Александр Балтин,
член Союза писателей Москвы
ТИРАН
(притча)
Дворец.
Ночь.
Пышные силуэты дворцовых башен, зазубристых стен; прожекторы выхватывают из темноты тот или иной таинственный контур.
В недрах дворца, за тысячей переходов, лестниц, за бесчисленными анфиладами, в небольшой комнате, на жёсткой койке, сидит, страдая от бессонницы, тиран.
На столе перед ним - вино в графине, фрукты в затейливой вазе, холодное, на большие ломти порезанное мясо.
Тиран наливает вина, отхлёбывает его, жуёт мясо.
Потом говорит - тихо, но уверенно:
- А они и не заслуживают царства Божьего на земле…
Улыбка по лицу его ползёт криво и траурно.
Небольшая, пёстрая толпа возле помоста.
Помост сколочен грубо, броско.
На нём - в чёрной форме - некто рослый, кричащий:
- Мы возьмём всё в свои руки! Не верьте нынешним вождям! Кто лучше вас знает, как вы живёте? Не верьте церковникам - что там, за смертью, не знает никто! Жизнь дана, чтобы жить здесь, и только.
Человек захлёбывается речью. Толпа колышется, волнуясь.
- Другой жизни у вас не будет! Да вы и сами понимаете это! И надо жить, жить - по-настоящему, сытно и ладно, в крепких домах, на худой конец - в просторных квартирах. А толстосумы поганые и политики лживые - не дадут вам этого, никогда не дадут.
Кажется, сильнее кричать невозможно, но человеку удаётся:
- А я из массы, я такой же, как вы! Я знаю жизнь! Я воевал!
Он замирает на мгновенье, и выбрасывает словесный козырь -
- Голосуйте за меня, и я не подведу вас!
Публика хлопает, но не очень бурно; вяловато растекаются ручейки уходящих людей.
Человек спускается с помоста, соратники окружают его. Шуршат бумаги.
Слышны голоса -
- Мало, мало опять пришло народа. Что тут делать? Пролетим на выборах, как пить-дать.
Человек-замухрышка - невысокий, с головой, напоминающей по форме баклажан, одетый в запылённую военную форму - подходит к соратникам.
- Мне бы Брукса, - говорит он, будто волнуясь.
Брукс - выступавший партийный лидер - поворачивает к нему голову:
- Вы меня не узнаёте?
- Да нет, узнаю, конечно. Просто робею…
- О, не стоит, я такой же…
- Именно поэтому, - неожиданно прерывает его человек, - я и обратился к Вам. Мне так близки Ваши идеи!
- Кто Вы, друг мой?
- Человек. Обычный человек. Из бедной семьи. Воевал. Немножко учился богословию, потом рисованью. Сейчас зарабатываю на жизнь, продавая акварельки.
- Что ж, достойная биография - для борьбы.
- Я и хотел, - говорит человечек… - Я хотел стать одним из вас. Иногда я говорю речи, мысленно обращаясь к народу, говорю в своей квартирке, и мне кажется, у меня получается. Я подумал, а может, дадите мне возможность…
- А что? - Брукс смотрит на соратников. - Может, в этом что-то есть. Завтра - давай, а? - переходит он на ты.
- Давай, великий Брукс! Я дерзну… и - будь что будет.
Эстрада на площади - маленькой, аккуратной, замощённой брусчаткой.
На эстраде - вчерашний человечек.
За ним - ряд соратников, в центре сидит Брукс.
Человечек, оказавшись на эстраде, преображается - он кажется выше ростом, и не видно, какой забавной формы у него голова.
Он начинает тихо, но голос мерно набирает силу, в него вливается пресловутый металл:
- Я воевал. Я был ранен. Я - такой же, как вы, живущий в нищей комнате, зарабатывающий на жизнь продажей акварелек с видами городов. Я - и вот он металл, - я пришёл в партию Брукса, чтобы быть полезным Родине, чтобы служить вам. Поодиночке мы никто, вместе - сила. Только Брукс - с его чистым сердцем и кристальной душой - поможет нам. Только он. Я сделал свой выбор. Сделайте и вы - единственно правильный, честный выбор.
