Николай Смирнов

Путешествие на Алтай

День пятый

Первая машина: за Катю (семья татар-предпринимателей). - То ли бизнесмен, то ли бандит: всё видел, везде бывал. - Странноватый мужик в очках до Камышлова. - Камышлов: собор, проезд через город, бананы. - Дальник Алексей: «голубые», «ИЖ», экстрасенсорика, серебряная вода. - Тюмень, стрекозы, странник Алексей. – Винзили. - Река Пышма, закат, тюменские комары.

Утро. Уже довольно позднее. Алексей уехал, видимо, гораздо раньше – на стоянке нет фургонов его группы. Мы наскоро завтракаем и, полные сил, выбегаем на трассу.

Около нас тормозит первая же машина и хозяева – пожилая чета татар-предпринимателей – берут нас с собой. Можно и так ведь, а то маринуют часами, терпение испытывают…

Владельцы машины первых делом представляются, но у них сложные татарские имена, которые мы сразу же забываем. Муж – крепкий на вид старик с резкими чертами лица, глубокими морщинами и внимательным пристальным взглядом; жена – туго налитая невысокая тётка с короткой стрижкой, размеренными властными движениями и достаточным количеством заметных украшений в ушах и на пальцах. Они полны сознания собственной значимости и уверенности в преодолимости всех возникающих на их пути препятствий. Это очень сильные, умные и энергичные люди, готовые и умеющие работать для своего благополучия и хорошо друг друга в этом понимающие. В такой семье никто не находится при ком-то, каждый занят своей частью общей работы. Они производят впечатление определённой надёжности и требовательности к тем, с кем встречаются, поэтому я подбираюсь с первых же слов. Общаться с такими людьми бывает всегда интересно, но иногда они начинают чрезмерно учительствовать и тогда приходится давать отпор и нагнетать ощущение собственной независимости. Очень неприятно, когда тебя вдруг на основании старшинства начинают поучать, объясняя, в чём ты не прав и чем тебе надо заниматься на самом деле.

Сначала старик, не отрываясь от дороги, чётко проговаривая каждое слово, складно объясняет нам особенности края, по которому мы едем. Он говорит давно продуманные и не раз высказанные вещи, просто и лепко слагая фразы и утверждая каждое слово едва заметным интонационным ударением. Слушать его голос – одно удовольствие:

- Уральская республика – самая богатая в России. Вы не смотрите на её размеры – она же по природным ресурсам одна из богатейших в мире. Тут тебе и нефть с газом на всей протяжённости, и руды всяческие драгоценные… Можно сказать, что настоящая столица России, а ещё раньше – СССР – это Свердловск. Екатеринбург то есть. Все партийные лидеры, половина госаппарата – все отсюда. И Ельцин – далеко не первый из них. Его такие же, как он, поставили и контролировали всё время. Кто этими местами владеет, тот всей страной управлять может.

Я спрашиваю, какова в городе численность населения.

- Миллион четыреста приблизительно, - подумав, прикидывает хозяин машины. – Или около того где-то. Он быстро растёт очень, новых районов много.

Оказывается, что супруги держат придорожное кафе по образцу тех, в которых мы уже были, но скоро собираются его продавать, так как не сходятся с новым владельцем помещения в цене аренды. Супруга разъясняет нам основы правильного бизнеса в её понимании:

- У нас много постоянных клиентов, они очень расстраиваются: «Куда же мы теперь заезжать будем?» – спрашивают. Привыкли уже к нам, знают, что у нас всегда очень хорошее обслуживание. А я сама готовлю очень хорошо и все рецепты, весь процесс лично контролирую. И ещё, знаете, как у некоторых бывает: хозяева официально устанавливают для персонала нормы излишков. То есть, фактически, принуждают обвешивать, обсчитывать, меньше начинки класть. Или в порции, допустим, объявляется вес сто пятьдесят грамм, а они сто сорок кладут. Кто там её взвешивать-то будет! Некоторые на качестве продуктов экономят. Но от этого такая выгода, которой и не порадуешься толком. И хозяин нервный, злой, подозрительный – потому что если сам обманываешь, то думаешь, что и другие тебя обмануть норовят, и боишься того, что заметит кто-нибудь выкрутасы эти, претензии предъявит. И сотрудники тогда злые, потому их такие вещи делать заставляют. Так что, если в целом посчитать, то те, кто на этом заработать пытается, ещё и убыток терпит. Дальновидный человек никогда в колодец плевать не будет, не зря такое сказано. То есть это чисто экономически получается невыгодно. Я себе такого никогда не позволяла. У нас даже баня есть при столовой. Ясно же, что первое, что хочет водитель дальнобойщик с дороги – это сполоснуться. Вот у меня муж сам много ездил, он знает. И постоянных посетителей в результате много, и мы довольны. Жалко, конечно, что продавать приходится, но очень уж за аренду заломили. Так что ищем мы сейчас новое место, будем заново народ приручать.

- Это вам надо собственное помещение, чтобы не зависеть ни от кого, - замечаю я.

- Да вот мы и думаем уже, - переглядываются супруги.

Мне нравится, что они не охают, слушая нас, а принимают спокойно и с достоинством, не нарочитым, но исходящим из самой глубины их характеров.

Екатеринбург мы объезжаем с юга. Просторные кварталы новых зданий чередуются один с другим, производя величественное впечатление широко и уверенно раскинувшегося мегаполиса. Старик показывает нам кварталы, построенные непосредственно в бытность Ельцина первым секретарём Свердловского горкома. Рынок, на который едут подвозящие нас, расположен недалеко от тюменского выезда, и нас это более чем устраивает. Когда-то – лет двенадцать назад - Оля была в Свердловске, заезжала к Владиславу Петровичу Крапивину, чьи детские повести, песни и клуб «Каравелла» навсегда очаровывают людей, узнающих об этом удивительном человеке. Уже тогда город был настолько велик и раскидист, что произвёл на Олю неизгладимое впечатление. Что уж говорить про теперь.

Вот уже и выходить пора. Напутствуемые разъяснениями на каком транспорте добраться непосредственно до развилки трасс, мы душевно прощаемся с супругами и мчимся дальше на тут же подошедшем автобусе.

Нас довозят до последней развилки, где мы и встаём, полные собранности и энтузиазма, что так легко проскочили столь крупный город. Всё-таки опасение застрять после Ижевска было немалое. Погода по-прежнему безоблачная, градусов около тридцати, но мы к этому уже привыкли и о другой жизни не мыслим.

Теперь нас берёт невысокий пузатый, но явно крепкий мужик с тяжёлым брутальным лицом и снисходительно-равнодушным взглядом все познавшего в этой жизни человека. Лет ему в районе пятидесяти и он совершенно спокойно отзывается на наш дежурный рассказ, начав неторопливо перечислять места, в которых был сам, и давая тут же каждому месту короткую характеристику или указывая запоминающуюся примету. Его рассказ растягивается на полчаса, настолько обширна представленная им география. Слушать его интересно, потому что он бывал там по всяким торговым и прочим делам и обильно приправляет свои комментарии воспоминаниями на данную тему, – что он тогда продавал, что перекупал, где приценивался и как с кем договаривался.

Крайне любопытно смотреть на его грузную мимику, на то, как он приподнимает брови, оттопыривая одновременно нижнюю губу, потом, словно после долгого сна, резко проводит шершавой толстой ладонью по лицу, производя сухой фыркающий звук, встряхивает коротко головой, так, что нижняя челюсть с тяжёлыми, словно изрубленными щеками увесисто болтается туда-сюда. Сам он похож в такие моменты на бывалого ротвейлера с массивными брылями и тяжёлым взглядом.

