Владимир КАЛУЦКИЙ
член союза писателей России

 

«ПОДПРЫГНИ, ДРУЖОК!»

Антисказка

«Законы их немногочисленны, кратки, ясны.
А обвинительные приговоры являются
истинными и верными… и воспринимаются
как нечто приятное…»
Томмазо Кампанелла «ГОРОД СОЛНЦА»

 

Семь лет я ездил по миру в поисках истины. И вот оказался у границ Вольной Республики Сво. На въездной арке гранёной готикой тиснилась странная надпись: «! Страну нашу в пожаловать добро». Тут поднялся перед моей каретой обычный полосатый шлагбаум и на той стороне встретил меня высокий гренадёр в роскошных рыжих усах. При всей монументальности он шёл ко мне легко, едва касаясь земли. Я выбрался из коляски и предстал перед стражем, снизу вверх заглядывая ему в усы. Гренадёр повертел в руках мои подорожные бумаги и неожиданно велел:

- А ну – подпрыгни, дружок!

За семь лет путешествий я привык к разным встречам на границах. Но такой нелепой команды не слышал ни разу. Я перемялся с ноги на ногу, и страж вернул мне бумаги, шевельнув при этом усами:

- В силу последнего указа президента Вольной Республики Сво Его Ослепительного Сиятельства Диделя Кроткого (страж при этих словах вытянул руки по швам и буквально завис над землёй) вам, Ксений Пилигрим, запрещён въезд в нашу страну.

- Но я ведь не давал повода… - хотелось вставить слово. Однако пограничник с вершины своего роста и зависания назидательно, словно диктор радио, просветил меня:

- Не далее как завтра Его Ослепительное Сиятельство, президент Вольной Республики Сво, Дидель Кроткий подписал указ об отмене Закона всемирного тяготения. И теперь всякий, кто твёрдо ходит по земле, является нарушителем указа и государственным преступником. В страну не велено пускать иноземцев, пренебрегших указом. Вот вас, например.

- Но я же не знал..!

- Нормы международного права, которые свято чтутся в нашей стране, при незнании закона не освобождают от ответственности, – всё так же голосом динамика произнёс страж, но я вцепился ему в рукав, не без труда притянув к поверхности:

- А если я на землях республики Сво не буду выходить из кареты, а просто проеду насквозь до следующей страны?

Гренадёр просунул руку в глубочайший карман своих шаровар и извлёк оттуда старомодный большой мобильник. Долго набирал номер и долго советовался с неведомым собеседником. Потом таким же змеевидным движением руки засунул аппарат в карман и сказал:

- Поскольку лошадь – существо неразумное и неспособное к постижению гениального смысла указов Его Ослепительного Сиятельства, президента Диделя Кроткого, то требовать от неё их выполнения нелепо. Вы можете въехать на территорию нашей страны при условии подчинения указу, либо Вам запрещается покидать карету под угрозой немедленного ареста. Нельзя давать дурного примера подданным Его Ослепительного сиятельства, добровольно отказавшимся от земного тяготения. Теперь всякий добропорядочный член общества обязан перемещаться, не касаясь земли. В этом полёте есть неподдельное счастье человека и исполнение его вековой мечты о свободе, - вещал усатый динамик и в конце речи подсадил ко мне в карету юного офицера в тревожной жёлтой форме. Его тоже словно несло над землёй. Офицерика провожала востроглазая девочка-подросток в мальчишьем костюме. Мне показалось – мой страж по влюблённому расстался с ней. Как мне объяснили – офицерик приставлен следить за мной и беречь меня от дорожных случайностей.

Напоследок гренадёр небрежно перебрал в руках нехитрую мою поклажу, перелистал Книгу былин из неё:

- Подстрекательских страниц нет?

- Но это же вековая мудрость - инкунабула!!.

Слово на стража подействовало, и он широким жестом распахнул перед нами пространство.

И мы поскакали вглубь страны Сво.

Удивительно, но сразу за заставой мы увидели много конных экипажей, которые парили над землёй вместе с седоками и впряжёнными в них лошадьми. Офицерик пояснил, что так перемещаются особо приближённые к президенту чиновники и военные. Их преданность Диделю Кроткому так велика, что передаётся даже неразумным лошадям.

- Но это же глупо, - сказал я. – Нельзя законы природы отменять административными указами!

Офицерик лукаво поглядел на меня и указал за окошко, на городскую площадь. Мы как раз проезжали по небольшому городу. Там летучая солдатская команда раскладывала по лавкам голых горожан, пойманных с утра ходящими по земле. После порки им наливали по плошке водки и заставляли подпрыгнуть. Тех, кто зависал над землёй – отпускали, а остальных…

- Отправят в каменоломни на перевоспитание, – просветил меня мой страж. И гордо добавил: - В нашей республике нет недостатка в монолитных глыбах. Из них мы строим всё – даже конюшни. Наша страна – самая каменная из всех стран!

