© Все права принадлежат автору.
Любая перепечатка или тиражирование только с согласия автора.
Разрешается изготовление копий только для личного пользования.
Андрей ПУЗИКОВ
Калининград, 2007
На Алтай, к Хейдоку
Автобиографическая повесть
От автора: в данной повести описываются реальные события так, как их сохранила моя память по прошествии 22 лет. Все имена и фамилии не изменены.
Гл. 1
Неожиданное предложение
Трудно найти на земле человека, которого не тянула бы к себе красота гор. Но одно дело мечтать, другое дело карабкаться по склону вверх в тумане моросящего дождя с тяжёлым рюкзаком и натёртыми плечами. Бывает, к чему-то долго готовишься, обдумываешь варианты, выбираешь пути, а бывает, судьба неожиданно откроет тебе новый поворот, и ты, не задумываясь, делаешь шаг навстречу. Так было и с моим первым походом в горы. В тот вечер, в мае 85-го, я зашёл к Игорю Николаевичу Войкину, как обычно, побеседовать об Учении Живой Этики, интерес к которому объединял людей вне зависимости от возраста.
- Ты карту срисовать сможешь? - неожиданно спросил он. – Горного Алтая, вот тут видишь, - он мне показал открытый толстый атлас. - Вот здесь, самая высокая гора Алтая – Белуха, 4506 метров.
- А ты сам к Белухе сходить не хочешь? - продолжал он. - Тут группа собирается, ребята все хорошие, и к Альфреду Петровичу, заодно в Змеиногорск заедут?
Об Альфреде Петровиче Хейдоке я знал, что он непосредственный духовный ученик Николая Константиновича Рериха, после возвращения из эмиграции и семи лет лагеря поселился на Алтае, как ему советовал учитель. У нас, в Калининградской области, в городе Советске, жил его духовный брат по Учению Живой Этики и по лагерю, Михаил Цезаревич Пурга. Когда Михаил Цезаревич приезжал в Калининград, всегда гостил у Игоря Николаевича. Сам Игорь Николаевич считал себя учеником Хейдока. Он специально завербовался инженером на Змеиногорские рудники, на три года, чтобы быть рядом с Альфредом Петровичем. Контракт закончился недавно, и практически во всех наших разговорах Игорь Николаевич упоминал Хейдока и его мнение по тому или иному вопросу. После того, как мы несколько лет не виделись, он сильно изменился.
Впервые мы познакомились в 80-м, когда я двадцатилетним молодым человеком вернулся из армии. Сначала через одного ещё до-армейского друга-сокурсника по физическому факультету КГУ я попал в квартиру к проф. Хованскому – математику и теософу, ранее которого знал исключительно как преподавателя высшей математики Калининградского госуниверситета. Среди студентов ходили слухи, что он «йог». Моему взору предстала комната, доверху заполненная стеллажами с книгами и рукописями, странная компания людей и разговоры о вещах, которые при нашем атеистическо-материалистическом воспитании даже упоминать было как-то неприлично. Хованский, маленький сгорбленный сухонький человек, похожий на китайца, из-за сузившихся от постоянного прищуривания почти невидящих глаз, переводил теософские книги, нелегально привезённые, и никогда не издававшиеся в нашей стране. Переводил со многих языков, и переводы расходились самиздатом. Придти к нему на квартиру мог любой человек, и он со всеми разговаривал одинаково, независимо, был ли это профессор или школьник. Здесь я впервые увидел людей, обсуждавших мистику и оккультизм как простые обыденные вещи, словно это вовсе не было пережитком малограмотных предков, как нас учили в школе, а общепринятой системой знаний. К этому времени я уже вышел из-под гипноза «всесильности» современной науки, видел её неспособность ответить на основополагающие вопросы бытия и сознания. Я начал проявлять интерес к религиям, как к некоему альтернативному подходу к постижению мира. Информации по этим вопросам было мало, а тут на меня обрушился целый поток. Хотя, как оказалось, внутренняя логика теософских воззрений была мне столь близка, что я почувствовал себя как рыба в воде в кругу этих необычных разговоров. Это было всё равно, что оказаться в чужой стране и обнаружить, что свободно можешь говорить на чужом языке, как на своём родном.
Не прошло и двух недель, как мне позвонила знакомая по университету, знавшая меня как факультетского фотографа:
- Нужно срочно одну книгу переснять, сам понимаешь, по телефону объяснять не могу, - последовала пауза. - Ты, вроде, тоже ЭТИМ интересуешься.
Далее следовал многозначительный намёк на невозможность произносить по телефону темы книги, и пауза. Хотя я не видел Наташи уже два года и ранее мы общались разве что только по комсомольской работе, мне почему-то стало сразу понятно, что скрывается за её многозначительным «этим». Мы договорились о встрече у «одного человека». Так я и попал к Игорю Николаевичу Войкину. Переснять требовалось один из номеров журнала «Оккультизм и Йога», посвящённый легендарной исчезнувшей Атлантиде. Журнал издавался в 30-е годы в Болгарии. Игорь Николаевич был последователем Учения Живой Этики, в отличие от Хованского, чистого теософа, не считавшего Живую Этику за самостоятельное и новое учение. Квартира Игоря Николаевича была своеобразным центром, где собирались последователи Рерихов и Учения Живой Этики, аналогично квартире Хованского, где собирались любители теософии. Заходить к нему я стал часто, и первое время слушал и наблюдал других, изредка задавая вопросы. Я не спешил выражать своё мнение, старался “въехать” в новую систему взглядов, узнать побольше информации. Я пропускал всё это через свои внутренние критерии, и не спешил вступать в спор по не устраивающим меня нюансам. Подбор правильных и весомых аргументов требовал времени. Было забавно наблюдать, как кто-нибудь из присутствующих начинал видеть у меня голубую ауру, как определяли мой «уровень сознания», и как сравнивали его с уровнем других, правда, только при их отсутствии. Когда, наконец, недели через три, я открыл рот и вступил в жёсткий и аргументированный спор, оценку моего “уровня сознания” сразу ощутимо понизили. Это деление людей, за глаза, по уровням, мне более всего не нравилось в атмосфере этой квартиры. Через пару месяцев я перестал ходить к Игорю Николаевичу. Потом уехал почти на год в Москву, взяв адреса московских последователей Живой Этики. По возвращении в Калининград у меня совсем пропал интерес к общению с местными рериховцами (так называют последователей Н.К.Рериха и Учения Живой Этики), оккультистами и теософами, и я не заходил к Игорю Николаевичу ещё несколько лет. Всё это время я пытался построить свою собственную систему взглядов на мироздание, связанную ясной внутренней логикой. Когда снова зашёл в 85-м, узнал, что он эти годы работал в Змеиногорске, а теперь вышел на пенсию. Внешне здесь ничего не изменилось, те же разговоры за тем же столом, те же люди, но к своему удовлетворению я отметил, что на уровни сознания здесь уже не делят, и многие темы приобрели совсем другие оттенки.
Идти в горы я согласился сразу, не задумываясь. Игорь Николаевич обещал познакомить с остальными участниками похода, объяснял, что лучшее погодное «окно» бывает в Горном Алтае в конце июля. Я изучил карту, прочитал всё, что смог найти, про маршрут экспедиции Рериха. Игорь Николаевич говорил, что до Белухи добраться просто, даже можно не брать палаток.
- Доедете до Тюнгура на попутках, а там пешком, одну ночь у костра переночуете. Если повезёт с погодой, можно по хребту почти до вершины подняться. А потом, напрямую, на Запад, можно добраться на попутках до Змеиногорска, - и он проводил пальцем по карте. - Вот здесь, мимо Тегерецкого хребта, не знаю, есть ли дорога.
То, что Игорь Николаевич склонен к некоторому искажению реальности, в зависимости от эмоционального настроя, я знал, но, что настолько! – я узнал только в горах.
С ребятами Игорь Николаевич меня так и не познакомил. За три недели до запланированного похода он, загибая пальцы, перечислял причины, по которым тот, или иной потенциальный участник поехать не сможет.
- Тогда я еду один, - сказал я. - Не люблю менять уже сложенные планы.
- Игорь, Олег ведь тоже один ехать хочет, - вмешалась Антонина Ивановна, жена Игоря Николаевича. - Пусть вдвоём и едут.
- Кто это? – обрадовано спросил я.
- Да есть тут один товарищ. Я вас познакомлю, вы сойдётесь, оба молодые, найдёте общий язык.
С Олегом договорились по телефону о встрече. Короткостриженный, спортивного вида и невысокого роста, он казался почти ровесником, хотя, как оказалось, был на пять лет старше. Я привёл его в нашу небольшую молодёжную компанию, которой мы собирались в последнее время по вечерам для общения, объединённые идеями Учения Живой Этики. Свете, на квартире которой мы собирались, и которая, по существу, была объединяющим центром, он очень понравился. Перед нашим отъездом она дала ему свой браслет, как охраняющий амулет. Мне тоже хотела что-то дать, но я, улыбнувшись, отказался, объяснив, что не имею привычки связывать судьбу с материальными предметами.
Гл. 2
Дорога на Восток
Билетов на Барнаул не было, и мы решили лететь в Новосибирск с пересадкой в Москве. Меня это устраивало. Побродить целый день по знакомым улицам столицы, посмотреть выставки, а может, и кого из знакомых удастся повидать. Да и Новосибирск был для меня почти родным городом.
Ещё не настал полдень, когда мы уже окунулись в ни с чем не сравнимый ритм центра Москвы. В самолёте я рассказал Олегу об одном знакомом, у которого на квартире можно купить самиздатовские книги по интересующим нас темам. Он заинтересовался, и мы решили обязательно к нему зайти. Доехав на метро до Таганки, мы нашли телефон-автомат и я позвонил. Игорь Дмитриевич Ващук долго с опаской выяснял по телефону, кто я и с кем, прежде чем согласился на встречу. Открыв нам дверь, с видом старого конспиратора, он быстро провёл нас через коммунальную прихожую.