Упоминает что-то про «своих пацанов», которые сейчас разошлись по разным бригадам (то есть бандам) и занимаются «своими делами», говорит об этом с оттенком сожаления. Я замечаю, что, как правило, люди такого рода занятий – потенциальные смертники, но мужик властно кряхтит и цедит равнодушно:

- Тут я не согласен. Про вас то же самое сказать можно. Знаешь, сколько всяких отморозков по трассе шатается? Вы вот с палаткой едете, так вот любой подойдёт к вашей палатке и просто ради спортивного интереса возьмёт и прикончит обоих. Вы поймите, я не то, что вам этого желаю, просто вы ничем тут не защищены, никто про вас не знает, оружия у вас нет никакого. Да хоть бы и было, не всегда и оно поможет. Просто на спор возьмут да и грохнут. У меня товарищи поехали как-то на рыбалку отдохнуть с семьями, на озёра. В этих, кстати, краях. Вот их так ехало пять семей на пяти машинах… И на одном, короче, участке, что так… пустынней прочих был, накрыли их байкеры, человек пятнадцать. Перекрыли дорогу, остановили. Ну, говорят, мужики, сливайте бензин и денег подкиньте, а то далеко не уедете. А все плюгавенькие, поганенькие, шпана одна, беспредельщики, а не байкеры. А мужики крепкие, им и подраться не в падлу, но они не одни же - с семьями! Так вот и пришлось отдать всё, что требовали. После этого случая только с оружием стали ездить, даже если группой большой собирались куда-то.

Рассказывает нам про то, что совсем недалеко от трассы – километрах в двадцати – сейчас идёт какой-то молодёжный самостийный фестиваль наподобие Грушинского. Пожимает равнодушно плечами, узнав, что туда нам не надо. Сворачивает он с трассы перед маленьким мостом, что у въезда в Богдановичи. Сто километров подарил он нам – за то и спасибо.


Фото 12. Начало Сибири.

Ждём мы всего ничего, не успеваем даже как следует размять ноги и присмотреться к месту, как нас опять приглашает наш путь. Странноватый мужичок косится на нас через очки на завязочках-бечёвках. Он едет до Камышлова, и это ещё сто километров. Сам разговаривает мало, видимо, не имея такой привычки, больше поглядывает да послушивает удивлённо. Он явно воспринимает нас как пришельцев с другой планеты и мы не особо стремимся развеивать чары. Сам он идеально подходит на роль жителя Камышлова. Камышлов… странное название: тут и камышовый кот, и улов камыша, и ловля кота в камышах – всё смешалось. Но город старинный, упоминается как крепостица с начала семнадцатого века. Кроме этого, в Камышлове после гражданской войны жил Бажов.

У неожиданно высокого и ухоженного белокаменного собора нас высаживают и мы получаем полное представление о роли таких сооружений в низкорослых деревянных посёлках, ведь рядом теснятся одно-двухэтажные частные домики. На их фоне собор выглядит просто грандиозно. В целом Камышлов производит впечатление тихого уездного городка, который от села отличается только этим собором, возвышающимся над всеми прочими строениями, и мы поначалу думаем, что довольно быстро пересечём его по главной улице, которая и есть федеральная трасса. Крохотные домики, утопающие в цветах и по окна закатанные многими слоями асфальта центральной улицы, которая всё равно никак не производит впечатление центральной, развлекают нас своим неброским уютом.


Фото 13. Собор в Камышлове.

Между тем низенький Камышлов неожиданно оказывается очень длинненьким и полчаса интенсивной ходьбы к ощутимому результату не приводят. Нас это слегка смущает – уж больно неказисто препятствие, но Оля умудряется остановить местную «Скорую помощь», на нашу удачу пустую. Неторопливый пожилой человек кивает нам на задние сидения и объясняет, пока мы едем, что нам бы пришлось ещё столько же, сколько прошли, ехать по главной улице - улице Ленина: на ней больше двухсот домов, а потом сворачивать и ещё пилить Бог знает сколько до выезда. Вот так. По носу нам, снобам московским. Камышлов – город и просит с этим считаться.

Мы вкратце рассказываем шофёру нашу историю и в свою очередь, активно выспрашиваем о том, как тут живут люди.

- Да как вам сказать… - неопределённо пожимает плечами водитель. – Люди везде выживают. Трудно, конечно. Вот мой сын – а он почти твой ровесник – тоже на скорой помощи работает, ещё в реанимации, словом, получается после одной смены сразу на другую. А что вы хотите – жить-то надо как-то. Вот сейчас у него две с половиной тысячи и получается. Да у жены тысяча, наверное. Так вот и живём. Я ещё с матерью кое-как помогаю – нам-то уж мало надо, да он гордый, редко берёт, всё сам, говорит. Учиться хочет пойти, да пока никак не получается. Наверное, на заочный устроится.

Следуя привычке питаться местными продуктами, пытаемся купить здешних камышловских булочек, но на них и смотреть страшно, настолько они имеют неприглядный вид и засижены мухами. Но кушать хочется, поэтому приходится покупать фрукт, ставший для России своим во всех, как оказывается, районах, в любое время года. Этот фрукт – банан. Выбираем связку поприличнее и идём на место голосования.

Поедая бананы, посмеиваемся. Действительно, забавно – стоило доехать до Сибири, чтобы в заштатном городишке пообедать бананами.

Дорога довольно узкая и расширения не предвидится, если только наоборот. Выезд из города совмещён с поворотом и лёгким спуском, через метров двести усиливающимися, так что идти нам некуда. Поэтому когда через полтора часа около нас останавливается разбитый и какой-то воинственный «КамАЗ», мы почитаем это за манну небесную.

- В моей машине можно всё, - первым делом заявляет водитель, когда Оля спрашивает, можно ли кинуть рюкзаки на какое-то тряпьё за занавеской. – Можно петь, танцевать, целоваться, трахаться…

Демократия...

Водителя зовут Алексей, на вид ему сорок с небольшим, у него худое бугристое лицо с длинным шрамом на правой щеке, отчего он совершает иногда челюстью странные напряжённые движения, напоминающие нервный тик. Белые с лёгкой рыжиной волосы стоят дыбом, взгляд покрасневших дымчато-серых глаз беспокоен, но жёсток и цепок, движения скупые, резкие и точные. Говорит он отрывисто и эмоционально, выразительное рублёное лицо его отражает все перипетии рассказываемого.

Первым делом он сообщает, где на трассе самые дешёвые шлюхи, и тут же зажимает себе сведённый тиком рот. Поясняет, извиняясь и скоро глянув в сторону Ольги:

- Информация для мужчин.

Объясняет, что остановился только потому, что мы были вдвоём, а если бы я был один, то, скорее всего, проехал бы мимо.