Мы поспешали дальше. Рядом с коляской, мельтеша спицами, катилась её горбатая тень. За окошком проплывали села и города, и повсюду реяли кумачовые транспаранты. На них в разных сочетания топорщились слова: «Сво Республика …», «Сво президент …», «! Сво народ ...»

Мои дюжие кони влачили повозку к самой столице – городу Свободенштейну. Мой юный попутчик по ходу движения всё больше раскрепощался и я уже видел в нём либерала. Со смешками в ладонь страж рассказал, что раньше их страна называлась Свобода, но с приходом к власти президента Диделя она распалась на две части, враждебные одна другой. Дидель Кроткий сумел превратить Сво в военный лагерь, а государство Бода остаётся отсталой крестьянской страной. На границе постоянно случаются стычки, и Дидель Кроткий дал слово посадить в президентское кресло Боды своего брата Хиделя с тем, чтобы вновь объединить некогда единые земли. Это надо сделать непременно, потому что в Боду потоками бегут граждане Сво, недовольные Диделем. Они накапливаются за кордоном и представляют угрозу режиму Сво.

Всё это офицерик мне поведал, будто газетную статью прочёл. Он, по всему судя, ещё присматривался ко мне, остерегался говорить всё то, что думал.

Где-то за полдень на узкой лесной дороге нас остановил здоровенный дядька с топором серповидного лезвия. Он выбрал из бороды рыбью кость и велел мне, когда я разминался на затекших ногах:

- Ну-ка, подпрыгни, дружок.

Я замер в недоумении. Что за «народный контроль» - добровольное подспорье власти? Неужели меня на каждом шагу станут пытать на лояльность все, кому не лень? Офицерик выбрался из кареты вслед за мной, по-дружески похлопал мужика по плечу:

- Не трогай чужеземца – ему наши законы не писаны.

И, повернувшись ко мне:

- Разбойники нам подвернулись. Вот Вы подпрыгнули бы, да зависли в воздухе – он бы Вам головушку снёс. А пока пойдёмте в чащу, к костру – лихие люди нас хлебовом попотчуют.

Вот те раз! А я уж думал, что в вольной стране Сво все послушны своему президенту. А офицерик хорош: он держался столь панибратски с мужиком, что я увидел в нём явного якобинца. Это подтвердилось и в стороне от дороги, куда мы прошли сквозь чащу. Горел большущий костёр, вокруг него возлежали с дюжину крепких бородатых мужчин. Но жарили на вертеле не дичь, а агромадную рыбину. Тут же отщипывали от неё куски и совали в волосатые пасти. Чуть в сторонке набивала порохом стволы мушкетов та самая востроглазая девка, что я приметил ещё на пограничной заставе. Как она оказалась в лесу раньше нас – осталось загадкой. Появление офицерика мужики встретили приветливым гулом. Девушка оставила мушкеты и поцеловала юношу в щеку.

В сторонке, под деревом, сидел повязанный по рукам и ногам генерал. Явно пленный, из тех, что не признают земного тяготения. Но теперь он плотно давил широким задом лесную поляну и плакал. Он даже порывался разжалобить офицерика, но тот словно не замечал своего прямого начальника. Мужик указал топором на генерала и сказал:

- Перевезём его в страну Бода и оттуда обменяем на наших братьях в каменоломне.

- А если он улетит? – полюбопытствовал я, - ведь генерал исповедует закон антигравитации!

- Это он перед президентом такой храбрый, - ответил разбойник, - а на нашей поляне и на него глупые законы не действуют.

Нас угостили рыбой – и мы уехали. Офицерик совсем раскрылся и уже не остерегался меня. Мы безмятежно катились по просторам Сво, где вдоль обочин брели нищие и в небе между птицами мелькали тучные чиновники с портфелями под мышками. Офицерик всё это порицал последними словами, но я спросил:

- Почему Вы решили, что я ваш, что я противник президента Диделя? Я совсем не на стороне разбойников и оппозиции. Моё дело – пересечь Сво без ущерба и достичь пределов Боды. Моя цель – найти истину, а не борьба за чью-то свободу. Пока предел мечтаний – побеседовать с президентом Диделем Кротким. У меня к нему есть верительное письмо от Папы Римского.

Мой юный спутник посмотрел на меня угасшим взглядом и сказал:

- Была у моих друзей надежда, что Вы поведаете миру о рабской жизни в стране Сво. Жаль, что Вы совершенно бессердечный пилигрим. Что ж – можете прямо сейчас лететь на приём к Диделю. Лишь признайте правомерность его закона об антигравитации – и Вы взовьётесь к небесам. Кстати – это как раз вовремя: мы подъезжаем к полноводной реке, через неё теперь как раз разбирают мост.