- Пока соседи не услышали, - объяснил он. - А то опять в милицию заявят.
В небольшой комнате почти всё было завалено книгами. Они лежали большими и малыми стопками практически везде, включая и пол, так что даже пройти было очень сложно. Это были самиздатовские копии, иногда в кустарных переплётах, иногда без таковых. Некоторые представляли собой пачку фотографий, другие были напечатаны на машинке, или «отэренные», была в те годы такая копировальная машина «Эра», для копирования чертежей.
Мы стали рассматривать книги. Чего здесь только не было! Магия и оккультизм, теософия и мистика, оккультные романы и зодиакально-сексуальные руководства.
- Нас интересует Агни-Йога, Рерихи и Блаватская, - сказал я.
- Сейчас почти ничего нет, да вот тут один товарищ из Риги привёз, просил продать, - и он протянул мне книгу размером в альбом в картонном переплёте.
На сером картоне была наклеена вырезанная из бумаги надпись – «Надземное». Вверх по позвоночнику прокатилась тёплая волна. Это была большая удача, в Калининграде этой книги не было ни у кого. Она в тридцатые годы не успела в Риге выйти из печати и осталась в рукописи. Книга представляла собой ротапринтную копию с машинописного текста.
- Блаватской есть только это, - и хозяин комнаты указал на небольшую, аккуратно переплетённую в оклеенной дерматином обложке книжку.
- «Голос Безмолвия», - прочёл я вслух, открыв книгу.
Ниже стоял год издания - 1912-й. Это была «отэренная» копия с оригинала, изданного ещё в дореволюционной России.
Заплатив за обе книги восемнадцать рублей, мы распрощались с Игорем Дмитриевичем. Год спустя я с большим трудом уговорю его продать мне толстый рулончик фотоплёнки с полным текстом Тайной Доктрины Блаватской, отснятой кем-то по спецразрешению в Ленинской библиотеке. А потом, уже в другой России, в 96-м, неожиданно встречу его на Четвёртом Международном славянском конгрессе, проводимом патриотической оппозицией.
Помню, ещё зашли на Кропоткинском в какую-то овощную палатку, где знакомые Олега торговали бананами, в то время большой редкостью. Увидев Олега, молодые люди неожиданно засуетились, провели нас в подсобку и разложили на столе целую гору спелых бананов. Было явно заметно, что они побаиваются моего спутника. Я не стал расспрашивать Олега, он всегда рассказывал о своей жизни лишь одними намёками. Понял я только то, что он раньше работал здесь в милиции.
Вылетев в полночь из Москвы, мы полетели навстречу рассвету, сокращая ночь на четыре часа. Это незабываемое зрелище, наблюдать восход солнца в иллюминатор самолёта, находясь высоко над облаками. Сначала впереди под облаками появляется яркое оранжевое пятно, разливающееся как озеро расплавленного металла. Оно расширяется и увеличивается на весь горизонт, подсвечивая оранжевым и розовым облака, которые принимают самые причудливые объёмные формы. Но вот из-за горизонта вырываются первые лучи, ярко ослепляя новым днём.
В Новосибирске, по местному времени, мы были в восемь часов утра, сократив таким образом ночь на целых четыре часа разницы во времени. Выйдя из самолёта, я вдохнул полной грудью воздух Сибири. Мне всегда легче дышалось по восточную сторону от Урала, чем по западную. Здесь какая-то особая энергетика. Мы втолкнулись в битком набитый автобус, чтобы добраться до города, и никакого раздражения ни внутри, ни вокруг. Сколько бы негативных эмоций вызвало бы такое положение вещей в Москве или Калининграде, а здесь совсем другой мир, менее комфортный, но зато наполненный настоящей живой энергией.
Поезд до Барнаула отходил вечером, и мы решили пройтись по Новосибирску. С этим городом меня связывало немало воспоминаний. Восемнадцатилетним я приехал сюда, работал слесарем на химзаводе, жил в общежитии, почти в самом центре. Отсюда призывался в армию.
Мы шли по знакомым улицам. Здесь начиналась моя первая самостоятельная жизнь, и этот город врезался в память как-то по-особенному, не так как другие города. Воспоминания были очень яркие, слегка ностальгические. Когда я посещаю этот город, всегда где-то в глубине души возникает лёгкое ощущение другой, не прожитой жизни, которая могла бы быть у меня здесь, если бы не потянуло меня обратно Балтийское море с его неповторимыми обрывами песчаных берегов и криком чаек. Олег спросил про Академгородок, и я предложил туда съездить, а заодно искупаться на Обском море. Как всегда тихий и спокойный, Академгородок предстал перед нами своими «хрущёвками», утопающими где-то на дне высоких сосен и берёз. Олега он слегка разочаровал, но мне здесь всегда нравилось. Это было что-то не во внешнем, а во внутреннем смысле этого места. Тогда, в восемнадцать, у меня было желание устроиться здесь на работу, и я даже договорился на опытном заводе института Ядерной Физики, куда меня согласились взять слесарем-ремонтником. Но у них не было общежития, и мне предстояло найти самостоятельно не просто жильё, а жильё с пропиской. Устроившись на химзаводе, где было общежитие, по которому меня прописали, я по выходным, обходил все близкие к Академгородку населённые пункты, но проблему решить, так и не смог.
После экскурсии по городку мы направились к водохранилищу, называемому Обским морем. Спустившись с обрыва на небольшой знакомый пляж, где практически никого не было, мы искупались. Первую свою большую картину маслом на холсте я написал по этюду, написанному на этом самом месте три года назад, будучи в Новосибирске в командировке, на курсах бригадиров-монтажников. Тогда я по выходным выезжал сюда с этюдником и бродил по береговым холмам в поисках подходящих сюжетов. В тот день я задержался до вечера, солнце садилось прямо в воду, и я, быстро расставив этюдник, старался ухватить краски заката. Самому иногда странно: вырос на Балтийском море, а первый свой «Закат» написал на Обском.
В Барнауле билетов до Горно-Алтайска не было, но мы уговорили водителя автобуса взять нас стоя. Автобус быстро мчался по прямому шоссе на встречу с горами. Настроение было приподнятое. Вокруг была абсолютно плоская равнина, но, наконец, на горизонте показалась долгожданная линия гор. Мы въезжали в Горный Алтай, и дорога, вильнув между двух невысоких гор, ввела нас в его столицу - Горно-Алтайск.
Гл. 3
На попутках по Горному Алтаю
Как выяснилось, автобусы до Тюнгура ходили один раз в сутки. Ещё ходил автобус до Чиндека, это не доезжая километров восьмидесяти до места назначения. Но проблема была в том, что билетов на них не было. Это были небольшие «ПАЗы», набиваемые битком пассажирами и в таком виде следующие по горным дорогам целые сутки, с ночёвкой в Усть-Кане. Чиндековский шёл без ночёвки, но отправлялся рано утром и прибывал поздно вечером. Поскольку был уже вечер, мы остались на ночь на автовокзале, надеясь на чудо, что утром удастся попасть в автобус. Чуда не произошло, и битком набитый ПАЗик отправился без нас. Следующий автобус, до Тюнгура, отправлялся в полдень. Поскольку билетов не было, и, учитывая, что такие мы были не одни, хватило бы ещё на один автобус, шансы уехать на нём были минимальны. Вокзал за ночь нам уже порядком надоел, и оставаться ждать ещё несколько часов, когда мы были уже почти у самых гор, очень не хотелось.
- Да Бог с ним, с этим автобусом, - сказал я Олегу. - Рванули на попутках.
Олег слегка заколебался.
- Доберёмся ещё быстрее, - убеждал я его.
Мне не раз уже приходилось преодолевать довольно большие расстояния на попутках, и эти путешествия всегда оставляли приятное воспоминание, в отличие от поездок в набитых автобусах. Видя мою уверенность, Олег согласился, и мы, спросив у местных жителей, как лучше выехать из города в направлении Чуйского тракта, успели заскочить в какой-то местный автобус.
Доехав до кольца, мы вышли на шоссе и стали голосовать. С собой у нас были только небольшие спортивные сумки через плечо и пакет с едой, которую мы купили на вокзале. В сумке у меня лежал свитер, лёгкая куртёнка, летние тапочки-сандалии типа «плетёнки», топор, плащ из полиэтиленовой плёнки и книги, купленные в Москве. У Олега тоже был топор и полиэтиленовый плащ – это было единственное снаряжение, которое мы взяли с собой, предполагая ночевать на лапнике у костра. Машины проезжали мимо, не останавливаясь. Некоторые водители показывали рукой, что они скоро сворачивают и по шоссе не идут.
- Так не пойдёт, - сказал я слегка разочарованному Олегу. - Нужно выйти за городскую черту и отойти несколько километров. Во-первых, там уже будут ехать только те, кто собрался далеко, а во-вторых, когда идёшь по шоссе за городом, тебя всегда подберут, потому что понимают, что тебе очень нужно, коль идёшь, а не сидишь. Это уже проверено!
Олег без особого удовольствия согласился и мы пошли. Становилось жарко. Я снял туфли и привязал их шнурками к сумке, переобувшись в тапочки-плетёнки. Олег был в кроссовках. Наконец, последние дома остались позади. Это были первые метры, казалось так с трудом дававшиеся и так медленно прираставшие. Но так бывает всегда в начале каждого нового пути. И сейчас мы шли эти первые несколько километров по жаре, и трудно было представить, что сумеем преодолеть таким способом около тысячи километров по горным дорогам и тропам Алтая. Но я не сомневался в успехе и своей уверенностью тащил за собой Олега. Несмотря на жару, меня охватило приятное чувство дороги. Это ни с чем не сравнимое ощущение, когда оставляешь позади суету города и идёшь куда-то в неизведанную даль. Машины нас обгоняли нечасто, и, заслышав очередной шум за спиной, мы приостанавливались и голосовали. Наконец, возле нас остановился ЗИЛ.