- Я уже заколебался от педиков отбиваться, - рубит он. – В последнее время развелось их такое количество, что страсть просто. Как будто из телевизора все повыпрыгивали, только успевай отмахиваться. Один раз остановились с напарником – а я тогда ещё с напарником ездил – в кемпинге. А напарник у меня был парень молодой совсем, только что с флота вернулся, настоящий морячок: высокий, статный, плечи широкие, румянец на щеках… И мы там у машины завозились что-то, смотрим, так какой-то югослав – ну, вы знаете: строительных фирм по России много югославских, - аж рот разинул, бросился к нему, руки растопырил, пройти не даёт… Я не шучу! – предупреждает Алексей, так как мы покатываемся со смеху от его энергичных слов и выражений лица. – «Возьми, - говорит, - меня, я тебе любые деньги заплачу». Мы сначала понять не могли, а потом как поняли, так чуть не убили его на месте. А он настырный попался, чуть ли не в ноги бросается. «Любые деньги, только возьми меня прямо сейчас, жить без тебя не могу!» И мелет что-то скороговоркой, что у него и вазелин и презервативы с собой, и что он мылся только что и ничем не болеет… Напарник мой за монтировку схватился, – а его же ударить даже противно – югослав этот едва увернулся. Отбежал, а сам не уходит, руки тянет… Еле от него отбились тогда. А потом, уже ночью, просыпаемся от шума какого-то во дворе. Крики там, ругань, удары какие-то глухие. Я сразу пистолет наизготовку – мало ли что, места-то глухие, власти никакой. Выглядываем, смотрим, а там несколько водил этого югослава месят ногами. Он там валяется на земле, извивается, кричит что-то… Допросился, видать.

А в другой раз – так я вообще обалдел – останавливает меня в Башкирии мент. Ну, я показываю ему документы, сам семечки стою грызу, он осматривает машину, оси там, всё ли в порядке, потом говорит там чего-то своё, ментовское, и руку так мне на плечо кладёт, поглаживать начинает. А я на него смотрю: какой-то он странный – усики ниточкой, лицо полное, рыхлое какое-то и движения какие-то… словно от бедра так идёт, как красавица какая томная. Как до меня дошло, так я его чуть не прикончил на месте, даром что руки заняты были. «Ты, - говорю, - чудак, ты что думаешь: если на тебе форма, так я тебе тут все кости не переломаю? Убери руки, петух топтаный, а то гаечным ключом тебя тут на месте удовлетворю!» А он так ручкой махнул и отвечает… Вы подумайте только, что он мне отвечает! – «Ну ладно, давай семечек и поезжай, п р о т и в н ы й !» Сел я в машину, никак не разберу, как т а к о е могло случиться… Ну всё, думаю, везде пробрались, даже в ментуре сидят. Эстрады нам мало как будто.

Алексей дёргает головой, словно у него сводит челюсть, и с яростью закуривает очередную сигарету. Он говорит с таким напором и подкупающим волнением, что мы буквально ухохатываемся, слушая его негодующие комментарии.

- Гаишники - это вообще отдельная песня, - отсмеявшись, отвечаю я. – Тут и без таких… персонажей всего хватает. Мы когда от Казани к Елабуге ехали на фуре тоже, так нас остановил один такой. «Что везёшь?» - спрашивает. «Замазку, шпаклёвку, побелку», - это наш ему отвечает… Молодой такой парень, татарин. Мы с ним вообще классно проехались вместе, хорошо очень пообщались. Ну и он вроде не обижен остался. Так вот, гаишник этот спрашивает, уны-ыло, с надеждой так спрашивает: «А поесть ничего не везёшь?» – «Нет, поесть нет ничего». – «Ну, ладно, езжай тогда…» То есть мы там просто в осадок выпали.

В самом деле, мы с Салманом тогда хорошо посмеялись после этого случая. А сейчас надо как-то смягчать обстановку, потому что напряжение от Алексея исходит нешуточное, для водителя это не очень хорошо. Поэтому я прощупываю общие темы, не столь пикантные и острые, но могущие перевести направление внимания в иное, более доброжелательное русло. Алексей отзывается. Он коротко посмеивается и жёсткие глубокие морщины прорезают его лицо.

- У меня однажды вообще улёт был полный… - вспоминает он рассеянно, выглядывая в окошко и что-то высматривая под кузовом. – Так вот, ехал я под Читой, – а я вообще редко туда ездил, в основном по Западной Сибири, - и тоже тормозит меня мент и прямо так и говорит: «Дай, - говорит, - голодному читинскому менту на батон хлеба, а то есть нечего». А я на него смотрю: он раза в три меня шире, форму по особому заказу шили, не иначе. Я оторопел так слегка, говорю ему: «Кто же из нас голодный? Ты на меня посмотри, сравни с собой. Это ты мне должен подать на пропитание». - «Ладно, не кобенись, давай полтинник и разойдёмся по-хорошему. Я большой, мне кушать много надо. А пожадничаешь, вообще никуда не поедешь, найду что-нибудь»… Нормально, да? – Алексей в первый раз поворачивается к нам лицом, тыкает в нас колючими прозрачными глазами, кривовато улыбаясь. – Ну, что делать: я пятьдесят рублей ему достаю, сую… А тут сзади фура с якутскими номерами показывается. Так он встрепенулся, уши у него, как у охотничьей собаки, поднялись, весь туда взглядом ушёл, потом засеменил так торопливо, волшебной палочкой своей размахивает,… а я ему вслед кричу: «Что, пошёл к моему батону красную икру стрелять?» Он на бегу оборачивается, смеётся тоже, кивает… И смех, и грех, ну что с таким сделаешь?

И теперь мы веселимся все вместе.

Постепенно разговор становится всё более содержательным, и Алексей обнаруживает способность беседовать на достаточно сложные темы.

- У меня, между прочим, высшее инженерное образование, - сообщает он в ответ на мои деликатные попытки в какой-то момент разговор упростить. – А всякими аномальными вещами я давно уже интересуюсь. Вот вы на Алтай едете, чтобы с Космосом связаться, а далеко ездить не надо. Всего полминуты назад мы проехали развилку сельскую, видели, да? Так вот на самом краю поля, у дороги открыт канал. Мне его мой учитель показал. Человек, который меня жизни научил. И вот, когда я чувствую, что есть необходимость, то останавливаюсь и минут сорок посижу там на травке, пранаяму немножко поделаю. Такое впечатление после этого, что крылья выросли, всего прочищает. Мне учитель говорил, что тут аномальная зона и летающие тарелки иногда даже объявляются. Места такие разбросаны по всей Земле, просто их специально искать надо или стремление большое иметь к этим вещам. А на Алтае… там никуда ходить не надо – сел под любым деревом и полетел. Так что где-то я вам даже завидую.

Мы, без сомнения, сильно удивлены поворотом беседы, но это только подогревает наш интерес к этому человеку.

- Я с большим вниманием отношусь к встречам с такими людьми и местами, - говорит Оля раздумчиво. – Я раньше в Калуге жила, так вот там недалеко от города – стоит только Оку перейти – есть один овраг с ручьём, где раньше на возвышении языческое капище было и ручей его обтекал. Там такое примерно место, как вы говорите. И я немного знаю людей, которым это место по душе, кто туда готов постоянно ходить. Хотя рядом люди живут и довольно много людей, и для пикников всяческих места там самые что ни на есть подходящие. Но – не идут. А мне там хорошо. И Николаю хорошо. А вот первый муж мой не мог там долго находиться, сразу голова начинала болеть. Часто потом бывают странные ощущения… Я, вообще, когда ребёнком была, теплоход остановила – он ушёл с пристани прямо перед тем, как мы с матерью на неё вбежали, и там нас прекрасно видели, пальцем показывают, а сходни убирают. И я так разозлилась и говорю: «Чтоб ты на мель сел!». И что вы думаете, - сел! Мама, помню, тогда очень испугалась, потому что слишком явное совпадение было.

Алексей слушает очень внимательно, периодически отрывается от дороги и бросает на Ольгу заинтересованные оценивающие взгляды. Он мужик чуткий, понял всё правильно. Неожиданное Ольгино повествование подвигло и его поведать о своей жизни более открыто.