- Это зачем? – не понял я. Мы и впрямь остановились у переправы, которую стремительно разбирали мокрые сапёры. Стоя в воде, они отламывали и спускали в поток бревна старинного моста.

- Затем, - горько ответил офицерик, - чтобы в столицу прибывали только по воздуху. А на такое способны лишь верноподданные граждане или гости. Вот как Вы, например, - добавил он с издёвкой.

Как-то так уже получилось, что мой офицерик из провожатого превратился в некоего наставника, морального водителя. Такое положение надо было менять. Восстанавливая status quo, я сказал с нажимом:

- Я в инсургенты не записывался, но и Диделю прислуживать не намерен. И даже если бы захотел принять его глупый закон, то взлететь уж никак не смог бы: стать рабом не могу. А вот как перебраться через реку – это Ваша забота, уж коли я вверен Вашему державному попечению.

Страж принял мои объяснения, и тут же ответил:

- Я тоже твёрдо стою на земле. А вот переправиться в столицу нам поможет вот тот петух, что подлетает сейчас к переправе. Видите жирное тело над деревьями?

Да, я видел. Невероятно грузный чиновник с крокодиловым портфелем, прижатым обеими руками к груди, медленно парил над прибрежными вербами, явно метя за реку, к видимой уже на том берегу столице. Офицер сделал ладони рупором и прокричал в его сторону:

- Именем вольной республики Сво! Повелеваю немедля предстать пред лицом служителя закона!

Летящий дёрнулся, словно пронзённый электротоком, и послушно приземлился перед нами. Офицерик распахнул дверцу, и чиновник опустился на сидение рядом со мной. Был он счастлив и румян, дышал одеколоном и водкой. На бритой до синевы его щеке дрожала прозрачная капелька пота. Меня он не замечал, перед офицером благоговел.

- Ты, кусок сала, - велел чиновнику офицерик, - обязан сопровождать меня и важного государственного гостя ко двору президента…

Чиновник согласно кивнул головой, икнул, и капелька скатилась по его щеке. И тут же на её месте оказалась точно такая же. Он ещё плотнее прижал портфель, закатил глаза, и… наша карета легко оторвалась от прибрежной луговины. Сила чиновного ража превозмогла силу земного тяготения. Река обвалилась далеко вниз и обернулась ломаной голубой лентой. Наша карета теперь являла собой странный летательный аппарат с несущей её изнутри фигурой шара-чиновника. Я жадно глядел вниз, в окно. Там разворачивалась под нами карта-план республики Сво в натуральную величину, по которой мы скользили над сеткой невидимых меридианов. Быстро проскальзывали кварталы городов в кольцах крепостных стен, утлые деревеньки с ломаными зубами полуразрушенных храмов, жёсткие пояса железных дорог. Офицерик уверил, что на дорогах железные шпалы уже давно заменены деревянными, потому что всё железо объявлено стратегическим сырьём и находится в личном ведении президента. Как, впрочем, и колеса паровозов и костыли на шпалах. Как я понял, всё по линии министерства путей сообщения у них теперь держится на клею.

Неожиданно громадная тень накрыла наш экипаж и жирный чиновник даже вроде потёк от страха, столь странный и непривычный звук издавала эта тень. Офицерик остался спокойным и пояснил, что нас по-верху обогнал единственный военный транспортный самолёт, задействованный исключительно доставкой гаванских сигар для президента Диделя, до которых тот нещадно падок. А поскольку самолёт целиком деревянный от поршней до амортизаторов колес, то и звук издаёт непонятный и устрашающий.

А внизу уже разворачивалась панорама столицы. Свободенштейн из-под облаков выглядел хоть и игрушечным, но всё равно внушительным городом. Пятиугольный, словно Пентагон, он холмился внутри ломаного кольца четырёх – одна в другой - белокаменных крепостных колец, на кои через промежутки нанизаны коробки сторожевых башен, отмеченных угловатыми тенями. Между стенами тянулись рокадные дороги, по дорогам сновали деревянные грузовики с дровяным дымом выхлопных труб. На главной городской площади стояло боевое каре, сверху выглядевшее ромбом. Внутри каре торчал столб, повторенный на земле тенью буквой «Г», доносилась дробь барабанов и краснели колпаки двух палачей.

Там кого-то казнили.

Но удовлетворить своего любопытства я не смог: послушный воле инструкций чиновник опустил карету с иностранцем прямо у здания таможенного департамента. И опять кольнула меня нелепая надпись на фронтоне «!Червь ты законом пред». Здесь чиновник ужом проскользнул в дверь кареты – и был таков. На выбравшегося наружу офицерика поспешивший к нам наряд не обратил внимания, а мне велел раскрыть походный баул. Я умоляюще поглядел на офицерика – он пожал плечами и отвернулся.