- Далеко? – спросил водитель.
- Да нет, тут совсем рядом – до Тюнгура, - с лёгким сарказмом, улыбаясь, сказал Олег.
- Ну, мужики, я всего-то пятнадцать километров могу подвезти.
- И то хорошо, всё поближе, - ответил я.
До Тюнгура предстояло преодолеть почти четыреста пятьдесят километров по делающей большой круг горной дороге через Усть-Кан и Усть-Коксу.
Водитель ЗИЛа высадил нас в том месте шоссе, где оно подходило почти к самому берегу Катуни. Олег, хуже меня переносивший жару, обрадовано рванул к реке.
- Это же Катунь, - восхищённо проговорил он. - Главная река Алтая!
Перед нами с большой скоростью, пенясь бурунами и извиваясь водоворотами, нёсся мощный поток воды ярко изумрудного цвета. На минуту мы застыли в восхищении этой мощью и прозрачной чистотой. Олег, бросив сумку, разделся и осторожно полез в воду, стараясь не быть сбитым потоком воды. Задерживаться на купание у меня желания не было, всё моё существо тянуло вперёд, к снежным вершинам, и я стал торопить Олега. Повеселевший и уже совсем с другим настроением, он быстро оделся, и мы снова вышли на шоссе. Присев на краю, мы стали голосовать. Несколько машин проехали мимо.
- Надо идти, - сказал я, - это как закон, когда сидишь, никто не остановит.
Действительно, только мы двинулись вперёд по шоссе, как возле нас остановился крытый брезентом уазик.
- Садитесь, - открыв дверцу, сказал пожилой мужчина, сидевший рядом с водителем.
Мы пролезли мимо него на заднее сиденье.
- Далеко собрались?
- До Усть-Кана, - сказал я, назвав серединную точку нашего пути.
- Подвезем до Шебалино.
Судя по разговору, который они вели между собой, это были работники сельской администрации.
Ехать в уазике было достаточно комфортно. Через небольшие окна был виден великолепный пейзаж. Справа, то скрывалась за деревьями, то снова появлялась Катунь, сверкая своим нежно лазоревым цветом. Слева невысокие, покрытые травой горы тёмно-изумрудного цвета иногда приступали к дороге обрывами. Километров через пятьдесят дорога повернула прямо к Катуни, и мы въехали на высокий и длинный мост. Нас захватило великолепное зрелище водного потока, несущегося меж гор от одного горизонта к другому. Мы словно пересекали границу двух миров, оставляя позади привычный мир материальной цивилизации и въезжая в новый неизведанный и удивительный мир гор. Покинув мост, дорога стала удаляться от реки, с которой нам предстояло ещё встретиться в конце нашего пути, и которую мы должны были ещё раз пересечь по пути к Белухе. Вскоре впереди и внизу показались деревянные домики Шебалино, местного райцентра.
Высадили нас у столовой, и мы, слегка перекусив, направились к выходу из посёлка. Выйдя на шоссе Чуйского тракта, мы остановили догонявший нас КАМАЗ.
- Я тут недалеко, на карьер, - словно извиняясь, сказал водитель. - Всего километров двадцать, залезайте.
- Значит, говорите, в Усть-Кан добираетесь, - продолжался разговор, когда машина быстро неслась по долине между гор. - От карьера до перевала всего километр, да я вас прямо до него подброшу. Там все отдыхают, двигатели охлаждают перед подъёмом, воды набирают. Легко найдёте попутную машину.
За небольшим ручьём, у которого собралось десятка полтора машин, дорога брала круто вверх. Долина закончилась, и впереди поднималась кверху высокая гора. КАМАЗ, высадив нас, умчался обратно. Мы подошли к ближайшим машинам, отдыхавшим перед тяжёлым подъёмом. Водители объяснили нам, что они все идут по Чуйскому тракту и могут подвезти только до поста ГАИ, где дорога на Усть-Кан поворачивает направо. Мы присели на траву, присоединившись к общему ожиданию. Впереди мы увидели небольшой автобус, ранее не замеченный нами из-за закрывавших его машин. Возле автобуса развалилась на траве небольшая группа молодых людей.
- Это тот, который мимо нас проехал и не остановился, - узнал я его.
Тогда водитель ещё покачал нам рукой, делая знак, что взять не может.
- А что, - сказал Олег. - Пойдём, поговорим.
Парень с девушкой, к которым мы подошли, объяснили нам, что это плановая тур-группа, по путёвкам, едут в Тюнгур, а там к Белухе. Мы с Олегом переглянулись, это была большая удача, оставалось только уговорить взять нас с собой в автобус.
- Это вы с руководителем решайте, - продолжали молодые люди. - Место в автобусе есть, вон там, Тамара, - они указали нам на женщину лет тридцати – тридцати пяти.
Тамара соглашаться не хотела, объясняя, что не имеет права, что это платный туристический маршрут, и она несёт ответственность. Олег пустил в ход комплименты, «заговаривать зубы» он умел и, к тому же, делал это с такой уверенной настойчивостью, что Тамара долго сопротивляться не смогла и согласилась.
- Едем, - скомандовала она через несколько минут, и молодые люди стали занимать свои места в автобусе.
Мы забрались в него последними. Задние сиденья были завалены огромными рюкзаками. На их фоне наши небольшие сумки выглядели более чем несерьёзно. Мы заняли свободные места. Пока автобус, тяжело рыча, карабкался на перевал, мы, удовлетворяя обоюдное любопытство, обменивались вопросами.
Гл. 4
Попутчики
Подъём на перевал занимал около часа, но вскоре гул двигателя стал уменьшаться, пока не перешёл на лёгкое урчанье, и автобус легко покатился по уходящей вниз, дороге. Мы ехали поперёк широкой горной долины, у самого её центра как-то неестественно в этом горном пейзаже выделялось здание поста ГАИ, а за ним, чуть повыше, виднелись цистерны нефтебазы. За постом мы свернули направо, под прямым углом, и, оставив позади Чуйский тракт с его асфальтовым покрытием, поехали в сторону Усть-Кана по отсыпанной щебёнкой и совершенно пустынной дороге. Слева текла небольшая речка с заросшими камышом и осокой берегами. Через несколько километров автобус остановился.
- Всё, приехали, - скомандовала Тамара. - Здесь будет ночёвка, ставим палатки и готовим ужин.
Выйдя из автобуса, все направились к речке, возле которой было место, приспособленное для стоянок. Здесь были ровные площадки для палаток и кострище, окружённое деревянными скамейками. Были даже заготовлены дрова. Поскольку палаток у нас не было, мы стали помогать разводить костёр. Вода в речке была очень холодная, но Олег уговорил меня искупаться, надо было поддерживать имидж «крутых ребят». Поскольку никто больше купаться желания не изъявил, мы вдвоём отошли в сторону, за высокие кусты, и, раздевшись догола, полезли в холодную воду.
Быстро темнело. От предложенного ужина из общего котла мы отказались, заявив, что мы «убиенной пищи» не употребляем. Это ещё более подогрело любопытство наших попутчиков, в дополнение к нашему своеобразному снаряжению, вернее, его отсутствию. После чая разговоры становились всё свободнее. Как мы уже выяснили, все участники группы, за исключением руководителя, были в горах, как и мы, в первый раз. Оказавшись в центре внимания, мы, ухватив инициативу, рассказывали им о Рерихе, о теософии и многом другом, спонтанно перемещаясь от темы к теме, как это обычно бывает в разговорах у костра. Когда разговор зашёл о нашем снаряжении, Олег, войдя в раж, объяснял, что иного и не требуется, чтобы забраться на Белуху, что они глупые тащат на себе тяжёлые рюкзаки и что для питания в горах достаточно только немного мёда и хлеба, что человек может всё без всяких приспособлений. У него это получалось очень убедительно, так как он сам верил в эту сомнительную чушь, что даже опытная Тамара начала верить, в то, что мы действительно способны забраться на Белуху в тапочках, которые были у меня на ногах.
Дело было уже далеко за полночь. Народ стал потихоньку расползаться по палаткам. Нам тоже предлагали место в палатке, но мы отказались, заявив, что будем спать на скамейках у костра. Вскоре мы остались втроём с Тамарой. Она слегка разоткровенничалась о своей неустроенной женской судьбе и о том, что нет надёжных друзей. Было видно, что романтика походов - это единственное, что озаряет светом её жизнь.
Мы задремали на скамейках под самое утро, когда уже начало светать. Часа через два проснулись от холода и сырости. Белый, как молоко, туман застилал долину реки. Мы раздули костёр. Из палатки выбрались дежурные и стали готовить завтрак. Вскоре все заспанные и съёжившиеся от холода грелись у костра.
В Усть-Кане мы были ещё до начала жары. Дорога здесь делала поворот и под небольшим углом шла почти в обратную сторону. После краткой остановки у столовой и магазина двинулись дальше.
- Сейчас будем смотреть пещеру, - объявила Тамара.
Автобус остановился, и мы, выбравшись наружу, направились через большую поляну к скале, в которой вверху, метрах в пятидесяти, зияло большое чёрное пятно пещеры.
- Ой, эдельвейсы! – воскликнула одна из девушек.
Под ногами, вперемежку с редкой травой, росли небольшие цветы, подняв к солнцу свои серо-зелёные, похожие на звёздочки, головки с крохотными пушистыми шариками в середине.
- Это вот это - эдельвейс, - разочарованно пробормотал Олег. - Такой серый.
