И.Дракин

 

Зинка

 

Эту небольшую историю, обыденно-драматическую, я бы сказал, – передал мне один мой хороший знакомый. Я же на досуге и в спокойной обстановке попытался претворить сбивчивые его впечатления в небольшой рассказ. Те отношения между живыми существами, которые там описываются – иногда отчасти соответствуют и человеческим взаимоотношениям: "Как внизу – так и наверху". Эта универсальная формула может быть применима, как я думаю, и в данном случае тоже. То, что происходит среди нас, людей – отголоски этого можно найти и среди животных тоже. И, как это ни прискорбно, иногда и наоборот.

 

 

Она была не слишком красива. А тут ещё и ощеняться скоро. Но это же ведь не повод для того, чтобы забывать о своих прямых обязанностях – либо сразу и без церемоний кинуться на вошедшего незнакомца – и всё, либо ... исподволь, потихоньку подойти сзади и молча тяпнуть за ногу, а уж потом, отскакивая, присовокупить к этому ещё и несколько кратких собачьих восклицаний: мол, не расслабляйся! Не так всё просто в этой жизни. За это её не любили. Чужие. Пока не становились своими. А войдя в доверие, очень скоро забывали о ней (она же никого не забывала). Так или иначе, но много примеров восстановления справедливости между животным и человеком приходилось заштопывать хозяйкам на кухнях по вечерам. Как чужим, которые становились своими, так и другим...

О других. Они ходили по улице. Они старались не подходить близко к забору и воротам – по утрам и в будние дни. К концу недели они становились смелее и иногда в открытую выражали своё недовольство: словесно людям и молча не людям. Их злил дурной характер Зинки. Тем более, что она была не одна. Там, где она несла службу, не держат одну беспородную дворнягу.

И вот накопилось у кого-то. Как-то днем Зинка, которая к тому времени уже благополучно разрешилась от бремени, как обычно занималась своим излюбленным делом – далеко провожала проезжающие мимо машины, с лаем бросаясь под самые колеса и по временам обгоняя и забегая немного вперёд притормаживающему автомобилю. Она норовила как бы ухватить за воображаемую ногу непонятное существо. Собаки вообще не любят что-либо "чужое" в движении. Особенно, когда рядом ворота и хозяин. Особенно, если это нестандартное чужое. Вероятно, поэтому ту улицу, на которой жила Зинка и её многочисленные близкие и дальние родственники, объезжали стороной велосипедисты, не говоря уже о котах... Поэтому доставалось "чужим" в образе проезжающих мимо автомобилей. И прохожим, которые ну никак не могли обходить этот глухой переулок на окраине. Доставалось тем, кто либо ещё не успел, либо просто из гордости не пожелал установить с этими лающими препятствиями дружеские взаимоотношения. Ну, действительно, разве хватит на всех остатков ужина или завтрака, или просто нескольких кусочков хлеба?

И вот кто-то, вероятно из числа таких обиженных, который теперь был не пешком, – не притормозил. А, может, ещё и поддал газу...

Она визжала пронзительно. По-звериному. Не стесняясь. На площадке, между автомобилями, где обычно кипит жизнь, вдруг всё замерло. Люди остановились. Те, кто стоял поодаль от других – подошел ближе. Все смотрели на ворота. Она заползла суетливо, как человек, который хочет успеть услышать или сказать что-то очень важное. Вся задняя часть была почти полностью парализована.

А на дороге остался след. Нет, не чёрный от шин тормозящего автомобиля – след из клубочков скатанной собачьей шерсти. Зинка попала под передний мост и её волокло по асфальту несколько метров. Она приковыляла к ближайшей группе молчаливо стоящих людей и села посредине, или скорее, упала на бок, так как задние ноги были вытянуты и не сгибались. Она напряжённо всматривалась – именно всматривалась в глаза каждому, как бы спрашивая: "Ну что? Что теперь? Что дальше будет?" А люди отводили глаза и не смотрели друг на друга. Потом, так же не встречаясь взглядами, начали обмениваться вопросами о подробностях произошедшего. Никто ничего не видел, но все слышали. А она молча сидела. Ждала. Что будет дальше. Но у каждого свои дела. А дела не ждут. Их надо делать. Скоро Зинка осталась одна. В конце концов, подумаешь, событие. Обыденность...