- Я человек очень сложный, - признаётся он. – Тем более выпить люблю, чего уж там скрывать. И первая жена от меня и ушла поэтому много лет назад. Так что я не так молод, как выгляжу, - усмехается он и смотрит на нас в упор. – Мне сорок три года уже. Ушла - и правильно, наверное, сделала. Ей надо было, чтобы я дома был и не пил, а я если и не пил, то дома просто не мог находиться. Места себе не находил, психовать начинал. Вот в дороге хорошо себя чувствую – никого надо мной нету, никто мне не надоедает, живи, как хочешь, думай, о чём хочешь. Были у меня раньше напарники, но никто со мной долго ездить не мог. С последним так вообще такая история получилась: поехали мы вместе с ним, а я чувствую - не ладится у нас, не получается нормально общаться. О чём ни начнём разговаривать, всё не то, всё раздражает. И он это тоже чувствует. В общем, дал я ему денег на поезд и в ближайшем городе высадил, чтобы не убить в дороге. А на работе уже знают, что со мной лучше не связываться по таким вопросам, и отстали. Так с тех пор один и езжу.

А жена у меня сейчас всё равно есть, гражданская. У нас с ней и ребёнок недавно родился. Она намного меня моложе, на восемнадцать лет. Я вообще-то в этот рейс не хотел ехать, но жене деньги сейчас на учёбу нужны, а это дело важное, вот я и поехал.

- А где жена-то учится? – спрашиваю я.

- В финансово-экономическом, на коммерческом отделении, - коротко отвечает Алексей и замолкает.

Мы отмериваем километр за километром, и дорога опять незаметно мельчает, словно мы плывём вверх по реке. Сдвигаются вокруг неровного асфальта чахлые берёзки да осинки, пустынно и дико кругом. Давно пропала разметка, белые ленты не радуют глаз своей целеустремлённостью, только серое полотно старого асфальта, точно пыльный мешок, кинутый в болото.


Фото 14. Дорога на Тюмень.

Но и тут живут люди. Они стоят, кучкуясь, каждые десять-пятнадцать километров и предлагают покупать набранные у придорожья ягоды и грибы. Оля хочет ягод и без колебаний сообщает об этом. Удивительное существо моя жена. Ей и близко не приходит в голову подумать, что значит затормозить «КамАЗ» с таким прицепом, она же п р о с т о хочет откушать ягодок, что здесь такого?! При этом она даже не просит, - просто думает вслух: хорошо бы, дескать, чернички поесть!..

Алексей тормозит и Оля, быстро высунув и спрятав язык от удовольствия, мельком на меня взглядывает, высовывается из кабины и начинает выяснять курс местной черники. С другого борта разворачивается совсем иная ситуация. Белая «шестёрка», заполненная до отказа лицами кавказской национальности, подъезжает к нашей кабине, и оттуда доносятся агрессивные гортанные крики. Алексей, лучше меня разобравшийся в моменте, что-то гаркает им в ответ. Кавказцы проезжают чуть вперёд и, остановившись у грибов, высыпают наружу.

- У, с-суки!.. Всё правильно ведь сделал, показал, что тормозить буду! – с сосредоточенной яростью выговаривает Алексей и бьёт себя по сгибу одной руки ладонью другой, отвечая на воинственные жесты снаружи.

Потом цепким движением из-под старой телогрейки позади себя он вытягивает пистолет, с сухим щелчком резко передёргивает затвор и суёт оружие на сиденье под ногу. Это Сибирь. Здесь лучше не ездить без оружия. Это край дикий и своевольный, здесь выживают только бойцы.

Я поочерёдно напрягаю и расслабляю все мышцы, заставляю кровь струиться по телу, массирую задеревеневшую шею. Всё происходит легко и само собой, словно я постоянно оказываюсь в таких переделках. Мысли совершенно будничные. Сейчас они подойдут. Ольгу надо будет быстро запихнуть за занавеску, а дальше смотреть по ситуации. Я без колебаний готов бить на поражение, не сдерживаясь и не рефлексируя дальнейшее.

Оля тем временем безрезультатно завершает свои переговоры и возвращается в ситуацию.

- Очень здесь дорого, - сожалеет она.

О, женщина! Чтобы ты съела ягодку, мы готовы вступить в перестрелку, а тебе и дела нет.

Алексей трогается и кавказцы не бросаются на нас. Вероятно, они и сами собирались останавливаться. Они ещё раз обмениваются с Алексеем нелицеприятными жестами, и мы проезжаем. Но это ещё ничего не значит. Нас могут догнать на трассе, в безлюдном месте. Поэтому оружие Алексей не убирает.

- ПМ или «ИЖак»? – спрашиваю я, прерывая напряжённое молчание.

- «ИЖ», - коротко отвечает Алексей, поглядывая в зеркало заднего обзора.

- Газовый? Настоящий?

- Настоящий.

Оля слышит наш странный диалог.

- О чём вы? – близоруко щурясь и накрывая мою руку своей ладонью, спрашивает она.

Она, кажется, ничего не заметила.

- А ты обратила внимание, что Алексей пистолет достал?

- Нет, а что случилось такое?

- Потом объясню, просто смотри по сторонам получше, не по Подмосковью едешь.

Оля замолкает, но признаков беспокойства не выказывает. Через несколько минут кавказцы обгоняют нас и вызывающе сигналят. Алексей гудит им вслед, с силой оттягивая вниз специальный шнур с рукояткой, до того незаметно болтающийся где-то сбоку.

- У меня всё равно громче, - сквозь зубы цедит он и оскаливается.

Отработанным точным движением он делает холостой спуск в сторону открытого окна, ставит оружие на предохранитель и засовывает его, откуда взял. Похоже, инцидент исчерпан.

- Часто приходится доставать? – спрашиваю я коротко.

- Случается, - отрывисто бросает Алексей, выглядывая дорогу впереди.

Но больше нас никто не тревожит.

Мы уже давно выехали на пределы Урала. Сибирь обступает нас. Плоские равнины тянутся на километры и перемежаются с лесами и болотами. Выехав на опушку одного такого леса, мы лицезреем классический образец местного населённого пункта. Покосившиеся и явно подгнивающие некрашеные домики, наполовину ушедшие под землю, когда не разберёшь, где собственно домики, а где прилегающие к ним сараи, вечные лужи в густой траве у самой дороги, чахлые берёзки, растущие чуть ли не из воды. Семь или восемь построек подобного рода и составляют сибирскую деревню. На берегу лужи у поваленного деревянного забора валяется совершенно проржавевший трактор…


Фото 15. Сибирь.

Алексей много рассказывает нам про те места, где часто ездит, то есть про Западную Сибирь.

- За Ханты-Мансийском – двести километров севернее его – построили недавно столицу «Лукойла». Там сейчас тысяч двести народу живёт. Город совершенно новый и изумительный. Москвичи, кто туда приезжает, после вот с такими глазами ходят и всем рассказывают, как там здорово. Во-первых, чистота – поразительная. Во-вторых, все дома суперсовременные, максимально к местным условиям адаптированные. Их по специальным проектам строили. Приезжаешь: вроде глухой край, а там такие условия шикарные! Тут же в парниках круглый год фрукты и овощи выращивают, спортивных сооружений очень много, бассейны там… Иллюминация в городе великолепная, ни одного закоулка, где бы светло не было, нет. Милиция вся своя, поэтому очень оперативно работает. Поразительный город. Ну и цены там тоже, конечно, соответствующие, едва ли не больше московских. Очень крупный центр сейчас стал.