- Я тоже думал, что он более яркий, - ответил я.
- Надо Свете отвезти, - продолжал Олег, срывая цветок.
Я тоже сорвал два цветка, которых здесь было множество, и положил их между страницами «Голоса безмолвия».
Мы подошли к скале.
- Тут где-то справа тропинка есть, - направляла Тамара.
- А мы и так залезем, чего в обход ходить, - бросил я Олегу, который и без того уже начал карабкаться к пещере.
Надо было не ударить лицом в грязь и добраться до пещеры быстрее остальных, идущих по обходной тропе. Наконец, запыхавшиеся, тяжело дыша, мы взобрались на последний уступ и оказались у входа в пещеру, всего на несколько секунд опередив группу. Пещера представляла собой один большой грот и особого впечатления не произвела. Обратно мы уже спускались со всеми по тропе.
Преодолев ещё один перевал, автобус вёз нас в сторону Уймонской долины, где нам снова предстояло встретиться с Катунью. Вскоре, справа в ущелье, замелькала бурлящая вода Коксы, а затем мы въехали в райцентр Усть-Коксу. Это довольно большое поселение, расположенное в месте впадения реки Коксы в Катунь. Здесь имелся даже свой аэродром и реактивный Як-40 совершал регулярные рейсы. В центре располагались гостиница, магазин и столовая. Здесь вся группа и остановилась на обед. В магазине мы с Олегом приобрели две буханки только привезённого, белого хлеба, производства местного хлебозавода.
Покинув Усть-Коксу, автобус, проехав километров двадцать, свернул в сторону Катуни и, подъехав к мосту, взял чуть левее и остановился прямо у берега.
- В Тюнгур поедем завтра утром, - объяснила Тамара. – Сегодня, по плану, экскурсия в Верхний Уймон. Идти двенадцать километров, кто желает?
- А почему не на автобусе? – спросил я.
- Мост закрыли для проезда, будут ремонтировать.
Мы задумались. С одной стороны, побывать в Верхнем Уймоне, где останавливался Николай Константинович Рерих во время своей экспедиции по Алтаю, очень хотелось. Но, с другой стороны, не хотелось терять день, так как мы и так отставали от своего плана.
За мостом был виден поселок Мульта, и мы решили, что там непременно можно будет купить мёд, которым собирались питаться в горах. Мост был подвешен над несущейся и бурлящей Катунью на толстых канатах. Канаты крепились на четырёх толстых столбах-опорах, изготовленных из лиственницы, по две с каждой стороны потока. Деревянный настил под нами слегка раскачивался, и с трудом верилось, что по этому мосту могут проезжать машины.
Обойдя несколько домов, мы нашли деда-пасечника. Он с охотой налил нам две литровые банки мёда. Заплатив совсем небольшую плату, мы отправились обратно через мост к лагерю. Попрощавшись с нашими попутчиками, мы пошли к основной дороге на Тюнгур. Дело шло к вечеру, но было ещё очень жарко. Идти надо было несколько километров. Но, добравшись до дороги, мы поняли, что радоваться нечему. Дорога была совершенно пуста.
- Пойдём, - сказал я. – До Тюнгура ещё километров пятьдесят, но не сидеть же на месте.
Вокруг нас были луга, похожие на степь, вдали по обе стороны тянулись две гряды гор. Справа кое-где из-за первого ряда гор выглядывали снежные «белки». Идти было тяжело, хотелось пить. Впереди дорога прогибалась вниз, и в этом месте были видны кусты.
- Там, наверно, ручей, - сказал я, видя, что Олег собирается остановиться.
Дойдя до ручья, мы бросили сумки и полезли вниз к воде. Но в этот момент услышали шум машины.
Проехав километров двадцать, мы снова пошли пешком. Долина сужалась, и холмы всё ближе приступали к дороге. Нас догнал мотоцикл с коляской и притормозил.
- Далеко? – спросил мужчина средних лет. – До Катанды могу подвезти.
Впереди был невысокий, но очень крутой подъём.
- Здесь Вам придётся пешком подниматься, втроём не заедем, - сказал водитель.
Мы слезли с мотоцикла и стали подниматься на гору, в то время как он, тяжело урча мотором, пытался сделать то же самое. Наверху, снова взгромоздившись на мотоцикл, мы с ветерком понеслись дальше.
- Сразу за Катандой есть хорошее место, на берегу Катуни, там Вы можете развести костёр и заночевать, - сказал наш новый знакомый. - Я вас туда подброшу, оттуда до Тюнгура всего километров двенадцать.
Вскоре мотоцикл въехал в Катанду, пересёк одно за другим два русла одноименной реки Катанды и повёз нас к обещанному месту. Дорога здесь была прорублена в склоне подходящей к самой Катуни скалы. Солнце уже садилось. Неожиданно упало несколько капель дождя, и, выехав из-за очередного выступа скалы, мы застыли от восторга. Огромная яркая радуга соединяла две гряды гор, расположенные справа и слева от нас, так что, казалось, мы въезжаем в огромные ворота.
- Вот это да! – проговорил Олег. - Расскажи кому, не поверят, что нас так горы встречают!
Уже в сумерках мы развели костёр, перекусили хлеба с мёдом и легли по обе стороны от костра на подстилку из кедровых веток, прикрывшись, на случай дождя, полиэтиленовыми плащами. Было довольно тепло, и за ночь нам пришлось просыпаться и подкладывать дров в костёр всего один раз.
Гл. 5
К Белухе
Утром мы направились пешком в Тюнгур, до которого оставалось километров двенадцать. Пошёл дождь. Слегка промокнув, мы добрались до посёлка. На окраине мы увидели небольшой недостроенный деревянный дом. Поскольку он был открыт и ничем не огорожен, мы забрались в него и решили переждать непогоду. Было довольно сыро и холодно. К обеду распогодилось, и мы пошли дальше. Пройдя через посёлок, мы перешли через Катунь по такому же деревянному висячему мосту, как и в Мульте. Дальше мы знали, что нужно подниматься вверх по реке Кучерле. Но наша карта была столь мала, что по ней мы так и не смогли понять, с какой стороны от нас впадает в Катунь Кучерла. Сориентировавшись по ущелью, мы решили, что Кучерла впадает справа, и уверенно зашагали по тропе ведущей в эту сторону. Через пару километров тропа подошла к реке, которую мы и приняли за Кучерлу. Река была очень большая, но нам и в голову не пришло, что это, на самом деле, поворот Катуни. Таким образом, мы уверенным шагом двигались вдоль Катуни в противоположную сторону по узкой просёлочной дороге. По рассказам мы знали, что нам должна была встретиться деревня Кучерла. У одного из изломов дороги было ответвление к берегу реки, и мы решили искупаться.
К берегу подъехал старый алтаец, чтобы напоить лошадь. На наш вопрос о деревне Кучерле, он ответил, что до неё километров пять. Спросить направление нам и в голову не пришло, так как мы были уверены в том, что идём в нужном направлении. Пройдя вдоль реки километров пятнадцать, мы вдруг снова увидели того же старого алтайца на лошади. В этом месте тропа, вернее, нечто среднее между тропой и просёлочной дорогой, пересекалась под прямым углом такой же, ведущей к реке. Когда мы подошли к алтайцу с тем же вопросом, он, удивлённо глядя на нас, пытался что-то объяснять про паром, который был виден справа у реки. Олег своим всегда самоуверенным голосом пытался чего-то добиться от перепуганного старика, который лепетал что-то про паром, Катунь и Катанду, как вдруг меня осенило. Я дернул Олега:
- Слушай, мы, идиоты, сделали большую глупость, идём вдоль Катуни в обратную сторону и сейчас как раз находимся против Катанды, которую мы проехали вчера.
Успокоив и поблагодарив деда, мы, не долго думая, направились к парому. Идти пешком обратно не хотелось, а в Катанде можно было найти какой-нибудь транспорт.
Паромом управлял пожилой человек. Между берегами был натянут трос, и паром скользил вдоль него в ту или иную сторону, в зависимости от поворота деревянного киля. Быстрое течение Катуни создавало мощную двигающую силу. Бревенчатая платформа в считанные минуты пересекла стометровую поверхность реки, бурлящей сплошными водоворотами.
Катанда представляла собой небольшую деревню, расположенную между двумя руслами реки Катанды. Мы остановились у обочины дороги. Был уже вечер, и рассчитывать на попутную машину было нереально.
- Сейчас что-нибудь сообразим, - уверенно сказал Олег с хитрой улыбкой и окликнул проходящего мимо местного парня.
Парень был нашего возраста, высокий и ширококостный, эдакий «тракторист Вася». Точно не помню, но, кажется, его так и звали. Олег рядом с ним был похож на пони рядом с тяжеловозом.
- Слушай, у вас тут транспорт какой есть, я тут недавно из зоны вышел, в Тюнгур надо срочно, - начал уверенно заливать Олег.
Парень как-то сжимался, съёживался, а Олег всё расходился, заливая про зону, чередуя речь блатным жаргоном. Всё это выглядело очень забавно, учитывая то, что блатной жаргон употреблялся совершенно без мата, в эдаком «литературном» варианте. Впечатлённый и как-то весь сжавшийся Вася пообещал достать транспорт и быстро удалился. Минут через десять к нам подкатило несколько мужиков на мотоциклах с колясками. За двадцать минут, с ветерком, нас довезли до Тюнгура. Мы поблагодарили мужиков, но они как-то неуверенно переглянулись:
- Выпить есть?
Нам пришлось их разочаровать.
- А может, одеколон есть?
Одеколона у нас тоже не было, и мужики, погрустнев, уехали обратно.