- Так на границе проверяли уже… - было хотел я урезонить таможенников, но их главный, точная копия гоголевского городового, едва касаясь земли подмётками зеркально надраенных сапог, уже листал мою книгу былин. Я уже собрался было сказать волшебное слово «инкунабула», как держиморда уверенно приподнял меня за треснувший воротник и понёс перед собой в помещение таможни. Я бултыхал ногами, будто прихваченный за загривок щенок. Держиморда так и пронёс меня по узкому гулкому коридору, свободной рукой отпер квадратную кованую дверь сбоку и швырнул меня на гнилую соломенную подстилку.

Я оказался в тюрьме вольной республики Сво.

Солому точили наглые мыши, а сырость мне противопоказана. Я и из своей северной страны уехал ещё и затем, чтобы прогреться на югах, а тут – на тебе - промозглая темница! Слово «сво» мне захотелось продолжить, как брань по адресу таможни, я уже и начал, и тут из темного узла раздался простуженный сиплый голос:

- Не советую поминать всуе нашу вольную страну. Тут, сын мой, и стены уши имеют.

Я присмотрелся. Измождённый человек, прикованный к стене, сидел на грязной тряпке. Тяжкие кандалы лежали по его рукам и ногам. На чёрном его лице горели огненные глаза, а из-под кудлатой бороды выглядывал нижний конец наперсного креста.

- Вы …священник ? – осторожно спросил я.

- Последний! – торжественно поднял узник кверху палец, загремев железами. – Я последний поп, которого президент Дидель показал по телевизору!

- Так почему же сидите, в таком случае?

- А он показал меня против моей воли, в этих вот ризах, - святой отец шевельнулся, и железный грохот волной прошёл по его телу. – Теперь требует принародного отречения.

- Иначе?

- Смертная казнь через откусывание головы.

Мне сделалось дурно. Я, видимо, потерял сознание, потому что вернуло меня к жизни ощутимое битьё по щекам. Я раскрыл глаза и от вида бившего меня едва не обвалился опять в счастливое состояние: это был ещё один узник, страшно заросший и измождённый до овражных складок на лице. На нём не висели железа, и это позволило ему спереди подмышки привалить меня к стенке каземата. Узник негромко заговорил, играя рельефом лица:

- Через четверть часа меня уведут на казнь – на площади, поди, уж и зевак согнали. Вы последний из живых, с кем мне осталось общаться. Это лишает меня выбора, поэтому я доверяю вам страшную государственную тайну…

- Вы... кто.?., - начал я постепенно возвращаться к жизни. Мой невольный нянька присел рядом и принялся яростно растирать на запястьях пунцовые полосы – следы от кандалов. И заговорил в такт растиранию нервно, с наслаждением:

- Я недавний узник президентских каменоломен. В некогда единой стране Свобода меня звали горный инженер Кандид и я был министром природных запасов. Но Дидель захватил власть. Мы, повстанцы, тогда скрылись в отвалившейся части Бода, но тамошние власти, с подачи предателя, на кого и не подумаешь, выдали нас Диделю в обмен на нефтепоставки. Так участники сопротивления оказались в каменоломнях.

Инженер Кандид потянулся к ногам и уже как бы из под бороды, массируя низ голеней, продолжил:

- И вот там я однажды нашёл удивительную жилу с камнем, почти совершенно невесомым. Я разложил пудовый булыжник на волокна и увидел, что каждое отдельное волокно зависает в пространстве. Как раз в момент эксперимента на вышке у охранника зазвонил мобильный телефон, и все эти волокна под воздействием возникшего магнитного поля тут же устремились высь. Я сразу понял выгоду от открытия. Ночью мы собрались на тайный совет и решили бежать из каменоломен по воздуху, вшив для подвижности по нитке минерала себе в одежды. Но тот же предатель, на кого и не подумаешь, выдал нас опять, и утром моих товарищей казнили страшно: их подвесили за талию, как бы давая возможность вдоволь полетать. Друзья в конвульсиях умирали по нескольку суток. Но поскольку предатель не знал тонкостей работы с волшебной нитью, то таможенники Диделя – а они тут лютее полицейских – принялись из меня выколачивать методику использования странного камня. И хотя я им ничего не сказал – учёные президента сами додумались в одну ночь вшить в новые мундиры военных и виц-мундиры чиновников каменную нить. В одно утро всю эту рать переодели, а президент тут же издал Указ об отмене земного тяготения. Сами того не ведая, ретивые исполнители монаршей воли стали невольными исполнителями указа. А все остальные бунтарями, которых следует сечь и которых теперь секут по всей Сво. Остатки оппозиции истекают кровью под розгами.