Название Алексей никак вспомнить не может, а на карте никаких крупных поселений в том месте не обозначено и я начинаю подумывать, что это местный технологический вариант Беловодья. То есть где-то город есть, но где именно – никто не знает, только однажды в году, в воде дикого озера, к берегу которого не проберёшься, можно увидеть его отражение… Хотя Алексей производит впечатление серьёзного человека, вряд ли он будет забавляться подобными легендами.

Ещё он вспоминает, что недалеко от Ханты-Мансийска совсем недавно построили огромный подвесной мост в том месте, где Иртыш впадает в Обь. Он тянется на несколько километров и сделан настолько смело и необычно, что всю бригаду, которая трудилась над его созданием: от конструктора до последнего рабочего, который болты на перилах забивал, - наняли в Италию строить подобное сооружение в Альпах.

- Вот это чудо техники! Я по разным мостам ездил, разное видел, но такого нигде в мире больше нет, это я точно говорю!

Он повествует об этом с огромной экспрессией и я уже жалею, что нам немного не по пути, чтобы заехать в Ханты-Мансийск, ибо такие грандиозные сооружения меня тоже всегда притягивали, подкрепляя веру в мощь человеческого разума.

Мало-помалу в разговор всё больше вступает Ольга. Алексей как раз явно наговорился и расположен послушать нас, я же как-то сник и устал, мне охота помолчать. Оля, неторопливо подбирая слова, говорит об издательстве, из которого ушла накануне нашего отъезда, о тяжёлой атмосфере там, своенравной начальнице – совершенно бешеной генеральной директрисе, общающейся с сотрудниками по принципу: «Пошёл вон, иди сюда». Неизбежно в разговор вплетается тема отвратительных учебников, которые моей жене приходилось редактировать, и хамоватых авторов, пользующихся полной поддержкой директрисы.

- Вот держишь такой учебник в руках и не знаешь: смеяться или плакать, - говорит Ольга. – Такое впечатление, что авторы или сошли с ума, или свалились с Луны, или сознательные вредители. Вот, к примеру, учебник по литературе для одиннадцатого класса, это русская литература двадцатого века. Занял первое место на конкурсе учебников, который проводил Национальный Фонд подготовки кадров... Так вот, там совершенно отсутствуют произведения о Великой Отечественной войне. Просто отсутствуют и всё. Словно и не было у нас Великой Отечественной войны, не было создано потом огромного количества талантливых рассказов, повестей, романов, не было написано множество стихов на военную тему… И что я там должна редактировать? Или вот: все знают эти имена – Шолохов, который «Тихий Дон» написал, и Александр Блок, поэт. Так вот Блоку в учебнике посвящено восемьдесят страниц, а Шолохову всего три, и те ругательные. Я против Блока ничего не имею, сама его очень люблю, но так-то зачем? Это же учебник, а не полемическая научная статья в специальном журнале!.. Или ещё: в одном учебнике для начальных классов по русскому языку даётся такое задание, типа загадка – «как называются плоды сосны». И в ответе предполагается, что это шишки. Но, извините, сосна – голосеменное растение, у него не может быть плодов, плоды бывают только у покрытосеменных…

- А шишки что же такое? – Алексей явно заинтригован.

- А шишки, - с торжеством разъясняет Ольга, - это органы размножения!

Мы дружно смеёмся. Ольга повторяет эти рассказы в каждой второй машине, потому что невозможно каждый раз придумывать что-то новое, но я готов наслаждаться прочувствованностью её историй ещё и ещё. Водители тоже обычно радуются, преимущественно, конечно, тому, что шишки – органы размножения. Алексей не исключение.

Воодушевлённая Оля припоминает ещё несколько эпизодов.

- Пишут в предложении: «Ёжик забежал в свою норку». Но ёжики принципиально не живут в норках, это не мышки! Ёжики живут в гнёздах! Я объясняю это автору, а она начинает тут же жаловаться директрисе, вроде как ваш редактор меня оскорбляет и вообще не понимает ничего… А директриса на меня всех собак спускает, потому что сама дура дурой и ничего не знает, ей лишь бы выпустить книгу поскорее, чтобы бабки получить. И начинает кричать в присутствии автора, что само по себе недопустимо, что вот, ты не умеешь работать, ты грубишь уважаемому автору… И всё это отношение такое получается у неё почему-то только с теми, кто бездарь и натуральный халтурщик. А хороших сильных авторов она обманывает, пренебрежительно о них отзывается, волокиту устраивает и тогда ей уже не важно, что они обо мне ей скажут. А это серьёзные профессора, академики всё. Просто в них она ничего не родственного не усматривает, потому что они не предъявляют наглых претензий, не скандалят, выполняют все условия…

Алексей слушает неожиданно внимательно, он нами уже серьёзно заинтересован. Ну, или Ольгой.

- Вот ты мне это рассказываешь, а я удивляюсь: как такой человек, как ты, может позволить с собой так обращаться? Вот на меня – а где я только ни работал - ни один начальник голоса не повышал. Причём не надо ругаться, глазами сверкать, руками размахивать. Просто посмотришь так, улыбнёшься - и тому всё ясно.

Алексей оборачивается к нам, приподнимает уголки рта. Очень мило. Дымчато-серые прозрачные глаза дикого кота на худом бугристом лице. Улыбка бретёра, всегда готового к схватке, в которой он не пожалеет себя.

Оля немного смущена: и правда, как о н а допускает такое?

- Моя шефиня просто по-другому разговаривать не умеет, - объясняет она, помедлив. – Она не конкретно на кого-то орёт, она по жизни орёт.

- Я вот и не могу ни с кем работать, - признаётся Алексей, учуявший в Ольге родственную душу. – Терпеть не могу начальников. Поэтому и езжу так.

Мы с Олей делаем по несколько глотков минеральной воды, и поясняем, что предпочитаем питаться продуктами той местности, через которую проезжаем. В такую жару на первом месте у нас стоят минеральная вода и мороженое. Алексей, глядя на нас, вспоминает любопытную вещь. Он начинает рассказывать, что у него на участке располагается родник – так случайно получилось, и в этом роднике повышенное содержание ионов серебра.

- У нас на Урале вообще вода очень полезная. И, если вы обратили внимание, очень разная по вкусу. Я вот рекомендую вам «Уральскую» – возьмите, попробуйте, - он протягивает нам бутылку.

В самом деле, вкус изумительный, словно нарзан настаивали на брусничном листе, а потом добавляли берёзовый сок. Запомнить название немудрено, и я мысленно обещаю, что куплю эту воду, как только встречу. Нет никакого сравнения с безвкусной водой у нас в Москве.

- Вот ты голову хотела помыть, - говорит Алексей Ольге. – Так можешь не стесняться, у меня целая канистра воды как раз из моего родника, я всегда с собой в дорогу пару канистр беру. Так давай сейчас остановимся и помоешься настоящей серебряной водой.

Оля благодарно соглашается, отклоняя при этом предложенный Алексеем шампунь – и свой есть. Схема действий уже отработана: я поливаю небольшими порциями, Ольга сосредоточенно взбивает свою гриву и фыркает довольно. Мимо по обочине проходит какой-то другой водитель, ободряюще похохатывает:

- О… Правильно, бабочка, молодец, так и надо! – и подмигивает мне понимающе. Дескать, с такой девкой не пропадёшь!

Я вежливо улыбаюсь в ответ.

Самозабвенно наплескав воды в лицо, Оля с чистым скрипом трёт его ладонями, урчит, в общем, производит впечатление человека вполне счастливого.

Алексей предлагает нам обратить внимание на книжки про Гарри Поттера.

