
Я б вошёл в трудовую артель
По строительству Курской твердыни...
...ах. верните, верните меня
В ковыли над крутыми холмами,
Где, себя от сегодня храня,
Я общаюсь с седыми волхвами.
Где январский качается снег,
И такая ж, как нынче, погода,
Где с дружиною Вещий Олег
Ждёт меня у Оскольского брода.
Любовь
О, надо ли это мне видеть!
В цветах и при свечке она –
Уходит в иную обитель,
Чужая старуха жена.
Я мимо иду, посторонний,
Но всё же смиренен и тих,
И чужд я скорбей похоронных –
Какое мне дело до них?
И даже не помню, наверно,
Что в прошлом, забытом вполне,
Была она девушкой первой,
Влепившей пощечину мне.
Сказка
Это облако я видел в детстве,
Над соломой нашей старой хаты,
В небо я любил тогда глядеться –
Любопытным хлопцем был когда-то.
А потом равно и быль, и небыль
Я мотал себе на ус и мускул,
Прожил век, не заглядáя в небо,
На бегу, вприпрыжку и вприкуску.
А когда петух меня с прожарки
Клюнул в место, мягкое, как вата,
Я прошёл под своды старой арки,
Той церквушки, где крещён когда-то.
Как давно я в этой церкви не был.
От стыда куда мне, Боже, деться?
И вот тут глаза я поднял к небу,
И увидел облако из детства.
Будто кто платочком белым машет,
Проплывая в лучезарном свете,
Как тогда над старой хатой нашей
В середине прошлого столетья.
Я его узнал, узнал, однако
Там же гуси улетают с Нильсом!
Как хочу я, Господи, заплакать.
Как давно я плакать разучился...
Ночь
Родина спящая, Родина тихая,
Глохнешь – кричи не кричи,
Звёзды морозные вспыхнут шутихам
И умирают в ночи.
Татью ты шаришь, кочуешь ты цыганом,
Любишь доспехом бряцать,
Толпы твои шевелятся на выгонах –
Смотришь – а нету лица.
Ветры легли с недопетыми песнями,
Вмёрзли в затон камыши.
Много великих поэтов безвестными
Сгинули в нашей глуши.
Цена
Походил, постучал обушком
По углам и ступенькам крылечка:
– Да. Как будто бы стоящий дом,
Я беру. И подходит местечко.
Он велит мужикам:
– Заноси!
Мебель тянут и одеяла,
У меня ничего не спросив,
Словно тут меня и не стояло.
Это дом свой отцовский сейчас
Продаю супостату на милость.
Я стою, и солоно из глаз,
Не спросившись, слеза покатилась.
Помню, лес воровали с отцом,
Полохаясь топорного стука,
Помню рубль, что лежит под венцом,
Помню, выла к покойнику сука.
Помним всё только я, только дом,
И откуда мы черпали силы?
Не воротишь былого трудом,
И не вынешь отца из могилы.
Я стою. Я боюсь его слов,
Что б в ответ я тихонько ни тенькал,
Как бы был он сегодня суров,
Как бы плюнул на чёртовы деньги!
...Пусть уже покупатель не взыщет,
Откажу я, и дело с концом,
Ведь его агромадные тыщи
Стоят меньше рубля под венцом.
Тень
...едино Сонца избавити тени в силе.
Из «Упыря Лихого»
Ой, ли ты ли, ой ли я ли –
Одинаки видим сны,
Мы с тобою погуляли
Вдоль рублёныя стены.
Мы с тобою походили,
Ты да я, да я, да ты,
Будто черти нас водили
За терновые кусты.
Ты ходьбой меня не лучше,
И очёсом бороды,
Ты за мною, как лазутчик,
Куды я – туды и ты.
У меня алтын в кармане,
В лавку манит он меня.
А судьба за полу тянет –
Куды ты – туды и я.
Дорога
Этот большак из двенадцати станций,
– Эй, погоняй, мой ретивый ямщик,
Хватит уж по бездорожью скитаться,
Время пустить вороных напрямик.
Слов наших старых сегодня не слышат,
Нынче другой в обиходе словарь,
Вот позади, с занесённою крышей,
Станция скрылась с названием Январь.
Мимо мелькают столбы и заборы,
Тянет дымком от избушек, как встарь,
Это под наши с тобой разговоры
Мимо проносится лютый Февраль.
Кони всё скачут, теряя подковы,
– Ты б осторожней на кочках, мужик!
Из-под бровей оглянулся сурово:
– Медленно, барин, я жить не привык.
Станция Март впереди показалась...
В лето вкатились. Сменилась заря.
Собственно, едем. И самая малость
Мне остаётся до крыш Декабря.
Вышел из дрожек я – с бранью и важный.
– Всыпать бы розог тебе, борода!
– Ехал тут Пушкин со мною однажды,
Так не ругался, на водку подал.
Ваши комментарии к этой статье
№89 дата публикации: 02.03.2022