Александр Балтин,
член Союза писателей Москвы

СТИХИ

 

МАЛАХИТОВЫЙ СВЕТ

Прибоя малахитовые доски
Разбиты в пену – уж не обессудь:
Вода морская собирает войско,
Реальности насколь меняя суть?

Свет нежно-малахитовый прозрачный
Течёт, нам доказуя – чудо есть.
И даже если день был неудачный,
Цвета пространства – явленная весть.

О, все нюансы света кто же может
Собрать в своём сознанье, описать?
Он так звучит! Вот Малер, это Моцарт.
Всё в целостности сложно воссоздать.

Прибой волной играл. Уже забыто,
Жизнь как забыть? Тепло и горечь в ней…
Мы бытия не видим в лапах быта,
Мол, нету этих лап скучней… нежней…

 

АКАКИЙ АКАКИЕВИЧ

1

Недостижимость цели цель
Вдвойне заманчивой представит.
Огонь окошек снег исправит
На радость. Сделана шинель.

Шинель готова – нет её,
И ждёт холодный департамент.
У жизни должен быть фундамент,
Но хочешь ли ты жить ещё?

Ещё, ещё… какая блажь!
Какая нервная горячка.
Мелькнула белая собачка,
Едва ли изменив пейзаж.

Какая грусть! Какая смерть!
И жизнь сама на смерть похожа.
Или они одно и тоже?
Свинцово нависает твердь.

 

2
Бумажки на башку крошили.
Зачем вы крошите, зачем?
Реакции его смешили
Коллег, бесчувственных совсем.
О боль щемящая такая
Кольцует сердце. Жаль его!
Боль стержневая, шаровая
Не объясняет ничего.

 

3
Его обидеть может всякий –
Так как его зовут Акакий
Акакиевич – обижать
Его – себя же унижать.

 

4
Если б смог
Я бы ему помог,
А что не ведаю как –
Пустяк.

 

5

Есть экзотические рыбы,
Леса тропические есть.
За жизнь я говорю спасибо
Тебе, евангельская весть.

А что чиновнику, который
Слепым сюжетом загнан в щель,
Сказать столам и коридорам?
Ужели он живёт, ужель?

(Стишок в мозгу моём сотрётся,
не доживёт он до утра –
коль стих займёт лучей у солнца,
светлее станут вечера.)

Мне жаль чиновника, который
Так получить мечтал шинель.
Столы, бумаги, коридоры.
Ужели я живу, ужель?

 

6

Отвратный запах кухни той – советской,
Столовской кухни вспоминаю смрад.

Акакию – чиновнику – сколь Невский,
Сияющий богато слишком – рад?

Мешаются в мозгу воспоминанья,
И размышленья наползут на них.
Сверчок-шесток.
Порою и молчанье
Способно прозвучать, как чудный стих.

 

7

Судьба… есть Бельмондо – сияет ажник,
Зажмуриться захочется тебе.
Есть волки. Есть и бабочки. Вот бражник.
Всего довольно – красок и т.п.

А есть судьба чиновника, который
Всё бродит – как устал уже! – меж нас.
И снежные вихрятся коридоры,
И снова настаёт недобрый час…

 

* * *

Одетый бедно, без гроша в кармане
Он проходил вдоль монастырских стен.
Хоть будущего неизвестны грани,
Вдруг понял – не страшны ни смерть, ни тлен.

Он ощущал сейчас в душе сиянье,
В лучах его вставал волшебный сад.
И внутреннее светлое молчанье
Представилось наградой из наград.

Был пруд, спустился к раковине пруда,
Воды зеленоватой зачерпнул.
И осознал – со мной случилось чудо,
И в тихом упоении вздохнул.

О Господи! Мне ничего не надо –
Лишь это состояние верни.
И – да не отберут такого клада
Идущие в неведомое дни.

 

ВТОРАЯ ДАЧА

Вторую дачу дедовскою звали,
Хоть дед скончался много лет назад.
И домик захламили, закидали
Всем, чем угодно. Старенький бильярд…
А шишечки кровати отблистали,
Теперь сереют, обижая взгляд.
Вот медогонка. Ульев больше нет.
Отходы жизни отбирают свет.