- Меня они сейчас тащат, хотя многие говорят, что книги эти детские. А я ничего там детского не вижу. Как, наверное, в любой классной детской книжке. Очень серьёзные там вещи. Как раз про то, о чём мы тут с вами говорили.

- Вы попробуйте Толкиена почитать, - в свою очередь советует Оля. – Это считается классикой такой литературы.

Я Гарри Поттера читал, но об этом умалчиваю. Мне нечего сказать Алексею на эту тему. А что я ожидал? Что он окажется почитателем Вернадского или Лосева? Он энергетически очень сильный человек, но свою энергию он коверкает всей своей жизнью, или она, будучи не упорядочена, коверкает его жизнь – тут уж всё едино. Вот он и рвётся протуберанцами в разные стороны. Хорошо хоть что-то пытается в себе понять, в чём-то разобраться.

- Я вас высажу на объездной тюменской дороге, - сообщает Алексей, протирая покрытые плотным слоем пыли стёкла. – Мне-то дальше на север, за Сургут, а вам по объездной километров десять до омской трассы. Там ребята нормально уезжают, я знаю. Что-нибудь от комаров-то с собой есть у вас?

Мы признаёмся, что ничего, и Алексей, покряхтывая, отдаёт нам пакетик с антикомариной мазью.

- Иначе здесь выжить невозможно, - сообщает он. – Хорошо ещё, что мошки уже нету. Стрекоза уже пошла, она всю мошку выбивает обычно за несколько дней. А с этим гнусом вы бы дальше Тюмени точно не уехали без хорошей-то мази.

Удивительное выражение: «Стрекоза пошла». Мы привыкли к тому, что «пойти» могут грибы, ягоды да орехи, но никак не стрекозы. Здесь, однако, «идут» как раз стрекозы, и такое внимание к ним не ради красного словца, это приметы огромной практической необходимости.

Как это часто бывает перед расставанием, мы замолкаем, думая уже о дальнейшем и понимая, что для развития какой-нибудь стоящей темы время отсутствует. С удовольствием дарим нашему водителю одну из наших книжек и Алексей заметно тронут. На выходе он сует нам непочатую бутыль «Уральской».

- Пусть это для вас сувенир с Урала будет, - как-то неловко говорит он, пожимая нам руки и улыбаясь своей кривоватой улыбкой.

Мы у объездной тюменской дороги и напротив нас стоят типичные окраинные многоэтажки. Там уже Тюмень. Вечереет – дело движется к семи, но ещё достаточно светло и жарко. Одним словом, времени ещё много и его надо использовать. Мы сходим с обочины на травку, умываемся остатками старой минералки и специально припасённой для этого воды. Воды сейчас у нас достаточно и мы кое-как приводим себя в порядок, освежаемся и смываем часть напряжения от беспокойной ауры Алексея.

Нам представляется печальной и до боли типической его исполненная противоречий фигура. Он как бы воплощает собой те качества русского народа, на которые не раз в течение истории обращали внимание многие проницательные люди. Трагическая разгульность характера, невероятным образом совмещённая с исканиями чего-то вечного и непреходящего. Особенная чувствительность к правде и громадные внутренние силы, не имеющие вектора приложения и оттого бесцельно растрачиваемые на пустяки, сжигаемая понапрасну творческая энергия. Как результат – одиночество, тоска от одиночества и безнадёжные попытки его преодолеть в истовой молитве, беспробудном пьянстве или горделивом отвержении от бессмысленного и несправедливого мира. Мы это очень хорошо чувствуем и понимаем, поэтому Алексей к нам и потянулся, а мы, впустив его в себя, впустили и часть его душевной сумятицы, его неустроенности и неприкаянности. Дай Бог, чтобы он проникся нами не меньше…

Некоторое время мы возимся с вещами, меняем пустые бутылки на полную, подтягиваем шнуровку. Вокруг вьются десятки небольших серых стрекоз, они явно путают нас с цветами и стоит нам замереть на мгновение, начинают усаживаться на голову, плечи, спину. Это так неожиданно и так увлекает, что я специально протягиваю руки в сторону их скопления, и стрекозы доверчиво рассаживаются на ладони. Вот что значит «стрекоза пошла». Не будь сейчас здесь этих милых созданий, нас поедом жрала бы мошка и гнус. Жаль, что комаров стрекозы если и едят, то не так активно, но комары – дело, в целом, привычное. Одна стрекоза садится мне на голое плечо и долгие секунды мы смотрим друг другу прямо в глаза. Потом гостья с недоумением слетает. Стрекозы же эти словно приветствуют нас на сибирской земле. Половину пути мы проехали, что-то будет дальше…

Дальше, приободрённые, мы стараемся остановить машину и добраться до омской трассы. Машины останавливаются одна за другой, но все водители хотят денег. Один раз выстраивается чуть ли не очередь. Оля очень хочет уехать поскорее, начинает просить меня заплатить им, сколько они хотят (рублей пятьдесят) и ехать, но я упрямо отмахиваюсь. Нас должны везти просто так и после ещё благодарить. Люди, которые этого не понимают, пусть отправляются своей дорогой, нам по любому с ними не по пути. Я сказал. И оказался прав в своём самомнении. Ждать пришлось не так уж и долго – минут двадцать от силы. Одиннадцатая машина нас взяла, несмотря на то, что водитель был таксистом и сразу же в этом признался.

- До омской дороги довезу, однако, - однозначно заявляет он нам – невысокий, пожилой, в очках-зеркалках.

Оказывается, до неё не больше трёх километров, а никакие не десять, как нам объяснили сначала. Таксист сидит, чутко выпрямившись и успевает поведать наивным москвичам, что он коренной сибирский татарин, то есть, в некотором смысле, потомок Кучума. И действительно, он не похож ни на волжских татар, ни на чувашей, что-то особенное есть в его облике. Подвозит он нас на правах гостеприимного хозяина и объясняет доброжелательно, где лучше нам вставать и как в дальнейшем ехать по трассе.

- Очень хорошо, что мы въехали в Сибирь и встретили там коренного жителя. Для нас это важно, - говорит ему на прощание Оля, и сибиряк с достоинством кивает.

Доволен. Довольны и мы.

Тюмень уходит на север, ряды многоэтажек с неустроенными пустырями заканчиваются, а перед нами посреди неуютной равнины – двухполосная дорога на Омск, - та внутренне определённая нами середина пути, какую, как казалось в некоторые эпизоды, мы едва ли достигнем.

На трассе уже стоит человек, сначала принятый нами тоже за пожилого. Он с посохом и каким-то нелепым полиэтиленовым пакетом, худой, нескладный и невысокий. Человек приветственно машет нам рукой и тут же подходит знакомиться.

Это Алексей (везёт же нам на Алексеев!). Он из Киева и на самом деле довольно молод. В пути он уже полтора месяца, а если учесть, что перед этим заезжал домой буквально на несколько дней, то уже полгода. У него вытянутое лицо с добрыми глазами и длинные вьющиеся волосы, достаточно жидкие, чтобы назвать его причёску шевелюрой. Больше всего он напоминает странника-богомольца – не в самом лучшем смысле этого слова. Последующее общение полностью подтверждает первое впечатление.

Он подходит к нам и начинает привычный разговор: кто, куда и откуда? Для него мы – представители единой армии автостопщиков, которые изначально друг друга любят, если встречаются; легко делают одолжения, если их об этом просят, а также легко воодушевляются разными предложениями и проектами случайных попутчиков. Он нам рад тихой радостью члена семьи, встретившего долгожданных родственников, и я уже начинаю подумывать, как бы деликатнее закруглить общение, ибо мы опять оказываемся втроём, а вечер между тем наступает неотвратимо. Алексей же нам рад и, вдобавок, никуда не торопится. На счастье, почти сразу останавливается «Газик» и берёт нас всех до развилки старой и новой трассы.