Новые и новые люди подходят к толпе на площади.
Слышны тихие голоса -
- Кто это?
- Новый какой-то…
- Яркий, смотри.
- Да уж куда ярче.
- И впрямь голосовать надо за Брукса.
- А то…
Митинг закончен. Люди разошлись. Брукс и соратники около эстрады.
Брукс обнимает нового члена партии.
Он трясёт ему руку.
- Дорогой, - говорит он, - дорогой, а ведь мы даже не познакомились толком…
- О, какая ерунда, - отвечает новый. - Моё имя Теран, но это такие мелочи. Не имя я своё пришёл прославить, но вершить работу справедливости.
- Вот-вот, - восклицает Брукс, - истинные слова. Познакомься с моими ближайшими товарищами - Мером и Билем.
Биль - худой, бледный и жизнерадостный, и кругленький Мер - жмут ему руки…
Тиран во дворце - в той комнате дворца, где чувствует себя защищённым ото всего мира.
Он снова пьёт вино, ест кусочки груши, отрезая их ножом.
Он улыбается, отложив и фрукт, и нож.
Он улыбается - криво, конечно - в пустоту.
- Старина Брукс! Доверчивый дурачок… Он и впрямь думал, что меня сильно интересуют эти голодранцы… Но, кроме его партийки, не было другого пути, не было…
Человечек с головой, формой похожей на баклажан, продаёт на улице пейзажики. У человечка усталый вид.
Пейзажики ученически банальны, мало кто их покупает, люди идут мимо, не замечая человечка.
Класс в семинарии. Ученики в чёрных одеждах сидят ровно, руки сложены на партах. Досиня выбритый, с ассиметричным лицом священник, говорит строго, как судья, оглашающий приговор.
- Все вы ничтожны. Все вы столь ничтожны, что не достойны изучать Слово Божье. И я жалею, что вы таковы. Но я вынужден…
Один из учеников - с головой, похожей на баклажан, - кривит рот…
Трибуна.
Человек - в котором и не угадать того - робкого, квёлого - кричит, захлёбываясь словами:
- Мы поведём вас к сияющим вершинам побед, и могучей радости бытового процветанья. Верьте нам - и всё будет больше, чем хорошо.
Толпа внизу, ликующая толпа.
Красные толстые лица лавочников.
Расплывшиеся физиономии их матрон.
Кулуары зала - большого, куда входят и выходят люди, много людей.
Они опускают бюллетени в урны, делая в них пометки.
- Дорогой, Теран, - говорит Брукс, пожимая ему руку. - Кажется, всё идёт, как надо.
- Иначе и не могло быть, мой Брукс, - отвечает Теран. Голова его не кажется похожей на баклажан. - Мы сделаем своё дело.
Кабинет в готическом стиле. Сияющий Брукс сидит за столом под собственным портретом.
- Мы победили, мой друг, - говорит Терану, расположившемуся на стуле, напротив. - Мы победили. Во многом - благодаря твоим речам.
Теран улыбается - уже не робко: уверенно.
- Иначе и быть не могло, мой Брукс, - отвечает он. - Но тут же, серьёзнее лицом, добавляет. - Но меня беспокоит одна проблемы. Не знаю, как сказать.
- Говори, говори, дорогой Теран. От тебя я не жду ничего ложного.
- Мер, дорогой Брукс, Мер…
- А что с ним?
- Как ни странно, он потерял чувство Меры. Он берёт деньги, берёт дорогие подарки. Он привыкает к роскоши, мой Брукс. Надо бы повлиять на него, повлиять.
Брукс щурится недовольно.
Богатый особняк.
Зала, отделанная янтарём и малахитом - вся она переливается, сверкает.
В центре залы Мер в бархатном халате и Теран во френче.
Теран говорит тихо:
- Мер, меня беспокоит Брукс.