- Но почему – воля монаршая? – не понял я. Ответил мне, громыхнув плечом, священник от стенки:

- Потому, что наш президент несменяем. Дидель, захватив столицу, доходчиво объяснил миру, что его страна тоже придерживается международных правил. Наш президент не может избираться подряд более, чем на два пожизненных срока. А поскольку противиться его власти может только сумасшедший, коих у нас в Сво нет, то любые выборы apriori дадут ему стопроцентную поддержку. И, чтобы не тратить попусту народные деньги, всякие выборы отменены.

- Сейчас в президенты страны Бода Дидель готовит своего брата Хиделя. Я боюсь, что в одну далеко не прекрасную ночь они опустят на соседнюю столицу воздушную рать своих головорезов, - продолжил дальше инженер Кандид. – И поэтому назову Вам длину радиоволны, которая нейтрализует антигравитацию волшебной нити. Вы просто обязаны в кратчайший срок доставить информацию хотя бы к ближайшему пограничному посту Боды. Тогда главнокомандующий Боды сможет одним нажатием кнопки на радиостанции низвергнуть наземь всю эту летучую рать. Тешу себя надеждой, что освобождение Сво придёт к нам из Боды и не случится обратного закабаления.

- Но почему Вы мне доверяете? – попытался я охладить откровения инженера Кандида. Он словно запнулся на полуслове и спросил, согнав брови к переносице:

- А действительно, – кто Вы такой?

Я коротко поведал предысторию своего появления в темнице, и теперь уже священник высказал любопытство:

- Какую, Вы говорите, книгу изъяли у вас таможенники? …былины!.. Ну, батенька! – всплеснул он руками, породив целую россыпь кандальных звуков, - тогда у Вас нет шансов выйти отсюда живым.

- Но почему? – в два голоса вопросили мы с инженером Кандидом.

- Там наверняка есть былина о Святогоре и тяге земной. Это абсолютное подстрекательство и агитация, ибо в стране Сво тяга земная отменена.

Крыть было нечем. Я понял, что влип серьёзно. И ждала меня за государственное преступление казнь по любому из принятых в Сво вариантов.

Я обратился к священнику:

- Батюшка, в чём, по вашему, истина?

Железный узник ничего не успел ответить. Проскрежетала дверь и страж, перебирая ключи на огромном кольце, равнодушно прогундосил:

- Государственный преступник инженер Кандид приглашается на собственную казнь…

Инженер Кандид поднялся, распрямился, огладил волосы на голове и бороду , подмигнул мне и прошептал на ухо:

- А весточка такая – 8,96 ZWWW 99.

- Но я ничего в этом не соображаю! – в отчаянии так же тихо ответил я.

- А и не надо соображать – просто запомните, - громко ответил приговорённый и весело обратился к стражу: - А если я на твоё приглашение отвечу отказом?

- Да что ты говоришь! – дежурно рассмеялся страж. - А тебя там уже гости заждались.

- Ну – за ради дорогих гостей следует поспешать на почестен пир. Так, кажется, в ваших былинах пишут? – глянул смертник на меня весёлыми глазами и легко пошёл за дверь впереди стража. Священник правой рукой вослед ему наложил громыхающий крест.

Мы подавленно помолчали.

- В чём истина, спрашиваете? - ожил священник, согнав с меня дремоту. – А вот я не знаю! К примеру: то, что нашего друга Кандида сейчас повесят – это правда. Но есть ли в этом истина?

- Выходит, правда и истина – не одно и то же?

- Выходит…

- То есть – когда ваш Бог говорит, что он не в силе, а в правде – он отвергает от себя истину?

- Нет, Он просто не отожествляет себя с истиной. Он выше. Он её гарант. Он говорит: я дверь –войдите в меня и познаете истину и истина сделает вас свободными.

- То есть – если я, закоренелый атеист, сейчас уверую и войду в указанную Христом дверь – то стану свободным от этих каменных стен?.. Нет, Вы скажите!

- Но Вы же не уверовали…

Я поднялся от стены и торжественно и широко перекрестился. Потом сказал, почти пробогохульствовав:

- Господи Исусе Христе! Я вхожу в распростёртую Тобой дверь, и если Ты даруешь мне свободу – останусь твоим самым верным адептом.

Священник глядел на меня почти с ужасом:

- Но разве можно ставить условия Богу?.! – прошептал он, сразу утратив ко мне интерес.

И тут же загромыхал наружный засов, и в открытую дверь, буквально всколыхнув воздух, ворвался мой спутник-офицерик. Мелко перебирая ногами в дюйме от земли, он восторженно заверещал, ликуя:

- Вы свободны, Ксений, потому что Институт Обратного времени не нашёл крамолы в Книге былин. Ещё больше – Вас ждёт приём у Его ослепительного сиятельства президента Диделя, … да будет его жизнь бесконечной, - поубавив пыл и обшарив глазами камеру, закончил он. Старого священника при этой сцене начала бить крупная дрожь. Но удивительно – железа на нём вели себя смирно. Вошёл страж и буквально вытолкал нас с офицериком наружу.