Солнце шло к закату. Мы в очередной раз пересекли Катунь по мосту. Теперь мы точно знали, что идти надо было влево, а не вправо. Недалеко от дороги мы увидели лагерь наших знакомых туристов, который мы узнали по стоящему рядом автобусу. Нам очень не хотелось, чтобы они узнали о нашей глупой оплошности, и мы тихо прошли мимо, стараясь быть незамеченными.
Деревня Кучерла оказалась совсем недалеко, в получасе ходьбы. Здесь даже был небольшой магазинчик, где мы купили каких-то пряников. В центре деревни был мост через ручку Кучерлу, стремительный поток прозрачной голубой воды, шумно несущийся по камням. На другой стороне моста мы встретили одинокого туриста с рюкзаком, отдыхавшего на берегу. Он был старше нас, и вид у него был бывалый. Мы поинтересовались у него дорогой к Белухе. Он объяснил нам, что нужно идти вверх ко второму мосту, который находится выше деревни.
- Может, успеете дойти до избушки, там сможете переночевать, - добавил он, взглянув с сомнением на нашу экипировку.
Обогнув деревню, мы подошли ко второму мосту. Перейдя на другую сторону потока, дорога прошла через небольшую рощу, заросшую кустами спелой малины, и побежала через поле, засеянное овсом. Стало темнеть. Внезапно поле закончилось, дорога резко пошла вниз, к реке, и исчезла. Перед нами, у реки, стояла небольшая бревенчатая избушка. Дверь была открыта. В избушке из одной комнаты было грязно. Посередине стояло некое сооружение, отдалённо напоминавшее печь. Это была жестяная коробка на подставке из камней, с трубой, идущей в дыру в потолке.
Стало резко холодать, вдоль реки потянулся белый холодный туман. Мы закрыли дверь, но кругом были щели, и мы скоро стали замерзать. Найдя какие-то щепки и газету, мы попробовали зажечь огонь в этой странной печке, без поддувала и наполовину забитой спрессованной сырой золой. Газета задымила, и весь дым пошёл не в трубу, а внутрь дома. Через минуту пространство комнаты было заполнено густым белым дымом от печи и выше. В пространстве ниже печи дыма не было, и мы, согнувшись, ползали под этим плотным белым потолком. Когда дым выветрился через открытую дверь, мы поняли, что согреться нам здесь не удастся. О сне в таком холоде не могло быть и речи. Искать дрова для костра в полной, безлунной темноте, да ещё в сырости, так же было малоперспективным занятием. Мы прыгали и двигали руками, чтобы согреться.
- Так не пойдёт, - сказал я. - Давай попробуем найти дорогу и будем идти всю ночь, так, по крайней мере, не замёрзнем!
У меня был фонарик - «жучёк». Это маленькая динамо-машинка, вырабатывающая ток за счёт нажатия на рычаг. Батареек он не требовал, но постоянно нужно было жать на него рукой, при этом он сильно жужжал. Мы вышли из избушки и с помощью слабого света фонарика пытались найти дорогу. Вскоре мы влезли в густую траву, выше нашего роста, и поняли, что этого сделать нам не удастся. Промокшие от росы, мы вернулись в избушку, и вынуждены были ещё часа три согреваться движениями, пока не обозначился рассвет.
Тьма отступила, и, оглядевшись, мы поняли, что дорога, вернее, тропа, должна быть где-то выше, так как дальше начинался выступ скалы, подходящий вплотную к воде. Вернувшись к началу резкого спуска дороги, мы, наконец, нашли тропу, идущую не вниз, а прямо по склону, слегка вверх.
Тропа в виде небольшого уступа огибала скальный выступ, и вдруг перед нами открылся великолепный горный пейзаж, освещённый первыми лучами солнца. Внизу, в ущелье, грохотала Кучерла, впереди была небольшая плоская горная равнина, а вдали, из-за гор, светились снега горных пиков. Мы тут же забыли про холод бессонной ночи и быстрыми шагами понеслись навстречу Белухе. На небольшой равнине, высоко над рекой, мы увидели вторую избушку. Она была сделана гораздо добротнее. Теперь мы поняли, что именно об этой избушке говорил нам тот человек. Сюда не доставало холодное дыхание реки. Позже, в другие походы, мне придётся не раз переночевать в этой избушке, а тогда мы быстро прошли мимо, стремясь вперёд и вперёд. Тропа шла то вверх, то вниз, иногда спускаясь к реке, и снова поднимаясь вверх. Пейзаж вокруг был великолепен. На тропе были видны следы коров и овец, местами сделаны заграждения из тонких брёвен. По каменистым склонам было идти приятно, но когда тропа пряталась в густой, высокой и мокрой от холодной росы траве, ноги начинали замерзать. Олег был в кроссовках, и они хоть как-то согревали, в отличие от моих тапочек-плетёнок.
В одном месте трава тянулась очень долго, деревья закрывали ещё низкое солнце, и ноги стали нестерпимо болеть от холода. Усталость бессонной ночи стала возвращаться. Впереди был пустой загон для овец, с крохотной избушкой посредине. Большая огороженная плетнём поляна загона была сплошь покрыта горошком овечьего помета так, что даже травинки не могло пробиться наружу. Тень от гор и деревьев не достигала избушки, и она была ярко освещена солнцем. Пройдя по сухому овечьему помёту, мы добрались до неё и свалились от усталости на небольшом крыльце-помосте под горячими лучами июльского солнца.
Отогревшись и проспав часа два, мы с трудом подняли свои тяжёлые и ноющие тела и пошли дальше. Дорога поднималась всё выше вдоль ревущей Кучерлы. Травы стало меньше. Тропа большей частью была усыпана толстым слоем кедровой хвои. Становилось жарко. Солнце пекло голову, и о ночном и утреннем холоде вспоминалось, как о прошлогодней зиме.
Тропа вошла в «горельник». Это несколько километров сгоревшего от пожара леса. Обгорелые стволы, сваливаясь со склона, нагромождались десятками. Мы не заметили, что тропа резко пошла вниз к реке, где вдоль берега можно было более-менее комфортно идти. Мы были не первые, кто проскочил спуск, и ринулся прямо через лесоповал. Здесь уже было нечто вроде обозначившейся тропы, что и сбило нас с толку. Но эта тропа скоро исчезла, так как каждый пролазил через этот хаос своим неповторимым путём. Приходилось постоянно перелазить через поваленные деревья, либо пролазить под ними. В этой полосе препятствий были только одни радостные моменты, когда ствол дерева лежал вдоль пути, поверх завала, и можно было по нему с комфортом преодолеть десяток-полтора метров. При этом нестерпимо жгло солнце.
Но всё когда-нибудь кончается, так кончился и этот горельник-лесоповал. Внизу у реки была видна стоянка туристов. Впереди в лощине предположительно должна была протекать, вернее, падать с крутого склона, речка Текелюшка, впадающая в Кучерлу. По рассказам мы знали, что по ней идёт тропа на перевал Кара-Тюрек, с которого хорошо видна Белуха. У нас возникла идея подняться вверх по скальному, осыпающемуся склону, чтобы, возможно, увидеть Белуху. Я потом не раз ходил этими тропами, преодолевал ледники и перевалы, подходил к Белухе и с севера, и с юга, и даже совсем близко подбирался к её вершине, но тогда мы не знали, как далеко ещё до неё, и что с этого места увидеть её невозможно.
Мы, оставив сумки, лезли вверх и вверх, пока склон скалы давал такую возможность. Перед нашим взором открылся красивый снежно-белый пик с тонкими коричневыми рёбрами, выступающими из снега. Мы приняли этот пик за Белуху и заворожено смотрели на него, фантазируя, как и по какому хребту мы бы на него могли взобраться.
В уверенности, что видели Белуху, мы спустились к реке и стали готовить ночёвку. Благо сухих дров здесь было множество. Мы сделали костёр из нескольких толстых брёвен, положенных вдоль друг друга, и настелили с двух сторон лапника. Перекусив имевшимся у нас медом и хлебом, мы собрались спать. К нам подошёл молодой человек с большим цветным рюкзаком, и сказал, что отстал от своих. Мы пояснили, что видели чуть дальше стоянку. Но он сказал, что устал и догонит их завтра, а переночует с нами. Он достал спальный мешок, залез в него и заснул недалеко от нас, подстелив под спальник специальный коврик. Про наш странный для этих мест вид он долго не расспрашивал, видно сильно устал. Мы тоже развалились на лапнике по обе стороны тихо гудящего костра. Брёвна были толстые, и мы проспали почти до рассвета, не почувствовав холода. Но на рассвете всё же начали замерзать и, проснувшись, стали поправлять костёр. Наш сосед тоже поднялся и, попрощавшись, пошёл догонять своих. Мы доели остатки мёда и хлеба. Нам уже давно стала понятна вся авантюристичность нашей затеи, без снаряжения, специальной одежды и палатки забраться на Белуху. Олег, в отличие от меня, был ограничен во времени отпуском. Мы посчитали оставшиеся до конца его отпуска дни. Нам предстояло ещё добраться до Змеиногорска и оставить время на общение с Хейдоком.
- Спускаемся, - решили мы.
Гл. 6
Интересная встреча
Для меня это не было поражением, а просто трезвым взглядом на реальность. Я отложил мечту подняться на вершину до следующего года, когда я собирался придти сюда снова, но уже более подготовленным к условиям гор. Потом я приходил сюда не раз, изготавливал снаряжение собственного изобретения, совершенствовал его раз за разом. Водил я по этим тропам, скалам, ледникам и перевалам и свою будущую жену, привыкшую до встречи со мной отдыхать на тёплых благоустроенных черноморских курортах. Ходил и в одиночку, пытаясь подняться на вершину Белухи. Но всё это будет потом, а сейчас мы с Олегом двинулись вниз по Кучерле, обратно в Тюнгур, Усть-Коксу и Усть-Кан, чтобы оттуда попытаться пройти напрямик, мимо Тегерецкого хребта, в Змеиногорск.