- Что такое? - недоумевает Мер.
- Кажется, он отступает от наших идеалов, и дело народа для него становится ничем рядом с удовлетворением личного тщеславья.
- Что ты, что ты, Теран…
- Это, разумеется, между нами, Мер. Но - тут надо решать что-то, решать…
Полуподвальное помещенье, освещённое факелами.
Икс - рослый и крепкий - сидит за столом. Выражение лица - грубое, жёсткое, даже злое.
Теран напротив него - явно, чувствует себя уверенно, явно встречаются не первый раз, и работа подготовительная проделана.
- Ты ручаешься? - спрашивает Икс.
- Всё пройдёт - комар носа не подточит. Главное - одновременность. Боевики твои готовы?
- Они всегда готовы, - отвечает Икс. - Но ты гарантируешь мне кресло министра?
- Естественно, кто лучше тебя справится с обороной?
Вспышки огней, мешанина факелов.
Люди в чёрных костюмах в особняке Мера преследуют его, верещащего, бегущего в распахнувшемся бархатном халате.
- Ох-ох-ох, - стонет он, схваченный, и, захлёбывается криком от ударов многих ножей.
- Готов, - констатирует старший, прикладывая пальцы к шее Мера.
Квартира Брукса - аскетичная, без излишков.
Стук в дверь.
Бледный со сна Брукс открывает.
Сухой хлопок выстрела, Брукс падает в коридоре.
Икс, убедившись, что он мёртв, уходит.
Биль, выбредающий из ночного кабачка.
Машина, резко тормозящая около него.
Полупьяный Биль плюхается в неё, и удавка обрывает его жизнь.
Теран и Икс в том же полуподвале.
- Всё? - спрашивает Теран.
- Всё, - отвечает Икс.
Кафедра большого, многоярусного зала. Теран на ней. Одет в тот же френч, а вовсе не в чёрную партийную форму.
- Друзья, - голос Терана звучит мощно. - Случилось страшное. Нынешней ночью группы неизвестных расправились с доблестным руководством нашей народной партии. Великий Брукс убит. Мои соратники - Мер и Биль - погибли. В этих условиях я вынужден возглавить партию.
Аплодисменты сотрясают зал.
Теран поднимает руку.
- Не надо, друзья. У нас траур. Похороны будут пышными. Мы никогда не забудем героев. И кровь их будет отомщена.
Публика хлопает.
Слышны крики -
- Да здравствует Теран! Великий вождь Теран!
Он спускается с кафедры, пересекает холл, садится в автомобиль, где его ждёт Икс.
- Ну как? - спрашивает он.
- Всё отлично. Как я тебе и говорил - публика проглотит эти смерти. Твои ребята готовы?
- Они готовы всегда.
- Нужно расширить набор в наши ряды. Тренировочные базы?
- Они способны вместить тысячи тысяч.
- Молодые люди?
- Просто рвутся к нам.
- Отлично. Едем.
Автомобиль трогается.
Пёстрое нутро ресторанчика. Шумно, многолюдно.
На стенах - портреты Терана.
Люди пьют, галдят, курят.
Слышны реплики:
- Он забрал власть…
- И что? Ты назовёшь кого-нибудь достойней?
- Не знаю, не знаю… Но если власть в одних руках…
- Всё зависит от рук.
Некто пьяный вздымается горой и вопит на весь ресторанчик:
- Выпьем за нашего вождя! За родного нашего Терана!
Аплодисменты.
Кружки стукают друг о друга.
Люди пьют.
Лица их блестят разгорячённо.
- Не знаю, не знаю, - говорит подвыпивший недостаточно тихо, - в одних руках…
Парни в чёрной форме, сидевшие в углу, подходят к нему.
- А ну-ка давай с нами.
- Чего вы, чего, - пробует сопротивляться человек.
Его выводят под руки.
- В районный аппарат его? - говорит один из парней.
- Зачем? - возражает другой. - Сами кончим.
