Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России
Стихотворения
Победа
Мир разделён на добро и зло,
На солнечно и ненастье.
И мне поровну не везло и везло,
И в этом было счастье.
Но я оставлял овёс и вырывал овсюг,
И был я к порокам строг,
Я был пацифист и букашкам друг
И вот подвожу итог.
Ведь миру отдан последний оброк,
И мысли моей под стать
Для меня осталось только добро.
Больше не из чего выбирать.
Пни
А тут был лес.
И тени.
И вода.
И даже было грязно иногда.
Но минул год с той памятной поры,
Как отстучали в роще топоры.
И стало чище на земле моей
Без грязи.
Без деревьев.
Без теней.
Земляки
Опять на погосте пасхальный галдёж,
Пластмасса цветочного мая.
А я постою, помолчу.
Ну и что ж,
Что я без галдёжа всё знаю.
У этих могил, и от прожитых книг
Всё чётче и чётче я вижу –
Ушедшие люди мне ближе живых.
Поскольку и я к ним поближе.
К свету
Кто сказал, что я старею,
Всё круглее спину гну?
Я спешу к гипербореям
В их подземную страну.
Не такой уж это ребус –
Тот потусторонний мир –
Там заря горит в полнеба,
Там веками длится миг.
Бесконечны там дороги,
К небу вскинувшись дугой,
Там давно обжился Гоголь,
Дописавший том второй.
Там мой прадед, смывши копоть,
Николаевский солдат,
Всё спасает Севастополь –
Свой небесный вертоград.
Там меня мальчишка Витька,
Ждёт, разбившийся давно,
И скрипит его калитка, –
И горит его окно.
Там у дедушки Ивана
На стене ремённый кнут,
Полоняне Чингисхана
Там привычно пажить жгут.
Как их всех мне было жалко!
Умираю.
Ну и пусть,
«Скорой помощи» мигалкой
Досчитайте слабый пульс.
Том второй прочесть скорее,
Миг и век прожить сквозь сны,
Ухожу к гипербореям
От детей и от жены.
Внук
По земле шагает кроха –
Непоседа и смутьян
Из плеяды скоморохов,
Из созвездия славян.
И походка – трали-вали,
И дорога далека,
У него размер сандалий
Как у майского жука.
Чуть повыше табуретки –
Он, под частый стук сердец,
Уступил подруге Светке
Свой последний леденец.
Он причислен к эскадрилье
Взлёта ждущих своего,
У него такие крылья,
Как у ангела его.
Итог
В моей квартире всё – стена,
И все углы – торцом.
– Ты здесь чужой, – твердит жена,
Мне возвратив кольцо.
Я брату повиниться рад,
Уж на пределе сил.
– Ты здесь чужой, – сказал мне брат
И двери затворил.
Так неужели мне конец?
Вхожу я в дом отца.
– Ты здесь чужой, – сказал отец
И проводил с крыльца.
И в храме свечку я зажёг,
И храму я не мил.
– Ты здесь чужой, – сказал мне Бог.
И свечку погасил.
Сумерки
Мне было скучно в вашей суете.
Я друга ждал. Или подругу,
или...
Но приходили смутные, не те,
А те ко мне никак не приходили.
И сам я не искал, куда идти.
Куда идти, когда дороги нету?
Когда совсем отсутствует мотив
Искать из тьмы своей дороги к свету.
И я не то, чтоб умер.
Я не жил.
И вы моей не сыщете могилы.
И всем предельным напряжением жил
Я показал, что слабость – это сила.
Голос
Я башни Вавилонской много выше,
И смог понять бы сразу хоть кого.
Но говорю – меня никто не слышит,
Или не понимают ничего.
На слово «боль» тут не ведут и бровью,
На слово «страх» хоть вой, а хоть не вой,
И за любовь не жертвуют любовью
Как будто я предмет, а не живой.
Я исчерпал себя до дна в уроне –
Вам больше уже нечего отнять.
Живёте вы всё в том же Вавилоне,
Где строят башню, позабыв меня.
Сказка
Это облако я видел в детстве,
Над соломой нашей старой хаты,
В небо я любил тогда глядеться –
Любопытным хлопцем был когда-то,
А потом равно и быль, и небыль
Я мотал себе на ус и мускул,
Прожил век, не заглядáя в небо,
Набегу, вприпрыжку и прикуску,
А когда петух меня с прожарки
Клюнул в место, мягкое, как вата,
Я прошёл под своды старой арки,
Той церквушки, где крещён когда-то.
Как давно я в этой церкви не был.
От стыда куда мне, Боже, деться?
И вот тут глаза я поднял к небу,
И увидел облако из детства,
Белое, как молодой барашек
Проплывает в лучезарном свете,
Как тогда над старой хатой нашей,
В середине прошлого столетья.
Я его узнал, узнал, однако,
Там же с гусем андерсовский Нильсон!
Как хочу я, Господи, заплакать.
Как давно я плакать разучился...
Светим
А Солнце отдаёт себя лучу.
И я готов отдать себя стократно,
Я тоже так – свечý и не свечý,
И тоже так свои имею пятна.
Я в белый свет тепло готов вдохнуть,
И, кажется, участвую в том, вроде.
Но Солнце без конца вершит свой путь,
А жизнь лишь раз восходит и заходит.
Осеннее прости
Не так, чтобы осень застала меня
В июльской рубашке и летней одёжке –
Я всё же успел у неё перенять
Пальто потеплее и крышу надёжней.
Но сам я всё там же остался ещё,
Под Солнцем июля и мыслью, и словом
У лета пока я не принял расчёт
У спелого лета, такого родного.
И как мне теперь, из большого тепла
Входить в этот холод для слова и тела.
Где голая роща уже умерла,
А вольная птица уже улетела?
Где мне о запасах грустить недосуг,
И ветер не пить приболевшею грудцей.
Я в зимнюю спячку впаду, как барсук,
Чтоб ранней весною уже не проснуться.
Разбойник
Я в лес вхожу, как вор в центральный банк,
Здесь осень не осталась без работы,
Мне нужен не какой-нибудь пятак,
А каждый рубль сусальной позолоты.
Всё тут моё, что отряхáет лес
На эту землю и на эти лужи,
Мне нужно всё, опавшее окрест,
И мятый лист дубовый тоже нужен.
Когда ещё дождусь таких я дней,
Чтоб нагрузиться задармá и важко?
И я, в запретной жадности своей,
Гребу листву в карманы и в фуражку.
Я, как ребёнок, откровенно рад,
Мне воровство, – что шапочка по Сеньке.
И я богат. О, как же я богат –
Я целый стих купил на эти деньги!
Ваши комментарии к этой статье
№88 дата публикации: 01.12.2021