Моя карета стояла наготове. Делом минуты было разместиться на привычном сидении у окна. Спутник по привычке опустился напротив. Кони тронули, и я потянул руку к занавеске она.

- Не надо, - мягко остановил офицерик. Я повиновался.

Несколько минут мы ехали, ощущая задами жёсткое постукивание деревянных колёс по булыжной мостовой. Офицерик внезапно сказал:

- Теперь можно.

Я отдёрнул шторку. И прямо перед собой увидел вознесённый к небу столб виселицы, на перекладине-глаголи которой висел, на манер птицы, распластав в просторе руки и ноги, подвешенный за талию инженер Кандид. Вокруг него в воздухе ещё летали два палача и несколько перемигивавшихся вспышками аппаратов фотокорреспондентов. Офицерик потянулся к моему окошку и сам задёрнул шторку.

- Что же произошло за время моего заточения? – спросил я.

Как-то монотонно и по казённому он заговорил:

- Согласно Уставу карантийной службы, я обязан обеспечивать Вашу безопасность и защищать в случае несчастий. Это дало мне право изъять предмет Вашей компрометации – Книгу былин – у таможни и обратиться за экспертизой в Институт Обратного Времени…

- Это что ещё за чудо? – переспросил я. Офицерик обвёл пальцем в перчатке по периметру кабины и приложил его к губам. Тогда я сказал, что мне нужно проветриться.

Мы вышли вон.

Мы стояли теперь на маленькой городской площади у церкви с косо заколоченными окнами и выбитой дверью. На колокольне золотились городские часы, но – странное дело – секундная стрелка на них бежала против солнца. Две рваные собаки перестали драться и уселись у наших ног, преданно заглядывая в глаза. Офицерик цыкнул. Собаки отбежали и так же ожидающе завертели хвостами в пяти шагах.

- У нас в Сво, - начал спутник, - есть всего несколько законов, но основательных. Согласно ним, все живут, убеждённые в том, что движутся не от рождения к смерти, а наоборот. То бишь, по недавнему Указу президента «О Поголовном Счастье», каждый гражданин страны час от часу молодеет. А теорию эту ему подкинул профессор Примус, директор Института Обратной Лингвистики. Он утверждает, что истинно свободная страна, каковой является Сво, не может двигаться в губительном общемировом потоке. Мы идём своим путём, поэтому у нас невозможны кризисы. И время у нас не прибывает, – а убывает. Мы стремимся к тому, чтобы насовсем освободиться от диктата времени, добиться полного его уничтожения. Тогда страна Сво и президент Дидель возвратятся в вечность, то есть станут жить вечно.

Я мельком взглянул на колокольню. Действительно – моё присутствие на городской площади сократилось уже на пять минут. Вечность явно приближалась.

- Красиво, - согласился я. И тут же воскликнул:

- Но это же бред!.. За неведение нельзя бросать в тюрьму.

- Но этот же бред, - подхватил офицерик, - помог Вам выбраться на свободу!

Я с интересом глянул на спасителя:

- Поясните.

- Извольте! – офицерик мельком глянул в личико зазвонившего мобильника и, коротко тюкнув пальцем, убил его. – Нас торопят… Так извольте. Профессор Примус ещё до восшествия Диделя создал Институт Прямого Времени, суть изысканий изложив в стихотворной форме. Мы учили этот философский перл Примуса ещё в школе:

Есть в слове «время» точный корень «вре» -
Оно во всём и зыбко и неверно,
Оно со мной схватилося,
Наверно,
как с противуборцем на ковре.

Царит в нём «мя» , как в «знамя» или в «племя»
И если верно ты его прочтёшь
То в целом это сочетание - «вре» «мя»
Познаешь, как «торжественную ложь».

Примус уже тогда не хотел видеть себя простым смертным. Он стремился сразиться со временем, опрокинуть его. И написал по этому поводу много научных работ. Но Диделю труды Примуса не понравились. Тогда Примус совершил гениальный ход – он обратил вспять не только время, но и язык, науку лингвистику. Он стал публиковать свои труды, так сказать, задом-наперёд. Более того – он основал Институт Обратной лингвистики, где начал революционные, по-своему, переводы классики. Короче говоря – он переводит с немецкого на немецкий, с китайского на китайский, с русского на русский..!

- Однако?!?

- Да очень просто. Прочтите Пушкина, например.

Я откашлялся и вспомнил:

У Лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том…

- Достаточно, - остановил меня юноша. – А мы в школе учили эти же строки в переводе института Примуса на обратный русский:

Зелёный дуб Лукоморья у,
Том дубе на цепь златая.