Я беседую с водителем, совершенно поражая его и его сына-подростка тем, с какой целью мы оказались на омской трассе, и, главное, откуда мы изначально едем. Мужик искренне восхищается и сообщает, что сын его рвётся в будущем в Москву, просит меня пару слов рассказать о первопрестольной.

- Москва очень разная, - я чувствую себя лектором общества «Знание». – Смотря для чего в неё ехать и смотря на какое время. Там всё намного жёстче и динамичнее, чем здесь, и там никто не будет незнакомым приезжим помогать, скорее, наоборот. Это вообще отдельное государство. Там совсем другие законы, другие модели отношений, другие цены, наконец. С другой стороны, в Москве можно найти абсолютно всё, надо только хорошо поискать; и если в других городах есть какие-то ограниченные ниши, которые в общем уже заполнены, то в Москве их настолько много и они настолько многочисленны, что возникает новое качество. Все эти ниши взаимодействуют, так что вариантов количество неограниченное. Потом Москва – это же транзитный город, сквозь него всё течёт и всё обязательно оставляет свои визитные карточки, а это новые возможности. Но приезжать с этаким восторгом человека, никогда в таком месте не бывавшего – вот, дескать, Москва! – значит, стать жертвой. Причём даже не обязательно людей, можно и обстоятельств. Последнее особенно обескураживает, как правило. Поэтому, - назидательно обращаюсь я к пацану, слушающему меня с раскрытым ртом, - ехать к нам можно, только надо очень хорошо понимать, зачем ты это собираешься делать. Я вот коренной москвич, а предпочитаю в любое свободное время из Москвы удрать в нормальное место… вроде вашего.

Отец и сын счастливы. Во-первых, их «Тюмень – столицу деревень» назвали нормальным местом, во-вторых, им обоим жутко интересно, в-третьих, каждый из них считает, что я поддержал их точку зрения: у сына иллюзия, что ехать в Москву он собирается по д е л у, а старший в роду убеждён, что это ничем не подкреплённая блажь.

После выхода Алексей уступает нам первое место, объяснив, что у него есть вписка в Тюмени и что, в крайнем случае, поздно вечером он вернётся туда.

- Заодно и помоюсь тогда, - заключает он.

Мы начинаем голосовать и Оля рассказывает мне о беседе с нашим нежданным спутником. В принципе, всё было ясно с самого начала, но детали она рассказывает любопытнейшие.

Алексей не зря упомянул про то, что ему неплохо было бы помыться, он не мылся уже две недели (!) и это притом, что всё это время зависал у друзей в Екатеринбурге. До этого он несколько дней зависал на Грушинском фестивале с друзьями и они вместе поставили там около своей палатки коробку и надписью: «Помогите, кто чем может, желающим доехать до Байкала». И действительно потом поехали на Байкал, но своих попутчиков Алексей в пути растерял и сомневается, стоит ли туда ехать. Он уволился с работы и денег у него нет, он ходит по деревням, мимо которых проезжает, и просит накормить его и пустить переночевать, если не кормят водители. У него есть идея, что автостоп – это спорт, и что надо регистрировать его как вид спорта, создавать квалификационную комиссию из бывалых стопщиков, а там, глядишь, и до олимпийского движения рукой подать. В данный момент его целью является Новосибирск, но у него есть ещё одна, гораздо более грандиозная цель. Он собирается добиться аудиенции у патриарха Алексия II, уговорить его благословить какую-нибудь икону, а потом объехать с этой иконой все монастыри России и сделать её таким образом чудотворной.

Для нас ясно, что такие люди, подобно лесковскому очарованному страннику, попали под власть бесконечного разнообразия пространств и впечатлений, не чувствуя, что размывается стержень их собственной жизни. Никогда не прекращающееся беспокойное кружение по миру становится для них самоцелью, невротическим бегством, ложной попыткой поиска себя не внутри, а снаружи. Алексей целиком размазан в днях и машинах, он не в состоянии осмысливать эти наплывающие потоки. Он добр, мил и ненавязчив, но долго общаться с ним тяжело; возникает ощущение, будто ты вместе с ним проваливаешься куда-то в пустоту и никак не можешь понять, для чего это всё происходит и когда придёт хоть к какому-то результату.

Уже начинается долгий сибирский закат. Развилка дорог плавно втекает в лес, ограждая сосновый бор от осиновых и берёзовых чащ. Напротив нас симпатичный сухой кустарник. Рядом – крошечный дачный посёлок, которого нет на карте. В принципе, поставить палатку есть где. Но делать это на глазах у Алексея совершенно не хочется. Он нам ясно изложил своё кредо странника, а это значит, что, если он останется с нами до темноты, то мы, как обладатели палатки, должны будем пригласить его к себе. С его точки зрения это естественно. И как ему поделикатнее тогда объяснить, что с нашей точки зрения естественно мыться несколько чаще двух раз в месяц, особенно в такую погоду? Мы, может, для него и удача, потому что о своей вписке в Тюмени он уже и не вспоминает и туда возвращаться, судя по всему, не собирается, но он для нас явная обуза и нам непонятно, почему мы должны эту обузу на себя взваливать.

На самой середине решения этого сложного этического уравнения около нас останавливается видавший виды «Жигуль». В нём – двое молодых парней и один чуть постарше. Они соглашаются везти нас до Винзилей и один из них уже раскрывает багажник, чтобы положить туда нашу поклажу. Мне не слишком нравится такая оперативность, но молодые люди не настолько внушительны, чтобы вызвать серьёзное беспокойство, и мы таки усаживаемся на заднем сиденье. С облегчением машем Алексею, проезжая мимо него, и целиком сосредотачиваемся на наличной ситуации.

Слева от меня сидит какое-то невзрачное, блудливо хихикающее втихомолку существо. Такому дай бутылку пива в руки и он будет счастлив наедине с ней. За всё время езды он ни сказал, кажется, ни слова, только подхихикивал на слова своих приятелей.

За рулём довольно плотный парень с круглым лицом и короткими волосами, постоянно оглядывающийся и пробегающий по нам шарящим взглядом маленьких красных глазок, таких же круглых, как и его лицо. Рядом с ним сидит худощавый мужичок в камуфляжной куртке, он явно постарше прочих. С ним мы, в основном, и разговариваем, и он нам рассказывает про Тюменскую область и конкретно посёлок Винзили, куда мы направляемся. Они все ездят так каждое утро; работают в Тюмени, а вечером возвращаются обратно. По их словам, в Тюмени очень много таких, как они, и мы понимаем, что не ради красного словца придумана эта прибаутка про «столицу деревень».

Нас интересует необычное название посёлка и мужик в камуфляже демонстрирует образец народной этимологии, деловито рассказывая, что речка Пышма, которую мы уже несколько раз успеваем пересечь, делает в этом месте особо замысловатый разворот, как бы вычерчивает вензель, отсюда и название.


Фото 16. Винзиля.

Сравнительно скоро мы сворачиваем в сторону Винзилей, проезжаем мимо какого-то пацана, чинящего мопед, с которым водитель здоровается, и долго едем по улицам. Нас это несколько нервирует. Водитель обещал довезти нас до магазина и круглосуточного кафе, но этот магазин оказывается несколько дальше от дороги, нежели мы предполагали. Мы несколько раз высказываем намерение выйти, не дожидаясь магазина, но водитель упрямо твердит, что «уже близко». Наконец, он и впрямь останавливает около недавно построенного здания и оборачивается к нам с блуждающей улыбкой на блестящей физиономии.

