Владимир Калуцкий,
член Союза писателей России

 

БЕЛЫЙ ПОЖАР

 

"Чехословакия вернула в Россию партию старинных книг, вывезенных из страны ушедшими за границу белыми войсками».

Из газет

 

Узкая телеграфная лента принесла весть о прорыве красных укреплений белым корпусом генерала Мамонтова. Сокрушая на своём пути малочисленные гарнизоны Южного фронта, конники Добровольческой армии один за другим занимали советские города. Уже пали Россошь, Острогожск, Каменка... Не успевших эвакуироваться коммунистов и весь актив занятых городов и сёл уничтожали поголовно. Беспощадный клинок белого генерала метил в самое сердце пролетарской республики.

На очереди был город Бирюч.

Молодая Советская власть города, ставшего к тому времени городом Буденное, ещё не устоялась, однако представители её были людьми крепкими и не робкого десятка. Но пока городской комитет партии и местный Совет рабочих и солдатских депутатов принимал бумажное решение о критической ситуации, красный эскадрон Мирона Чебеняева, что называется, точил сабли. Сам Мирон, маленького роста, рыжеволосый, с яркими усами вразлёт, то и дело устраивал смотры своему воинству. Он считал, что боеспособность эскадрона зиждется исключительно на выправке бойцов.

Вот и теперь спешенные конники выстроились во дворе бывшего уездного училища. Построенные по ранжиру, в остроконечных шлемах, с саблями и короткими карабинами, они и впрямь внушали уважение. А страху нагонял пристроенный в ногах у правофлангового Ивана Рябова новенький, ещё не пристреленный пулемёт «Максим».

- Товарищи бойцы! - коротышка комэск бегал вдоль строя, в коротких остановках приподнимаясь на носки. - Товарищи бойцы, белогвардейская сволочь приближается к городу. Эти царские недобитки нарвутся здесь на наш революционный кулак.

Белая армия - дура, Красная армия - сила! - входил в раж маленький сабленосец, начиная надоедать красноармейцам. Комиссар эскадрона Василий Светашов хмуро помечал в памяти бойцов, особенно вольно ведущих себя в строю. Потом взял слово:

- Великая пролетарская идея приведёт нас к светлому будущему. Но нынче на пути к нему стоит белый генерал Мамонтов. И мы разобьём его, если не будем вести себя, как бойцы Ряшинов, Другов и Белошапкин. Что за разговорчики в строю, что за ужимки? Красноармеец Белошапкин, как можно думать о диктатуре пролетариата, ковыряясь в носу?... Вопросы есть?

- Разойтись!

Комэск с комиссаром подались на почтамт за последними новостями о Мамонтове. Там, прямо в операционном зале, на полу кучей высились какие то бумаги.

- Придётся сжечь, чтобы белым не досталось, - объяснил им секретарь Совета Игнат Меркулов и вывалил в кучу ещё один мешок книг в замечательных золотистых переплетах. Светашов поднял одну. «Собрание сочинений известнейших русских писателей. Москва, в университетской типографии, 1849. Издание В. Перевлевского. Василий Кириллович Тредиаковский, с его портретом, факсимиле, биографией». Повертел в руках книжку, бросил в кучу:

- Этот старый хлам и без Мамонтова спались надо. Опиум, и фамилия-то поповская - Тредиаковский!

Поддел ногой отлетевший в сторону томик, прошёл в стрекочущий зал телеграфа вслед за Чебеняевым.

 

 

* * *

 

По пыльному шляху шла конница. Белесая пыль оседала на погонах и фуражках кавалеристов, набивалась в усы. Командир корпуса, пятидесятилетний генерал Константин Константинович Мамонтов покачивался в рессорной коляске, окружённый гарцующей охраной. Рядом сидел племянник, подпоручик Владимир Хрущёв. Подпоручик был пьян.

- Ты, Володя, не прав, - мягко убеждал его генерал. - Я ведь отлично понимаю твоё нетерпение, но разворачивать корпус из-за каприза племянника не намерен. Подумаешь - твоя деревня рядом! Да у меня не одна усадьба сгинула - и я не хнычу... Нет, не убеждай, на Бирюч я не пойду.

Константин Константинович поднял руку, щёлкнул пальцами. Мигом подъехал адъютант, на ходу почтительно склонился к генералу.

- Голубчик, есть ли новости из Подгоренского?

- Никак нет, Ваше высокопревосходительство!

Генерал повернулся к племяннику:

- Вот видишь: полк Семёнова третий день не может выбить красных из этого паршивого городка, а впереди Старый Оскол, Курск, Распыляем силы...

Владимир икнул на дорожной ухабине, неуверенным движением поводил растопыренной ладонью перед дядиным лицом:

- Я понимаю, дядя, тебе нет дела до усадьбы твоей сестры. Кто мы для тебя? Бедные родственники... А в моей Солдатке Советская власть, чтоб ей... Ну, как я могу проехать мимо, не пустив моим большевикам кровь. Ты это понимаешь?

Мамонтов брезгливо отвел его руку:

- Им другие кровь пустят, мы ведь не каратели. А тебе проспаться надо. Поди, приляг в санитарную фуру. Да не проси больше спирту у докторов моим именем. Совсем уж расиился, мальчишка!