Ну, и так далее. И вот в таком духе нынче у нас переводятся все книги мира. Да и свои тоже. И надписи, и реклама у нас пишутся в обратной последовательности.

- Так вот откуда…

- Отсюда, отсюда. И на выездной государственной арке, и на таможенном департаменте. Вы ещё наших газет не читали! И сия державная нелепость спасла нынче Вас. Ведь что прочёл таможенник в Книге былин, написанных нормальным языком:

- А действительно, что?

- «… тяги земной тут не ведати,
Сумочку со тягою тут не прятати».

- Ну и что? - почти прокричал я.

Офицерик укоризненно покачал головой:

- А где изволите тягу земную ведати-прятати? Она ведь вне закона.

До меня начало доходить. Я осторожно переспросил:

- А… в обратном прочтении?

- Именно! – воскликнул мой ангел. – В обратном прочтении вся крамола остаётся за границей:

«Ведати не тут земной тяги…
Прятати не тут тягою со сумочку».

Вы вне подозрений! Правда – Книгу былин пришлось оставить Примусу для перевода. Отсюда вывод – следует поспешать, ибо чёрт знает, чего он ещё напереводит из неё. Всё это я сказал, чтобы вооружить Вас перед встречей с президентом… Не удивляйтесь, если ненароком увидите во дворце уже известную Вам особу женского пола.

Он немного помялся, словно решаясь на что-то, и решился:

- В случае провала нашего общего дела или перед лицом смерти мы с ней дали слово выстрелить каждый в себя… Кстати – чего это меня всё время подмывает оторваться от земли?

Он первым открыл дверцу, пропуская меня внутрь.

За четверть часа до этого мы подъехали к президентскому дворцу, а за полчаса я попал в Хрустальную палату. Два гигантских гренадёра открыли передо мной створки великих ворот – и я оказался на чистейшем зеркальном полу, опрокинутый по отношению к себе самому. Я шёл, точно впечатывая ботинки в подмётки своего двойника снизу и глядел к горизонту залы. Там, разделённые линией пола, стояли основанием к основанию четыре одинаковых золотых трона, на которых задом к заду сидели четыре совершенно одинаковых человека с коронами на головах. Над коронами висели два лозунга, читавшиеся во всех перспективах как «Времени превыше власть». Подошед ближе, я увидел, что люди на троне различаются: у того, что справа, был только правый ус, у того, что слева – только левый. Классически правильные, лишённые особенностей лица. У каждого уса торчало по незажжённой гаванской сигаре. Такое впечатление, что если убрать те части лица, что без усов, то две оставшиеся слепятся в один безукоризненный портрет. За их спинами, попирая собственные отражения, стояли приближённые. Профессора Примуса я не знал, но один из них, с лицом, напоминавшим носом копчик между ягодичными складками-щеками, вполне тянул на образ этого научного работника. Да и моя Книга былин торчала у него подмышкой. Клянусь мамой, но мне показалось, что за спинами придворных промелькнула фигурка той самой девочки-подростка, что уже встречалась мне в самых неожиданных местах и питала страсть к моему офицерику. Парный президент даже не открыл рта, а зала заполнилась державной тирадой, звучавшей непонятно откуда:

- Мы рады, что Вы завтра прибыли в нашу страну, чтобы покинуть её уже вчера. Мы верим, что Ваш учёный ум поможет Вам рассказать в иных странах о нашей счастливой республике. Мы верим, что Ваш рассказ укажет народам мира короткий путь к процветанию и бессмертию. Мы верим, что папа Римский искренен в своём послании, переданном с Вами. Мы верим, что Бога нет, но признательны понтифику за внимание: оно легализует нашу власть в глазах всего мира. Мы знаем истину, которая недоступна Вам, путник: она в нас, президенте Сво, и всякий, следующий нашим путём, становится свободным. Мы верим, что уже вчера соседняя республика Бода последует примеру республики Сво и соединится с нами в братских объятиях. Мы верим, что Вы станете тому свидетелем и потому даруем Вам проездные документы до самой страны Бода и даже сквозь неё…

Голос стал как бы удаляться, и свет в зале тускнеть. Скоро всё поглотил сумрак, и моя тень подо мною стала тёмно–матовой. Пятясь задом, я вышел за великие ворота. Мой офицерик подхватил меня под руку и увлёк вон из дворца, из-под мёртвых взоров бесчисленных караульных.

- Почему их двое? – спросил я.