- Ну чего, надо и подмазать маленько… на бутылку, - подмигивает он. – Сколько платить-то будем?

- О деньгах перед посадкой договариваются, ребята, - сообщает Ольга, не производя никаких движений.

- А сколько ты хочешь? – спрашиваю я, пристально глядя в глаза водителю.

- Ну… полтинничек хотя бы.

- За полтинничек я бы и до Ишима не поехал, так что ты думай, что предлагаешь, – холодно отрезаю я, понимая, что проявлять нерешительность никак нельзя. – Мы от Москвы бесплатно доехали, так что, за эти тридцать километров пятьдесят рублей отдадим? Сказал бы сразу и не сели бы сюда! Так что не надо никаких импровизаций.

Сбоку блудливо лыбится вялый тинейджер, его в расчёт можно не принимать, стоит только хорошенько локтем отмахнуться, с остальными поговорим.

- Да ладно, ты чего, нормальные ребята, заканчивай, - вполголоса говорит водиле мужик в камуфляже и тот с кривоватой улыбкой вылезает из машины, демонстративно побрякивая связкой ключей.

С мужиком в камуфляже мы прощаемся нормально, в своё рукопожатие он вкладывает некое извинение за приятеля.

Конечно, никакого круглосуточного кафе рядом нет, есть магазин, работающий до десяти вечера. Куда мы и заходим. И попадаем в Москву. Потому что магазин отделан не только снаружи, но и внутри. Изнутри это типичный и не самый маленький столичный супермаркет. В нашем походном обмундирования мы даже слегка смущаемся. Впрочем, недолго, и меня тянет, как обычно, громко похвалить место с точки зрения москвича, но Оля прерывает меня на самом начале. И правильно делает. Рабочий посёлок, все слухи распространяются тут, наверняка, быстро, а личности живут разные, что водитель нам только что наглядно продемонстрировал. Не всем обязательно знать, откуда мы, и проявлять по этому поводу незапланированные нами эмоции. Мы покупаем, что нам нужно, и стремимся уйти поскорее. Потому что водитель меня действительно напряг, а встреченные молодые люди на дороге и в магазине укрепили во мнении, что после работы местная молодёжь отдыхает с бутылкой в руках. То есть заняться ей, в общем-то, нечем. Так что можно спокойно бросать клич: «Меня обидели москвичи!» - и открывать сезон охоты.

На повороте перед трассой пацан всё ещё чинит свой мопед и просит меня его подтолкнуть. Я с удовольствием его направляю в сторону посёлка – теперь не будет свидетелем выбранного нами направления. Сами осматриваемся и решаем уйти от селения подальше. Нехорошая какая-то атмосфера тут, и дело не только в осадке от напряжённого общения. Угрюмые сибирские работяги – не самая благостная компания. Так что мы направляем свои стопы вдоль трассы и солнце бьёт нам в спину. Останавливать кого-либо не собираемся, хотя по инерции и поднимаем руку пару раз. На самом деле мы уже ищем место очередной ночёвки.

Мост оказывается неожиданно длинным. Прозрачные, но от этого не менее обманчивые северные сумерки не позволяют верно сориентироваться и мы несколько раз принимаем за Пышму какие-то болотистые протоки и затоны, разделённые плотными рядами высокого тростника с осокой, рогозом и невысоким кустарником. Ошибиться немудрено. Зелёные берега в лучах заходящего Солнца кажутся совсем тёмными, а в каждой луже или озерце во всём своём великолепии отражается закатное небо. Оно представляет собой словно изнутри подсвеченную и отшлифованную полусферу из агата экзотических расцветок. Вечерняя голубизна отражается в воде густо-синим цветом, полосы розовато-оранжевых облаков перемежаются, оттеняясь, с фиолетовыми прожилками небесного турмалина. Отражённое видение снизу кажется ещё таинственнее и едва ли не ярче, точно медленно остывающее расплавленное стекло. На востоке это роскошное цветение окаймляется акварельной рябью сиреневых вечерних облаков, а с запада мощное золотое сияние чистым потоком заливает притихшую природу, сообщая каждому предмету особый смягчённый блеск, как бы припорашивая всё вокруг золотой пылью.

Фото 17. Пышма и 18. Мост через Пышму.

Зрелище захватывает неимоверно и если бы не оравы соскучившихся по людям комаров, мы бы застыли на месте и зачарованно любовались этой психоделической феерией.

Комары между тем всё прибывают, а спать так или иначе где-то надо. Сначала мы пытаемся дойти до одинокой сосны на значительном возвышении, но для этого, оказывается, надо перейти через болото, так что этот вариант отпадает. Идём к чернеющему лесу вдоль трассы, туда, где река со всеми её протоками и заливами уж точно кончается. Путь туда оказывается неожиданно долог, но я рад – мы подальше уходим от человека. Всё-таки Алексей сообщил нам своё немалое напряжение и я сосредоточенно сопротивляюсь животной настороженности, что сидит внутри меня и водит вокруг недоверчивым оком.

Это забавно, но там, где кончается мост и начинает лес, слева виднеется ещё одно селение. От человека не убежишь.

По крайней мере, мы дошли до сухого места, а бесконечное болото, в которое превратилась пойма Пышмы, благополучно завершилось. К сожалению, этого никак нельзя сказать о комарах. Я долго не понимаю, как стоят у самой речки рыбаки, застывшие как изваяния, потом вспоминаю, что всё дело в специальных мазях, которые в средней полосе европейской части России нужны немногим больше, чем средство против малярии. Мы спускаемся под мост и проходим вдоль живописного русла несколько сот метров, чтобы удалиться от возможного внимания рыбаков. Там, среди приветливых берёзок, на удивительно шелковистой траве, по которой не надо ползать и собирать шишки, чтобы не ворочаться на них ночью, мы ставим абсолютный рекорд по скорости развёртывания нашего походного дома. Надо же, оказывается, я прекрасно помню последовательность действий и Ольге совсем необязательно меня подгонять! Роем столбящиеся кровопийцы гадко пищат на все голоса и щекотно ползают по всем открытым частям тела, норовя залезть куда-нибудь в нос, рот или уши. Мерзавцы! Чтоб вас всех разорвало! Мы же с вами одной крови! Хм, попал, как ни странно, в точку…

В судорогах заныриваем внутрь спасительной палатки, застёгиваемся и со зверскими лицами гоняемся за несколькими кровососущими пассионариями, успевшими проникнуть внутрь. Участь первопроходцев оказывается незавидной. Передушив оных, с облегчением рассматриваем прозрачный полог. Извергов собралось уже поболе двухсот, они деловито перелетают с места на место, пробуя непроницаемую оболочку отвратительными своими хоботочками. Постоянные неудачи не смущают злодеев, они полны решимости ждать рассвета и устраиваются поудобнее. Их крупные, точно на стероидах раскормленные полосатые тела с мохнатыми уродливыми ножками, возбуждают в нас ярость первобытных охотников и мы с наслаждением раздаём по их жалам прицельные щелбаны, пользуясь высокой кинетической пропускаемостью прозрачной сетки. Утолив частично жажду мести, рвём на части приобретённые в Винзилях вкуснейшие сырные палочки с колбасой и нервно засыпаем, полные разнообразнейших впечатлений сегодняшнего дня, завершившегося для нас столь кровавым образом.

к началу | назад | продолжение

[обсудить статью]

 

Ваши комментарии к этой статье

 

19 дата публикации: 24.08.2004