Вниз было идти гораздо быстрее. Вскоре, обогнув очередной выступ скалы, у самой воды, мы вышли на большую поляну, на которой перед палатками делали зарядку наши знакомые туристы. Тамара стояла к нам спиной, показывая очередное упражнение. Видя оживлённые взгляды своих подопечных, она обернулась. Зарядка была прервана радостными возгласами. Мы знали, что нам придётся с ними встретиться, и как-то объяснять то, насколько мы достигли цели своего путешествия. Слишком уж мы убеждённо доказывали им, что непременно доберёмся до Белухи. Сказав, что мы добрались до Текелюшки, и, стараясь не задерживаться под предлогом, что мешаем им делать зарядку, мы быстро и бодро зашагали дальше. Переночевали мы в верхней избушке, и на следующий день, ещё до обеда, были в Тюнгуре.
Мы постучали в первый попавшийся дом и спросили, нельзя ли купить хлеба и молока. Вышедшая хозяйка пригласила нас в дом. Позавтракав свежеиспеченным хлебом и домашним молоком, мы направились к дороге. Часа два не было ни одной машины. Здесь, в Тюнгуре, был тупик, и дороги дальше не было. Но нам вскоре повезло, местный житель ехал в Усть-Коксу на «москвиче» и взял нас с собой. В райцентре мы были к вечеру. Местные жители нам посоветовали переночевать в гостинице и с утра уехать на Чиндековском рейсовом автобусе. Мы решили так и сделать. Гостиница представляла собой небольшое двухэтажное строение с удобствами во дворе. Нас поселили в пустом номере на четырёх человек. Нас это устраивало, так как мы уже давно не ночевали в нормальных условиях. Стоило это удовольствие всего семьдесят копеек с человека в сутки. Душ не работал, и мы, взяв мыло и полотенца, пошли мыться в холодной воде реки Коксы, которая протекала в сотне метров от гостиницы. Это не могло нам испортить настроения, приподнятого в предвкушении сна в чистых кроватях.
Поужинали мы в местной столовой, выбирая из скудного меню вегетарианские блюда. Девушка, накладывавшая нам только гарнир, явно не поверила в то, что мы не едим мяса, и решила, что у нас просто туго с деньгами. Мы не стали её слишком разубеждать, тем более, что из чувства женского сострадания она накладывала нам рис, не скупясь.
Летний день длинный, времени до темноты ещё было немало, и мы решили пройтись по посёлку и поискать мёда. Мы постучали в один из домов, где нам посоветовали пройти чуть повыше по улице, и указали на дом, где возможно приобрести мёд. Открыла нам пожилая женщина. Узнав, что нам нужно, она провела нас в прихожую и окликнула мужа. Пока он набирал из большого алюминиевого бидона в литровую банку свежий, только выкачанный мёд, мы обратили внимание на репродукцию картины Н.К.Рериха, висящую на стене. На наш вопрос о картине, мужчина оживился и, указав на жену, с гордостью сказал:
- Да вот она - внучка Атаманова.
Мы знали, что Н.К.Рерих во время своей экспедиции по Алтаю в 1926 году останавливался в доме местного знахаря Атаманова, в Верхнем Уймоне, откуда в течение двух недель совершал конные экспедиции в горы.
- Жила семья хорошо, - рассказывала женщина. - Ведь дед тайгу знал и горы, лечил всю округу. Его и раскулачили, сослали куда-то на рудники. Семья стала голодать, люди в округе болеть начали, так как лечить стало некому. Через год власти поняли, что неправильно сделали, и деда вернули, но здоровье его сильно подорвано было, и он вскоре умер.
Было видно, что женщина уже далеко не первый раз рассказывает эту историю. Интересующихся Рерихом и всем, что с ним связано, много.
- К нам и корреспонденты и даже космонавты заезжают, - продолжала она. - Все Рериха и моего деда уважают, вот, подарили, - и она показала нам на небольшой столик у окна, на котором лежало несколько тюбиков космической пищи.
Поблагодарив гостеприимных хозяев и расплатившись за мёд, который стоил здесь очень дёшево, мы вышли на улицу. Я обернулся, чтобы запомнить номер дома, и увидел на углу избы приклеенную большую красную звезду. Такими звёздами в то время отмечали пионеры дома, которым оказывали шефскую заботу.
Гл. 7
Усть-Ионыш
Утром, позавтракав в столовой, мы втиснулись в набитый автобус. В автобусе было душно и жарко, и поездка в нём была далеко не столь романтичной, как на попутках. Мы могли доехать на нём до Горно-Алтайска к позднему вечеру, а там нам бы пришлось ехать на автобусе вокруг всего Горного Алтая, его северной и западной стороны, чтобы попасть в Змеиногорск – основную цель нашего путешествия. Но ведь это круг более тысячи километров! В душных автобусах, и ни какой романтики!
- Нет! - решили мы, выйдя из автобуса в Усть Канне. - Идём напрямик, через горы!
Автобус уже без нас пересёк по мосту небольшую речку и умчался по дороге, под острым углом к той, по которой приехал сюда. Эта небольшая речка была лишь началом второй по величине реки Горного Алтая – Чарыша. Вдоль него мы и пошли вниз по течению по узкой просёлочной дороге, представлявшей собой след от недавно прошедшего трактора. Вскоре нас догнала бортовая машина, каким-то чудом умудрявшаяся проходить между большими валунами и корнями деревьев, сплошь перегораживающими дорогу. Водитель сам притормозил и предложил залезть в кузов, словно мы были его хорошие знакомые. Мы поняли, что в этих места «чужих» просто не бывает. Он спросил, к кому мы едем, и очень удивился, что мы собираемся идти куда-то дальше.
- Да там и дороги никакой нет, - объяснял он. - Колхоз здесь заканчивается, и район тоже. Наш посёлок последний.
- Да мы как-нибудь пройдём, - заверили мы.
- Наверно, геологи, - решил он.
До посёлка со смешным названием Сентелек было километров двадцать-тридцать. Поблагодарив водителя, мы направились дальше, вниз по течению Чарыша. Тонкая тропа стала периодически пропадать, и вскоре мы её совсем потеряли. Пройдя заросший травой луг, мы вошли в красивую берёзовую рощу. Деревья росли редко, и она была вся наполнена солнцем.
- Здесь, наверно, грибов много, - сказал Олег.
Но нам было не до грибов и мы шли напрямик по траве, пока не увидели невдалеке бортовую машину и группу женщин. Женщины бросились к нам:
- Нам врач нужен, вы помочь сможете? Девочку змея укусила!
Как мы узнали, они выехали по грибы из ближайшей деревни Березовки. Это был уже другой совхоз и другой район. У девочки лет семи на стопе были две дырочки от укуса змеи. Женщины уже, как могли, высосали яд из ранки, и мы ничем более помочь не могли. Самочувствие у девочки было хорошее, и чувствовалось, что ситуация была накалена больше женскими эмоциями, чем реальной опасностью для её здоровья.
Мы забрались вместе с женщинами в кузов, и машина быстро понесла нас в деревню. Вокруг нас были уже не горы, а невысокие холмы, и дорога была довольно ровная.
- Мы вас у гостиницы высадим, там водители ночуют, - пообещали женщины.
То, что они назвали гостиницей, был небольшой бревенчатый дом, в несколько комнат. В комнатах стояли кровати с матрацами. На этом сервис заканчивался. Никакой администрации и платы за проживание, конечно, не было. Здесь ночевали водители машин, привозивших необходимые грузы. Нас это даже очень устраивало, так как день подходил к концу, и надо было где-то ночевать.
Заняв две свободные кровати, мы завалились спать, но прежде попытались расспросить усталых и не очень разговорчивых шофёров о возможных путях дальнейшего нашего следования. Судя по карте, нам нужно было добраться до Усть-Ионыша, а там каким-то образом преодолеть Тегерецкий хребет и ещё пару рек, прежде чем попасть в Змеиногорск. Поскольку опыта хождения по горам у нас было мало, вернее, почти совсем не было, подобные трудности нас не пугали, так как мы просто не в состоянии были сколько-нибудь осознать масштаб этих препятствий. Водилы предлагали выбираться в райцентр Краснощеково, который находился далеко внизу по течению Чарыша, на самом краю горного района. Оттуда за несколько часов на рейсовом автобусе можно было добраться до Змеиногорска. Но мы были настроены идти непременно напрямик, и даже такой, не очень большой крюк, нас не устраивал. Удача нам сопутствовала, и мы были совершенно уверены, что она нас не оставит. Романтика перемешивалась в наших сердцах с мистическим ореолом этого путешествия.
Утром мы попытались расспросить о дороге через горы у местных жителей. Нас направили к одному старику-старожилу. Недоверчиво глядя на нас, он вспоминал, что в бытность его молодости несколько молодых людей каким-то образом уходили через горы в Змеиногорск для учёбы в ПТУ. Это всё, что он мог нам рассказать.
Чтобы направиться в Усть-Ионыш, мы расспросили местных, где и как повернуть, и нам объяснили, что на этой дороге, недалеко, будет ещё один посёлок, Тулута. Доев свои запасы хлеба с мёдом, мы отправились в путь. Но найти среди высоких холмов и ряда следов от машин нужную нам дорогу оказалось нелегко. Вскоре, видя, как выбранная нами колея становится всё уже и уже, мы поняли, что пошли не туда. Но поскольку эта колея завела нас на холм, мы смогли осмотреться гораздо дальше и увидели необходимую нам дорогу. Правда, нам пришлось с километр идти обратно вниз. Дорога, которую мы видели сверху, должна была быть уже недалеко, и мы направились к ней напрямик через нечто среднее между лугом и степью.