На полках книги старые, бутыли…
Соль в пачке стала камнем. Всюду пыль.
Часы когда-то весело ходили,
Наскучила им, верно, наша быль.
Зачем всё это люди сохранили?
Но жизнь вообще едва ль имеет стиль.
Велосипед, а где колёса? Где-то.
Июлем жарким золотится лето.
Тут в комнате – прохлада, полумрак,
И… плесенью попахивает что ли?
Какие-то коробки. Я никак
Не разберу, что в них? Усилья моли
Пальто свели на нет. А тут коньяк?
Нет, масло. Не хватает силы воли
Всё разобрать и выбросить. На кой
Хранить? Однако, густ вот здесь покой.

Солдатиков находишь оловянных,
Перебираешь детские мечты,
Они из ряда чистых – окаянных
Сегодня за собой не помнишь ты.
От кубиков, конечно, деревянных
Лучатся токи детской чистоты.
И пыль покрыла руки, сочиняя
Действительность – и как тебе такая?

Иди на свет. Шесть соток, рядом шесть.
Две дачи, и у них один хозяин.
А с прошлого не состригают шерсть,
И прошлым каждый в сущности ужален.
Числа твоим воспоминаньям несть.
Жарою лета сам ты переварен.
Жасмин у дома. Зелень. Огород.
И твой сороковой тягучий год.

 

К 60-ЛЕТИЮ ПОБЕДЫ

Зима и лето были не такими,
Весна и осень были не такими,
Когда земля плыла в тяжёлом дыме,
Цвела огнём, и смерти оптом шли.
Синело небо, голубело небо,
И вечно безответно было небо,
Его молитвы тронуть не смогли.

Чернели танки, и леса чернели,
Дотла деревни многие сгорели.
Клубилась партизанская война
Помимо основной, такой жестокой –
Как будто все былые в ней одной
Сошлись, гигантской и тысячеокой,
Расплавившей сейчас предел земной.

И подвиги без счёта совершались,
И в сторону отбрасывались жалость
И состраданье – впрочем, не всегда.
Был страшен крест военного труда!

Не города – а графика развалин.
Кружило вороньё. Твой мозг ужален
Былым, какого мощь себе с трудом
Представить можешь. Но победа силы
Вернёт народу. Жалко, что могилы
Она не может отменить притом.

 

ПРЕДЕЛЫ

За пределами квартиры
Мир враждебен и нелеп.
А какие перспективы,
Коли всё – борьба за хлеб?

В сердце копится молчанье,
Чтобы вылиться стихом.
Одиночества мерцанье
Нежно наполняет дом.

И поверхности предметов
Постепенно пыль чехлит.
Но знакомых силуэтов
Не изменит. Дышит быт.

Дышит быт весьма вольготно,
Ну а как там бытие?

Жить хотелось беззаботно,
Веря старой колее.

Я люблю свою квартиру,
Мир за ней вельми глазаст.
Что ему угодно, миру?
Кто ответ разумный даст?

Явь упорно изучает
Взглядом пристальным тебя.
Месяц-лодочку качает
Ночь, паркет мой серебря.

А в рассветных красках ярко
Розовеет всё вокруг.
И желанье жизни жарко
В сердце разгорится вдруг.

Двойственность. Амбивалентность!
(ну и слово!)… Всё же мир,
чья густая несомненность
льётся в очи каждый миг

потрясает, удивляет
хоть жасмином, хоть травой,
хоть зимой, что зачехляет
все пределы белизной.

Снег на землю вновь нисходит,
Всё окрестно изменив.
У судьбы полно угодий,
И довольно перспектив.

 

* * *

Мозаичные мастера
Работали в различных странах.
В чешуйках этих – отблески костра,
Молочный блеск, голубизна туманов,

Кармин закатов, и лазурь волны.
Знать, мастерам и Византии мало!
…катили войны чёрные валы,
и тишина в испуге отступала.