День близился к концу. Почти все разошлись. Зинка забилась под ближайшую грузовую машину, ряд которых стоял, отражая солнечные отблески в пыльных лобовых стеклах и на металлических частях. Два человека беседовали, смотря на пыль, гонимую ветром с соседнего участка. Она ясно была видна в косых лучах заходящего солнца, которое освещало машины и всё вокруг. Там, на соседнем участке, почти круглые сутки, кипела работа – делали надгробия. Иногда и в три смены. Куда им спешить? Вечерело. Стало свежее. Люди выпустили из вольера других сородичей Зинки, с которыми у неё в последнее время не складывались отношения. Поэтому её хотели отдельно сажать на привязь где-то в другом месте – да всё как-то руки не доходили. Не до того обычно было. А она ни лаской, ни угрозой – ну никак, ни в какую не хотела сидеть днём вместе с другими. И на то были достаточно веские основания – она была не капризна. Они выбежали. Они подбежали. Зинкина сестра – одного с ней помета, подошла вплотную к тому месту у колеса, где невидимая для наблюдателя, лежала Зинка. Остановилась и высоко подняв морду, потянула носом воздух. Потом подошла ближе, заглянув под машину – так, что стала невидимой наполовину и лишь собачий хвост радостно и дружелюбно (как, вероятно, подумали люди) замотался из стороны в сторону. Остальные два – её выросшие щенки стояли поодаль. "Собачье сострадание!" – смеясь, сказал один из людей другому – "она ей, наверное, говорит: ну что ж ты так!". И люди рассмеялись. Между тем, нельзя было понять, что происходило под машиной и лишь хвост видимый из-под машины раскачивался всё медленнее и медленнее... и, наконец, остановился. Последовала молчаливая атака и только потом раздался рык и рык, переходящий в визг. Двое других тут же, без какого-либо колебания кинулись следом. Через несколько мгновений этот визжащий, хрипло на вздохе рычащий клубок, выкатился из-под машины. Пыли не было – незадолго до этого как-то вдруг сразу натянуло туч, сменивших солнце – и прошёл дождь. Да и теперь ещё накрапывало немного. А Зинку загрызали. Не шуточно. Насмерть. Она защищалась. Шерсть нападавших была в крови из разорванного Зинкиного хвоста. Подоспели ошеломленные на секунду люди. Отогнали. И смотрели на отползающую Зинку. Не понимали. Не укладывалось. Ну как же так можно? Почему? Как можно добивать раненого сородича? Смотрели и на троих нападавших. Такие же, как и обычно – вот что поражало. Одна облизывается и выплевывает клочки шерсти, но уже, как и раньше, как и обычно, когда наказывали за какую-то там пустяшную провинность, виляет хвостом, пригибаясь одним боком к земле. Инстинкт. Подошли к машине. Нагнулись и увидели два безумных, полных ужаса и напряжённого, вопросительного ожидания глаза. Инстинкт? Это только в книгах естественный отбор представляется чем-то прагматичным...

Настала ночь. Человек остался наедине с животными и их взаимоотношениями. Ему стало не по себе. Через каждые несколько минут следовала атака за атакой и ему приходилось выскакивать под дождь, который лил как из ведра и криком отгонять взбесившихся псов от их жертвы. Он не мог пустить всё на самотек, слыша то, что происходило в нескольких метрах от него. В один из моментов, Зинка решила сменить убежище, которое было слишком открытым и не позволяло удерживать круговую оборону – и забраться под наваленные друг на друга доски и куски деревоплиты. Она выползла и дико и, в то же время, жалко было смотреть на тёмный, корчащийся в слабом свете фонаря силуэт. Последовала новая атака. У человека не выдержали нервы. Он взял первый попавшийся кусок доски и через несколько секунд воцарилась тишина. Но, отгоняя таким способом животных, он вдруг и ясно почувствовал, что переходит черту – черту разделяющую. Он уже это чуял и ранее, но теперь дал отчёт себе в своих ощущениях. Он принял решение. И теперь ему нужна была поддержка – человеческая поддержка. Он пошёл на соседний участок. Там работа уже окончилась и его сосед убирал накопившийся за день мусор. Человек кратко рассказал то, что произошло, но это почти никак не заинтересовало его собеседника. Он сказал: "Да не лезь ты туда!" – а потом ещё и добавил: "А цыгане – самый ненадёжный народ. Приезжают заказывать одни, наблюдают за работой – другие, а забирают – третьи" - "Ну и что?" - "А то, что они, те что забирают, говорят, мол, не так сделали. Не похож. А это ж не на бумаге... вот и надо с них паспорт требовать, чтоб не отказывались от заказа". - "С кого?" - " А-а-ай! да ладно! Мне вот тут ещё целую ночь ходить, читать ... эх ...". И человеку немного стало легче.

А на следующий день Зинка непонятно как заползла в самый глухой и дальний уголок широкого двора – за забор, в густые кусты. Сквозь дыру в заборе можно было разглядеть лишь неясный силуэт собаки, отказывающейся от пищи – даже самой вкусной, которую ей приносили знавшие её ещё щенком люди. Казалось, что она сохраняет абсолютное философское спокойствие, но лишь иногда раздавался не то вой, не то стон из того места, где она лежала. Это продолжалось несколько дней и собака, забытая её сородичами, которые, раз отогнанные, более даже и не подходили к ней, всё-таки не выжила. Потом говорили, что волка, сильно пострадавшего в схватке постигает аналогичная участь – его уже более не пускают в стаю, загрызая насмерть. А злой рок прошёл дальше и распространился и на её потомство тоже – двое щенков, так и не получив наименования от людей, по непонятным причинам оказались слабее окружавшей их суровой действительности. А третий, судя по всему, унаследовавший если не все, то, по крайней мере, многие черты характера своей матери, оказался на удивление жизнеспособным, а, следовательно, и жизнерадостным. И все его подзывали. И все, к кому бы он ни подбегал, называли его по-своему – кто Солидолом, кто Помидором, кто Малышом. Но ему, по всей видимости, было всё равно, так как всегда это сопровождалось обильным и вкусным угощением. Жизнь продолжается.

 

 

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

30 дата публикации: 01.06.2007