Они влекут человека в проулок.
Они бьют его - жутко, страшно.
Один из них выхватывает нож, и несколько раз всаживает в человека, повторяя: - За Терана! За Терана! За Терана!
Комната во дворце тирана.
Вино, фрукты, мясо на столе.
Тиран говорит сам себе:
- Мне легко было превратиться в тирана. Просто поменять одну букву в имени, и - утратить его, стать символом. А им и нужен символ. А царства Божьего не заслуживают они.
Класс в семинарии. Смирно сидящие ученики в чёрных длинных одеждах. Белизна стена. Синеватые окна тускло отсвечивают.
- Вы не достойны, - так же строго, даже зло, говорит священник, - даже произносить слово - Бог. Вы не достойны. И мне противно учить вас - тупых, ленивых…
С заднего ряда встаёт молодой человек с головой, формой напоминающей баклажан.
- А Бога нет, - говорит он - почти также зло, как священник.
- Что? - восклицает тот - даже несколько растерянно.
- Что слышал, - скалясь, отвечает молодой человек. - Никакого Бога нет. Всё это байки. И даже хуже - ложь.
Лицо священника багровеет.
Он идёт к ученику - быстро-быстро, насколько позволяет сутана; он хватает его - тот не сопротивляется - за шиворот, тащит по коридору, втаскивает в кабинет ректора, и толкает сильно, надеясь, что ученик упадёт на колени. Тот не падает.
- Вот, - говорит священник. - Я не решусь повторить, что изрёк сей гнус.
Ректор за столом, заваленным бумагами - стар, лыс, одутловат. Мутные глаза поднимает на ученика.
- И что ты сказал?
- Что Бога нет, - отвечает тот, пожимая плечами…
Стены семинарии - высокие, белые. Ворота распахиваются - даже, кажется, гневно.
Из них выталкивают молодого человека с узелком. Он оборачивается, зло глядит на ненавистное зданье, и спускается в город, сияющий на солнце черепицей крыш.
Город - старый, готический, огромный; город, растущий, включающий в себе элементы многих стилей - вздымаются небоскрёбы, мелькают зазубренные стены кремля, машины катятся, много машин, и везде - на стенах домов, и на специальных установках над ними, над входами в церкви и на фронтонах старинных зданий - портреты тирана. Большие и огромные, они вездесущи и обязательны, и люди заходят в храмы, не крестясь, но снимая шапки, и глядя в лицо отца проникновенно.
С трибуны некто худой, аскетичный вещает уверенно -
- Что Бога нет - можно считать доказанным. Но - мы не можем - так уж мы устроены биологически - без Высшего. Наш бог - наш Тиран. Все церкви посвящены ему. В них мы читаем его биографию и поклоняемся его героическому прошлому. Мы осмысливаем его великолепное настоящее, ведущее нас от победы к победе.
Аплодисменты.
Лектор сходит с трибуны.
Во дворце тирана.
Тиран за круглым небольшим столом обедает, запивая мясо вином.
- Отменное, - говорит он, прихлёбывая. - В годы моей юности не было такого.
Перед ним стоит бывший священник, ныне лектор, выбритый также, до синевы.
- Что ж, - говорит тиран, - ты славно потрудился. Да-да. Я даже не буду вспоминать, как ты меня выбросил из семинарии - за шкирку, как нищего.
Он замолкает, и лицо лектора становится ещё бледнее.
- А может быть, вспомню. Никто не знает - кто и чего заслуживает.
- Вы знаете, - лепечет бывший священник, - вы знаете всё.
Тиран делает глоток вина.
- Ладно, - итожит он. - Теперь от тебя больше прока - как когда-то вреда. Готовь достойную смену. Читай свои лекции. Кажется, они по нраву народу.
Он машет рукой, и лектор исчезает.
Ночь.
Дворец.
- И чего же они достойны? - спрашивает сам себя тиран, и глаза его вспыхивают.