- Они близнецы – Дидель и Хидель. Говорят, что даже их мать-соправительница различает сыновей лишь по усам. Поэтому и покушаться на них почти бессмысленно – неизвестно, кто главный темнила в стране. А вот Боду они вполне могут захватить. Нам нужно скакать всю ночь, чтобы к рассвету достигнуть границы. Боюсь, что Примус попытается задержать Вас, когда долистает Книгу до былины о Хотене Блудовиче: там ведь жиголо, как я помню, к концу повествования старится. Это же прямой намёк на президента – тут подвешиванием за талию не отделаться! Ваше спасение – только в Боде.

Мы торопились. Мы очень торопились. В каком-то городе офицерик купил свежую газету. Полистал и выбросил в окно: из новостей следовало, что Дидель вот-вот объявит войну Боде. Ближе к вечеру над нами косяком протянулись в небе в сторону границы дивизии свежеобмундированных военных. Потом туда же тёмной тенью проскользил громадный деревянный самолёт, а на всех железнодорожных переездах мы подолгу стояли, пропуская скользившие на деревянных рельсах сколоченные из морёного дуба составы.

И чем дальше мы уезжали от Свободенштейна, тем больше меня охватывало беспокойство. Я чувствовал себя Астольфом де Кюстином, выставленным из России в 1839 году сразу по приезду в неё. Словно кто-то неведомый жёсткой ладонью выталкивал меня из Сво. Вот я уже и скакал, как угорелый, и по небу летал, и в тюрьме смерти дожидался, и высочайшей аудиенции удостоился – а к искомой мною цели и тут не приблизился. Несомненно – город Каменной Свободы хранил множество истин, а я вот с каждым часом удаляюсь от него.

…Да полно-то – так ли уж обо мне заботится мой офицерик? С чего бы это он старался сделать так, чтобы я проскользнул сквозь страну, как намыленный? И даже если офицерик искренен и заговорщики впрямь заботятся обо мне, – то что мне до того?

И я велел повернуть карету.

Офицерик забранился, плюнул на пол и вышел вон. Потом он легко поднялся над землёй, устремился ввысь и пристроился в арьергард плывшей в сторону Боды воздушной армады.

И тут же из близлежавшего леска показалась странная процессия. Впереди всех шествовал повязанный по рукам недавний генерал, в спину ему топором с серповидным лезвием упирал знакомый разбойник и вся ватага валежных бунтарей явно шествовала в сторону Боды. Видимо, граница уже недалеко. Разбойники деловито под узцы развернули мою карету, рядом со мной опустили на скамейку пленного генерала, атаман сел напротив – и судьба сама повлачила меня в сторону Боды. Я смирился.

А, собственно, что я теряю, оставляя Сво? Теряю риск быть арестованным, вероятность навсегда остаться в этой нелепой стране, - а истины так и не найти. А что в переспективе? Через час в Боде я сообщу кому надо радиокод нейтрализации летучей армии Диделя, затем в мировых изданиях расскажу о страшном режиме в вольной республике Сво и это поспособствует свержению жестоких братьев. Хотя и это не приблизит меня к истине.

Я заглянул в сумрачное лицо атамана. Он дремал, но на мой голос живо дёрнулся тотчас же:

- В чём истина, отец?

- В топоре, - слёту ответил разбойник, опять погружаясь в сон.

Мне стало скучно. Вот уж верно – сколько людей – столько истин. У священника одна. У президента – другая, у атамана – третья. Спроси я сейчас у своих лошадей – они четвёртую укажут: в овсе. Не сглупил ли я, отыскивая её в иных землях и людях, а не в себе самом?

Коляска дёрнулась и остановилась. Разбойник размежил глаза:

- Ступайте к пограничному посту, - велел он мне. – Разведайте – не легла ли уже Бода под Сво? Если Дидель ещё не захватил соседей, то дайте нам знать – и мы перейдём границу под защиту законов Боды. Если нет – выстрелите хотя бы в воздух, - он сунул мне в руку большущий пистолет со стволом-раструбом и вытолкал из кареты.

И что мне оставалось?

И я пошёл к полосатой будке пограничного поста Боды. Но за полсотни шагов стал свидетелем страшной сцены: я увидел своего офицерика и давнишнюю девушку-подростка, которые стояли обнявшись и приложив к вискам по пистолету. Я хотел окликнуть их, но в ту же секунду хрустнул выстрел.

Офицерик подрезанным аксельбантом повис на руках у девушки. Он застрелился. У той, на кого и не подумаешь, в стволе, видимо, был холостой заряд.

На выстрел из будки вышел начальник пограничного наряда. Он сразу увидел меня и поманил пальцем. Когда я подошёл, офицер страны Бода, похожий на таможенного держиморду, коротко велел мне:

- Ну-ка, подпрыгни, дружок..!

 

* * *

…послушайте: а может, истина в том, чтобы не рвать свободу на части?

 

г. Бирюч,

август – декабрь 2008 г.

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

№37 дата публикации: 04.03.2009