Оставалось совсем немного, как слева в облаке пыли показалась машина. Мы пустились бегом, чтобы она не проехала мимо. Нам, как всегда, везло, так как машины по этой дороге ездили далеко не каждый день. Доехали мы, правда, только до ближайшей деревни, Тулуты, о которой нам говорили, последней на пути к Усть-Ионышу. Туристов здесь сроду не видывали, и, поняв, что объяснить наше путешествие здесь всё равно никому не удастся, мы согласительно кивали, когда нас называли геологами. В ближайшем доме нас вдоволь накормили молоком, хлебом и мёдом, и наотрез отказались брать деньги.
До Усть-Ионыша было ещё километров пятьдесят, не меньше, и надеяться на машину не приходилось. Солнце поднялось уже высоко, и мы поспешили в путь.
Дорога шла меж высоких холмов, по местности напоминавшей мне сухие степи Казахстана, где мне пришлось немало исходить во время армейской службы. Палящее солнце усиливало впечатление. Мы шли долго, и уже день начал клониться к вечеру, когда дорога спустилась в круглую чашу, с противоположной стороны которой поднималась высокая крутая гора. Здесь дорога раздваивалась, одна колея вела вправо, по ложбине между гор, другая брала прямо к крутой горе. Поскольку нам ранее объяснили, что придётся по пути подниматься на высокий перевал, мы, немного подумав, решили идти к горе.
Мы долго карабкались вверх. Дорога петляла между камней и корней деревьев, при таком крутом подъёме, что казалось совершенно невероятным, что какая-то машина в состоянии преодолеть этот путь. Солнце клонилось к закату, и, учитывая, что мы карабкались по северному, теневому склону горы, наступили почти сумерки. Мы спешили, времени на отдых не было, как не было уже и сил. Казалось, этот подъём никогда не кончится. Наконец, он стал менее крутым, дорога перестала вилять и пошла более-менее прямо. Стало светлее, лес стал меняться, и походить на обычную берёзовую рощу. Чувствовалось, что мы приближаемся к вершине горы.
Олег остановился.
- Всё, не могу, надо отдохнуть, - пробормотал он и повалился на траву у обочины дороги.
- Пошли, совсем немного осталось, - пытался уговорить его я, сам еле держась на ногах и тяжело дыша.
В висках сильной болью отдавались удары сердца. Олег не двигался и выглядел в конец измученным.
- Пойдём, а то потом сил совсем не будет подняться, - сказал я, взял его сумку, забросил её за спину поверх своей и пошёл дальше.
Олег с трудом поднялся и, шатаясь, брёл сзади. Эти последние несколько сот метров до вершины были самыми тяжёлыми за всё наше путешествие. Наконец, лес совсем поредел и резко оборвался. Подъём прекратился, и мы вышли на верхушку горы, под лучи заходящего солнца. Голова нестерпимо болела, тяжесть и тошнота словно жидким свинцом наполняли всё тело. Слева от дороги были большие заросли красной смородины. Я бросил сумки и ринулся в кусты, заглатывать горстями эти кислые, аскорбиновые ягоды. Олег последовал моему примеру, но вскоре вернулся на дорогу и стал ждать. А я все глотал и глотал эти ягоды, чувствуя, как быстро они возвращают мне силы. Стало совсем легко, мы взяли свои сумки и пошли дальше.
Перед нами раскрылся удивительнейший пейзаж. Дорога шла на юг по самому хребту, виляя с холма на холм. Справа, за далёкими горами, уже скрылось солнце, но впереди сверкали в его лучах снежные вершины Тегерецкого хребта. В глубоком синем небе засверкали звёзды. Низины по обе стороны от хребта, по которому мы шли, заполнил туман, и казалось, что мы идём прямо среди звёзд, по дороге, подвешенной в пространстве к удивительно сверкающим вершинам. Это великолепие наполняло организм новыми силами, как будто и не было этого тяжёлого подъёма. Закат угасал, а снежные вершины впереди всё продолжали светиться, даже когда наступила почти безлунная ночь. Только маленький серпик луны, толщиной в ниточку, висел впереди, дополняя красоту Тегерецкого хребта.
Уже было далеко за полночь, а мы всё шли и шли этим «верхним» путём. Идти было легко, дорога совсем выровнялась и шла медленно вниз по длинному ровному хребту. Вскоре дорога повернула на запад, и пошла ещё круче вниз. Через несколько километров мы увидели слабые огоньки внизу. Это был, наконец, Усть-Ионыш. Дорога повернула снова на юг и резко стала спускаться вниз по склону к посёлку.
У самого посёлка мы увидели круглый стог сена и обрадовались возможности «комфортного» ночлега. Разворошив край стога, мы зарылись в сено от резко опустившегося холода ночи.
Гл. 8
«Трумэн»
Рано утром холод достал нас даже в сене, и мы вынуждены были проснуться. Выбравшись из стога, мы пошли через крохотный, ещё спящий поселок геологов. Пересекли маленькую речку Ионыш и, наконец, встретили первого человека.
– На Тегерек туда, - показал нам направление местный житель. - Дальше дорога на Чинету.
Про дорогу на Змеиногорск мы не спрашивали, понимая, что её всё равно нет. Нас вела внутренняя уверенность и необходимость, и мы не сомневались, что достигнем цели.
Через несколько часов мы дошли до небольшой деревни. Крохотные, вросшие в землю хижины, более напоминающие сараи, были совсем маленькими и ветхими. Земля между ними была сплошь усеяна козьим или бараньим навозом. Возле одной хижины мы увидели старого деда.
- Нас тут двое осталось, молодёжь вся уехала, - объяснил нам дед.
Было видно, что он уже давно смирился со смертью деревни и воспринимал это как нечто должное и естественное.
Миновав деревню, мы упёрлись в мощный поток. С трудом и риском перейдя несущуюся со скоростью автомобиля воду, доходившую до паха, мы через несколько десятков метров снова упёрлись в ещё больший и мощный поток. Мы поняли, что это река Тегерек. Дорога уходила прямо под воду, и было ясно, что искать лучшее место для переправы бесполезно. Перейти же поток здесь было также нереально. Нас просто бы унесло водой.
За время этого путешествия мы привыкли к тому, что любые препятствия преодолимы, всегда найдётся выход, и путь вперёд откроется. Эта внутренняя уверенность в открытости перед нами пути была настолько сильна, что нам даже в голову не могло придти, что нечто может остановить наш путь и повернуть нас обратно. Я стал разглядывать поток, ощущая, что решение проблемы совсем рядом. И действительно, через несколько минут, мы услышали гул догоняющей нас машины. Мы узнали от молодого парня, не более двадцати лет, водителя грузовика ЗИЛ-157, что ездит он здесь два раза в неделю, и больше транспорта здесь никакого нет. Так что это явление можно было назвать не иначе как чудом.
- Садись, - спокойно и деловито скомандовал он.
«Трумэн», так мы в армии называли ЗИЛ 157 потому, что эти машины были сделаны по лицензии известной американской фирмы, уверено врезался в бешеный водяной поток. Нам показалось, что его сейчас зальёт водой, и он заглохнет на середине потока. Но парень, как опытный лоцман уверенно правил машиной между невидимых под водой валунов. Машина ревела на пределе, борясь с потоком. Доехав до середины потока, молодой человек уверено повернул руль вдоль течения и выехал в большую заводь, напоминающую озеро. Отсюда стало видно, что потоки окружают нас со всех сторон. Если бы машина заглохла, добраться вплавь до берега в этом бушующем потоке было бы нереально. Проехав через заводь одному ему ведомым путём, парень повернул в один из потоков и, проехав несколько десятков метров вдоль него, выехал, наконец, на берег. Мы облегчённо вздохнули.
- Я вас до моста через Чарыш подбросить могу, там машины часто до Краснощеково ходят. А напрямик в Змеиногорск вы тут вряд ли пройдёте, - объяснял парень. - Там впереди Чинета, а других дорог здесь нет.
Мы решили ехать с ним. Слишком уж удивительным было явление этого грузовика в этой «дыре», куда мы забрались, и где могли застрять надолго, если бы не он. Словно он был послан нам специально.
Дорога взяла вверх, и вскоре пошла по верхушкам холмов, аналогично той, по которой мы шли к Усть-Ионышу. Теперь нам стало понятно, кто и на какой технике ездит по этим странным дорогам. В такие моменты берёт гордость за свой народ, который всегда сумеет то, что никому другому не под силу. «Трумэн» ревел, выворачиваясь то вправо, то влево, протискиваясь между огромными валунами и обломками скал, то беря резко вверх, на очередной «зуб» хребта, то резко спускаясь вниз.
Постепенно дорога становилась ровнее, и из-за холма показалась долина с маленькими домиками.
- Это Чинета, - сказал наш совсем молодой шофёр. - До моста уже недалеко.
Вскоре впереди показался Чарыш, от которого мы ушли два дня назад, только здесь это была уже широкая полноводная река.
- Всё, здесь я вас высажу, мне в сторону на базу. Вот тут все останавливаются перед мостом для отдыха, легко найдёте попутку.
Мы распрощались с парнем на вытоптанной площадке-стоянке. Прямо от неё шёл спуск к реке.
- Давай искупаемся, - предложил Олег.
Купаться мне не хотелось, и к тому же я боялся пропустить попутку.
- Иди купайся, а я подежурю тут, - сказал я.
Олег ушёл вниз, а через пять минут подкатил автобус со стороны Краснощеково. Толпа женщин высыпалась из него «на перекур» и рванула к реке. Не прошло и минуты, как все они бежали обратно.
- Там Ваш друг «в чём мать родила» купается, - бросила мне одна женщина.
Вся толпа сгрудилась в какой-то нерешительности у автобуса. Через несколько минут показался от реки Олег спокойным и размеренным шагом. Женщины снова устремились к реке мимо него.