- Ни один, кстати, - произносит он задумчиво,- не лёг костьми за веру, не отдал жизнь. Все перекрасились. Иные, правда, в эмиграцию дёрнули. Но самых крикливых я и там достал. А в семинарии теперь - музей мужества. Моего, конечно. Ибо - ничего другого они не достойны.
Рабочие заносят в семинарию предметы - длинные и продолговатые - кровать, тумбу, шкаф. Во дворе один человек в чёрном - но это партийная форма, а не сутана - говорит другому, одетому так же: - Комната нашего вождя будет воссоздана точно.В этой комнате ему приходили в голову гениальные мысли. Вы понимаете, что нарушить хоть что-то из той обстановки - равнозначно кощунству.
- О да, - отвечает второй.
Рабочие несут полотна, на которых изображён тиран.
Он выступает с трибуны.
Зал огромен.
ОН - про него говорят теперь с придыханием, обозначая закатываньем глаз его недостижимое величье.
И вот говорит Он:
- Жизнь, как известно, даётся один раз. И этот факт неоспорим. Но именно из него вытекает необходимость жить хорошо. А жить хорошо - значит жить сытно. Сытость, сытость и сытость - вот наш девиз. Сытость плюс комфорт обеспечат нам материальное процветание на тысячу лет вперёд. Всё, что против сытости - долой.
Зал скандирует: - Долой, долой, долой!
- Успехи нашего животноводства и земледелия, а также торговли, велики. Но они растут. Они будут расти, поддерживая нашу сытость. Герои труда - и герои еды - другие герои нам не нужны.
Аплодисменты.
В застенке на каменном полу окровавленный Икс. За столом - писарь с лисьей мордочкой.
Здоровенный палач бьёт Икса ногой в живот.
Икс стонет.
Дверь с железным скрипом отворяется, входит тиран.
- Теран, - обращается к нему Икс моляще, - ты что, забыл, что это я помог тебе…
-Терана никакого больше нет, - говорит тиран. - И даже кощунственно думать, что ты чем-то мог помочь мне.
И - обращаясь к писарю – спрашивает: - Он сознался?
- Нет ещё, - подобострастно отвечает писарь. - Но сознается. Дело времени.
- Не надо. Уже одно то, что он мог помыслить, будто помог мне, достаточная улика. Уничтожьте его.
Икс стонет. Дверь захлопывается за тираном.
На эстраде - полнокровный бритый конферансье. Фрак сидит на нём великолепно.
- Итак, - провозглашает жизнелюб, - мы открываем наш замечательный конкурс обжор.
Аплодисменты.
Конферансье ныряет в боковой проход, бархатный занавес раздвигается.
Огромный стол, на нём - горы снеди и кувшины с вином.
Два толстяка, встав с кресел, раскланиваются.
Садятся вновь, и каждый берёт по гусиной ножке.
По залу ползёт шорох:
- Правый потолще будет. Победит, небось.
- Не, левый вместительней.
- Разве можно столько съесть?
- Можно!
Толстяки едят.
Курятина, гусятина, баранина.
Шумные глотки вина.
Варёные яйца, караваи.
Масло сыр.
Опять - курятина, гусятина, вино.
Аплодисменты.
Длинные составы - составы серые, бесконечные, целиком въезжающие в огромные, псевдо-вокзальные пространства.
Составы страшные, - когда они отходят с вокзальных задворок, простоволосые женщины бегут рядом, заламывая руки, и люди в чёрных формах отгоняют их.
Составы идут и идут, они въезжают в огромные пространства лагерей, останавливаются, и вытряхивают живой человеческий мусор - по классификации крупнейшего философа страны.
Солдаты, многочисленные солдаты охраны.
Они сбивают этот мусор в ряды, и гонят к огромным, мрачным, с крохотными окошками домам - гонят навсегда, ибо срок теперь один - пожизненный.
Правый толстяк с состязания обжор багровеет лицом, хрипит, куриная косточка застывает у него в руке.
Толстяк падает лицом в миску с салатом.