Молчальники иначе видят свет.
Огромные строения в Равенне
Реальность всё ж едва ль сведут на нет.
Бывает что-то смерти несомненней?

Смерть не страшна умелым мастерам.
В Болгарии ли, Киеве – но солнце
Сияет всюду дивно по утрам,
Земля сама ему в ответ смеётся.

 

О ЛЕСЕ

Злодей – он внешностью – отвратен.
Герой? Естественно, красив.
Людской лес часто неприятен,
Ты в нём не видишь перспектив.

Итак, естественностью леса –
Верхи упёрлись в небеса –
Сильней всех фокусов прогресса
Ты покорён. Мощь леса вся

Мудра, спокойна. Но овраги –
Чья глубина, извивы чьи
Страшат – потребуют отваги.
Сколь интересны их лучи?

Рука орешину согнула,
Орехи – прямо мне в ладонь.
(…сжимал кирпич в руке когда-то,
даруя чудо, Спиридон.)

Вот дебри! Дебрь – звучит сильнее.
Космат и бородат медведь.
Рысь жёлтыми глазами жертву
Высматривает – берегись.

Токуют глухари, шалея!
Милей мне музыка дубов.
О, лес реальность, а идея
Его вне наших косных слов.

У Бога Слово было! Наши
Не те, не те, и много их!
Лес наполняет счастья чаши,
И отшлифует жизни стих.

 

ПЕРВЫЙ НОСОРОГ В ЕВРОПЕ

В Лиссабон привезли носорога –
Представлялся чудовищем, но
Любопытству любая дорога
Интересна, хоть даже итога!
Любопытство сильней всё равно.

Зверь, однако, совсем не кидался
На глядевших с испугом людей.
Здесь художник один оказался,
Он за дело искусное взялся,
Отрешась от обычных страстей.

И остался рисунок надолго –
Толстый панцирь, сплошная броня.
Всё уходит. А много ли толка
В мире сём, неизвестном настолько,
Что и радует он, бременя?

 

ЭЗОП

В корзине финики с базара,
Тяжёлый сыр и круглый хлеб.
Владетель редкостного дара
Весьма уродлив и нелеп.

Спина бугриста… заживают
Рубцы, но сложно, тяжело.
И беломраморно блистают
Строенья, мудрости назло.

Чему научит мудрость? Надо
Для жизни так немного нам.
Но ради внутреннего сада
Кто обратится к небесам?

Известны боги. Иль Эзопу
Известно чётко – Бог один?
Иль он осознаёт эпоху,
А не ветвление годин?

Несёт в корзине – что хозяин
Велел купить, притом опять
Слагает басню, зная – я им
Жизнь не смогу растолковать…

 

* * *

Туманом белым паутина
Тебе ложится на очки.
Сквозят прозрачные лучи
Сквозь ельник – славная картина.

Провалится твоя нога
В настил еловый – мягкий, плотный.
Поганка зреет для врага,
Налита злобою животной.

Раскисший старый боровик,
И волчьей ягоды усмешка.
И древний дуб – как древний лик,
Сияющий тебе безгрешно.

 

* * *

В аквариуме воздуха скользит
Листва – вот это палтус или окунь.
И дом на осень щедрую глядит
Всей суммой тускловато-серых окон.

Отзолотился сумеречный час,
Насколько ночь сознанье испугает.
И город отбирается у нас,
Как то, что суетой переполняет…

 

* * *

За стадионом сумма зданий.
Сентябрьский вечер чёрно-жёлт.
Жизнь – изживание желаний,
К такому выводу пришёл.

И на одной из тех высоток
Вдруг видишь крест – из окон дан.
И он сияет – столь же чёток,
Как день, когда ушёл туман.

 

* * *

Месяц – дельфин золотистый –
Плещется в темени вод.
Облака ладный и быстрый
Древний кораблик плывёт.

И настоящее ночью
Станет банально вдвойне –
Если увижу воочью
Спину дельфинью в окне.

 

Ваши комментарии к этой статье

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

36 дата публикации: 01.12.2008