- Чего народ пугаешь? - рассмеялся я.
- Да я им говорю, не стесняйтесь, а они дёру дали.
В этот момент подъехала в нужном нам направлении машина с будкой. В ней, вместе с рабочими, возвращавшимися с работы, мы и доехали до Краснощеково за пару часов.
Мы выпрыгнули из попутки в тёплый тихий вечер райцентра, с его размеренной неспешной жизнью. После резких и холодных горных ночей этот мягкий вечер был необычайно приятен. Ощущение было такое, словно мы из северного холода прилетели на самолёте на тёплый берег Крыма. Гостиница была рядом, нашёлся и двухместный номер, и даже душ. Устроившись, мы пошли искать продовольственный магазин.
Утром мы были уже на автобусной остановке, и к обеду в Змеиногорске.
Гл. 9
Хейдок
Администратор местной гостиницы сухо объяснила, что двухместных свободных номеров нет, и предложила места в четырёхместном. Нас это не очень устраивало, и Олег «пошёл в атаку».
- Вам привет от Игоря Николаевича, из Калининграда.
Лицо женщины слегка оживилось. Игорь Николаевич прожил в этой гостинице три года, когда работал главным инженером на местных рудниках. Олег добавил ряд комплиментов в адрес города, гостиницы и администратора, и двухместный номер для нас нашёлся. Мы обрадовано пошли устраиваться.
Визит к Альфреду Петровичу Хейдоку спланировали на следующий день, а сейчас решили привести себя в порядок, постирать одежду и разведать город на предмет возможности питания без «убиенной пищи». Вполне приличную столовую мы нашли недалеко и договорились с раздатчицами, что нас будут кормить без мяса. Гарниры, молочное и выпечка нас вполне устраивали. Заодно разведали и адрес Альфреда Петровича, чтобы потом не искать.
На следующее утро, выспавшись и позавтракав в столовой, мы отправились с визитом к Хейдоку. Нам открыла женщина. Мы поняли, что это Людмила, выполнявшая роль секретаря и патронажной сестры одновременно. Она довольно сухо и не очень приветливо расспросила нас, откуда мы, кто и зачем. Затем объяснила, что у Альфреда Петровича в связи с его возрастом - ему было уже за девяносто - особый режим, и он сможет принять нас только после обеда. А до этого времени нам не мешало бы оказать некоторую помощь по хозяйству. Мы согласились, и Людмила отвела нас к небольшим сарайчикам напротив дома. Открыв один из них, она предложила нам привести в порядок старые оконные рамы. Нам предстояло соскоблить с них старую облупившуюся краску и укрепить их стальными уголками. Мы взялись за работу.
В два часа дня Людмила провела нас в комнату Альфреда Петровича, который уже ждал нас. Это был высокий, можно было даже сказать огромный старик с большой седой бородой и прямой спиной. Игорь Николаевич называл его «Человек-гора».
Альфред Петрович говорил ровно и спокойно, и, казалось, ему неважно, кто пред ним в данный момент. Он словно говорил для всех, сеял семена, а наше дело было воспринять это так, как сможем. Но всё же за всем этим улавливалась тонкая сердечная нить, связующая наши поколения, разделённые более чем полувеком, революцией и великими войнами. Альфред Петрович выложил на стол книги. Это были «Письма Махатм», «Тайная Доктрина» Блаватской и несколько книг Учения Живой Этики. Я взял в руки том писем Махатм, тёмно-синего цвета, подлинное издание начала века на английском языке. В книгу были аккуратно вклеены издателем цветные вкладки с образцами почерков Махатм. Я ощутил себя словно в туннеле времени, мгновенно перенесшим меня на много десятилетий назад. Вернее, не перенесшим, а соединившим. Время словно исчезло и перестало существовать. В моих руках было и прошлое, и настоящее, и будущее одновременно. Альфред Петрович говорил, что сделал перевод этих томов и третьего тома «Тайной Доктрины». Я слушал его, одновременно находясь в двух параллельных мирах. В одном обычном, где пожилой человек делился с нами своим духовным опытом, и во втором, не имеющим времени и существующим каким-то глобальным, единым и неразрывным бытием, в котором нет деления на «я» и «не я».
Вернув на стол толстый том писем, я взял маленький томик одной из книг Учения Живой Этики, «Сердце». Знакомые, пожелтевшие от времени страницы, с надписью вверху первой из них, сделанной от руки: «А.Хейдок». Знакомые по тому, что именно с этой книги репринтные- и фотокопии мы имели в своём распоряжении в Калининграде. Трудно передать то чувство, которое вызывают эти напитанные духовной энергией книги. Даже короткое прикосновение к ним может дать намного больше, чем длительное и многократное вычитывание новеньких изданий, купленных в магазине.
- Николай Константинович лично, при первой нашей встрече в Харбине, которую мне помогли организовать друзья, передал мне пять первых книг Учения, - рассказывал Хейдок. - Когда японцы разогнали наше общество Рериха в Шанхае, мы распределили библиотеку между членами. Эти книги я и привёз с собой в Советский Союз.
Зная, что Альфред Петрович прошёл через лагеря, я сразу же задал вопрос:
- А как же они сохранились? Ведь был же лагерь?
- А всё очень просто, - продолжал он. - Когда меня пришли арестовывать, в моей комнате делали ремонт, белили, и книги были уложены в чемодан, который находился в комнате кухарки, под кроватью. Её комнату не обыскивали, и книги остались у неё. Она их хранила все семь лет, и вернула мне после возвращения из лагеря.
Вот так, просто, всего в нескольких фразах, рассказал эту удивительную историю этот простой и доступный человек, по сути, историю чуда, сохранившего книги для новых поколений, простого чуда, как и вся чудесная и глубокая простота этого необъятного мира. Вот так, карма («карма» - судьба, А.П.) людей и вещей, переплетаясь, идёт каждая своим путём.
В течение недели мы беседовали ежедневно, часа по два в день. Оказывали небольшую помощь Людмиле по хозяйству, ходили с ней в горы собирать дикую клубнику. Альфред Петрович ежедневно прогуливался возле своего дома. Ему было девяносто три года, глаза почти не видели. Только краешком глаза он мог слабо узнавать линию бордюра и гулять вдоль неё.
Я показал Хейдоку купленную в Москве самиздатовскую книгу Учения, «Надземное», и он поведал мне такую историю:
Когда Елена Ивановна Рерих выслала эту книгу в Латвийское общество Рериха, осуществлявшее печать книг Учения, она предупредила в письме, что эта книга не для всех, а только для избранных. События Второй Мировой помешали издательству, и книга так и осталась в рукописи. Латыши-рериховцы, опираясь на эту запись, никому не давали читать рукопись книги, но Хейдоку, как «своему», латышу, дали и разрешили скопировать для себя. Друг Хейдока, соратник по Учению и однолагерник, Уранов (Зубчинский) делал записи, посылаемые ему духом Рериха, как он считал. В одной из записей было сказано:
- Почему не даёте никому книгу «Надземное»? Может, вы не даёте её как раз тем, для кого она написана.
Альфред Петрович воспринял это как руководство к действию и стал распространять дубликаты своей копии «Надземного». Рижане не признавали Уранова и его записи за подлинные, на Хейдока сильно обиделись и перестали его признавать за признанного ученика Рериха. Но сами после этого тоже стали распространять копии книги, одна из которых и попала в мои руки.
Позже рижане снова признают Альфреда Петровича, и в этом большую роль сыграет факт наличия у него, подаренного Рерихом, перстня, но это будет только через несколько лет.
Многие истории, которые поведал нам Хейдок, были им записаны в виде неизданных рассказов. Меня интересовала его судьба, и, видя мой интерес, он рассказывал, как молодым человеком его пригласил родственник на свой завод на Урале, где он, начав с простого рабочего, быстро освоился и был назначен начальником целого участка. Потом война и революция. Судьба определила его офицером Белой армии на Дальнем Востоке. Там он встретился со своей будущей женой, и вместе с ней оказался в эмиграции, в китайском русском Харбине.
Рассказы были лаконичные и простые, как сама неприкрашенная жизнь. Как была очень больна жена, которую он сильно любил, и как явление Сергия Радонежского, в виде видения, вставшего у спинки кровати, вернуло её к выздоровлению. Как его харбинский сосед-эмигрант совсем отчаялся найти работу и выйти из подавляющей нищеты, и как простой совет, данный ему Рерихом, к которому он смог пробиться на приём во время его проезда через Харбин, вернул ему душевные силы, и дела его наладились. Как его друг по лагерю выходил в «астральном теле» и лежал на нарах словно мёртвый, а потом, возвращаясь, рассказывал о посещении своей семьи и её жизни. Как в лагере молодой бывший комсомольский вожак был брошен надзирателями в тридцатиградусный мороз в карцер-яму в земле со старым дедом-старовером, и как дед сказал ему встать на колени рядом и молиться вместе с ним. Он сделал, как сказал дед и впал в транс, в котором они промолились, забытые надзирателями двое суток, и только ругань между собой надзирателей, выясняющих между собой, кто виноват в забывчивости и новых двух трупах, за которые сильно попадёт от начальства, вернула его назад. Но ни разу не сказал Альфред Петрович ни одного плохого слова ни об одном периоде своей жизни, словно была эта его нелёгкая жизнь для него светлой и прямой дорогой восхождения.
Мы попрощались с Альфредом Петровичем. Людмила проводила нас до автобуса. Ветка железной дороги не проходила через Змеиногорск, и надо было ехать до станции Третьяково. Через год мы ещё увидимся с Хейдоком уже в Калининграде, но это - другая история.
С творчеством автора можно познакомиться на его сайте: http://www.zovnet.ru/
Ваши комментарии к этой статье
№32 дата публикации: 01.12.2007