Его противник вскакивает, кричит счастливо - Я победил!
Аплодисменты.
Занавес закрывает сцену.
Выходит жизнерадостный конферансье.
- Итак, - возглашает он лучезарно. - Победил Бигль. Тит оказался слабее. Он умер. Но - попрошу заметить, сограждане - он умер абсолютно счастливым. Ибо величайшая власть в мире - власть нашего родного тирана - позволила ему есть вволю. Никто не виноват, что он оказался слабым в этом величайшем удовольствии - еде.
Аплодисменты.
Маленькое кафе в уютном проулке.
Двери открывают люди в форме.
Они быстро обходят кафе, всё тщательно обозревая, и присутствующие понимают, что произойдёт сейчас.
И действительно - входит Он.
Они - все присутствующие встают, лучась счастьем.
Он делает мановение рукой, и все садятся.
Официант - белый, как позёмка и такой же струистый, - изгибаясь, спешит с подносом, на котором стоит бокал вина и лежит груша на блюдечке.
Тиран садится в специальную нишу, к окну.
Напротив него - статный красавец - начальник охраны. Он стоит, смотрит почтительно.
- Садись, Грив, - говорит тиран.
Тот садится, но держится строго, осанисто.
Тиран медленно режет грушу, ест её, запивая вином.
- Знаешь, Грив, - говорит он, - в те годы, когда я жил, продавая акварельки, это кафе было единственным местом, доступным мне. И два раза в неделю я заходил сюда - выпить вина и закусить его грушей.
Он вдыхает аромат сочного плода.
- Люблю груши, - добавляет он, отрезая ещё кусочек и запивая его…
Лицо Грива выражает подобострастие.
Небольшая комната в одном из стандартных домов.
- Мы должны действовать, как зилоты!
В комнате накурено, и лица присутствующих возбуждены, а глаза блестят.
Все люди, собравшиеся здесь молоды, длинноволосы.
Речи их - взрывные, но динамит сей условен, и… кому он страшен?
- Мы должны освободить страну… Зилоты будут нам примером.
Не устрашимся - как они - дурного Рима чёрной власти тирана.
Выведем нашу страну к рубежам света.
Сигаретный дым витает слоисто.
- Да! Да! Да! - слышны страстные голоса.
Дверь распахивается от мощного удара, щеколда отлетает в сторону.
Группа солдат, не произнося ни слова, быстро и точно скручивает молодых людей.
Из-за двери слышно - хотя источник звука не ясен:
- Даже мысли подобные будут тотчас делаться известными. А до действий и вовсе не дойдёт. И не надейтесь на публичные казни. Они, как известно, у нас отменены. Пожизненное всем - без суда. Вина очевидна.
Ни слова не произносящие солдаты выводят молодых людей.
Ночь.
Дворец.
Тиран глядит на грушу.
Откладывает её, произнося -
- Хватит, пожалуй. Даже любимые фрукты - и те надоедают. Что уж о другом. Впрочем, нет: власть не надоедает никогда.
Он зевает.
- Был бы Ты, - говорит тиран в потолок, ибо окон в помещении нет, - я б спросил: ну и как Тебе моё царство на земле?А лучшего они не заслуживают. Сытость, сытость и комфорт, и никакой войны - и ты - их бог. А Тебя, - он вновь глядит в потолок, - мы давно отменили.
Тиран зевает и ложится на узкую койку.
Из потолка начинает сочиться красно-бурая жидкость.
Капли падают на лицо тирану, блестят чёрным, переливаются.
Он вскакивает, недоумевая:
- Что такое? Канализацию прорвало?
Крупный кусок штукатурки падает с потолка, бьёт тирана по голове.
Вот он - такой же маленький, как когда-то, с головою, формой напоминающей баклажан - простёрт на полу.
И капает с потолка, капает буро-красная, отливающая чёрным субстанция, пока он весь не оказывается под нею - чтобы уже не встать никогда.
Ваши комментарии к этой статье
№55 дата публикации: 02.09.2013