Отправив племянника в обоз, генерал и сам вздремнул прямо в коляске. Длинная колонна медленно тянулась к Алексеевке. Уже оставленная красными, она многочисленными пожарами была подготовлена к приходу белых.

Под мерный перестук копыт Константин Константинович вспоминал свою недавнюю встречу с главнокомандующим вооружёнными силами юга России. После обильного угощения прошли в вагон главкома, что стоял в тупике на станции Миллерово. И здесь Антон Иванович Деникин раздвинул шторы на секретной оперативной карте.

- Наше наступление развивается успешно, - более выдавал желаемое за действительное, чем констатировал факт главком. - Но этот успех таит в себе и большую угрозу. И отнюдь не военного характера. Дело в том, дорогой полковник, что при нашем приближении большевики варварски уничтожают не только продовольствие и заводское оборудование.. Но и уникальные картины, книги. Уничтожается вековая культура. Вот здесь - генерал обвел указкой район нынешнего Черноземья, - за столетия сложился своеобразный уклад. По мере заселения этого края сюда проникали духовные веяния северных, центральных, западных славянских земель. В тамошних храмах можно встретить иконы суздальского, владимирского, новгородского письма. На богатейших российских чернозёмах располагались имения самых вельможных российских бар, собравших обширнейшие библиотеки. И всё это сейчас летит в огонь. Горит наша история, подсекаются сами корни народа. Воистину сказано в Писании: если Восхочет наказать человека - Он лишает его разума. Я считаю, что в происходящем не столько вина, сколько беда большевиков. Поэтому и предлагаю Вам, полковник, возглавить рейдовый конный корпус, с тем, чтобы провести его но красным тылам. Богом молю: спасите, вывезите всё, что ещё уцелело. Уж лучше это национальное богатство, в крайнем случае, сохранить за границей, чем вообще лишать его потомков...

От Деникина Мамонтов вышел уже в чине генерал-лейтенанта. Адъютант прямо на полковничьих погонах чернилами нарисовал зигзаги и звёзды, и Константин Константинович заступил в командование корпусом.

При осмотре походного госпиталя неожиданно для себя нашёл там племянника Володю, которого помнил ещё гимназистом. Слишком лёгкие отношения с сомнительными женщинами довели его до серьёзной болезни, но он упросил дядю взять его под генеральское крылышко.

И начался рейд. Собранные под знамена Мамонтова матёрые казаки легко били разрозненные красноармейские части. И сколь ни помнил бы Мамонтов о главной цели похода, удержать казаков от расправ он не мог. Да и не старался. Понимал, что озверевшие конники способны на большее.

За линию фронта из Совдепии он отправил уже два охраняемых обоза с книгами и другими ценностями. А впереди корпуса бежал слух: «Грабят - на пропалую! Иконы и те (вот те крест!) из святых углов тянут, А уж злобствуют - ужас!»

...Коляску изрядно тряхнуло в выбоине, генерал очнулся.

- Так что входим в Алексеевку, Ваше превосходительство! - весело доложил возница, полуобернувшись к генералу. Алексеевка горела. У железнодорожной станции полыхал огромный костёр из каких-то документов и рукописей. Генерал ступил на землю, попросил что-нибудь подать, ещё уцелевшее от огня. Принял туго перевязанную серую папку. Распустил тесёмки. Глянул в лист. «Протоколы заседаний Укома РКПб. 1918». «Тоже история», - горько подумал генерал и передал папку адъютанту.

В Алексеевке остановились в ожидании полка Семёнова. Генерал со штабом занял здание церковно-приходской Дмитриевской школы. К вечеру огонь уняли, зазвонили колокола. Генерал собрал именитых людей, соборный клир. Пока рассаживались - подписал приговор на расстрел пойманных активистов.

...Нахальный Владимир вошёл, даже не глянув на часового у двери. Генерал недовольно поморщился, учуяв от офицера винный запах.

- Дядюшка, мне достаточно взвода казаков, чтобы навести в Бирюче порядок. Тут ведь всего пятнадцать верст. Это же старинный купеческий город, не чета заштатной Алексеевке! Дозвольте рискнуть!

И не столько желание овладеть Бирючём, сколько хоть на время избавиться от назойливого родственника, вынудило генерала согласиться с предложением подпоручика. Утром послал на Бирюч сотню Татаринцева, с которой на правах волонтера отправился и Владимир Хрущёв. Длинная двуконная фура при них предназначалась для спасенных экспонатов.

 

 

* * *

Мирон Чебеняев тряс перед лицом перепуганного телеграфиста взведённым револьвером:

- Читай ленту правильно, контра!

Рябой телеграфист дрожащими руками в который раз разворачивал белую змейку телеграммы:

- "Копай могилу зпт краснопузая сволочь тчк генерал Мамонтов зпт станция Алексеевка".

Заматерившись, Мирон столкнул стволом револьвера фуражку на затылок. Наконец-то, они с комиссаром поняли, что белые уже совсем рядом. Помчались в эскадрон. В притихшем городе замерло всякое движение. Выбеленный непогодой флаг над Советом безжизненно свисал вдоль древка. Во дворе училища, как и по всей слободе, горели бумаги. Бойцы охапками сносили книги из публичной библиотеки. Книги обугленными кирпичами корчились в огне, исходили сизым дымом.

- По коням! Красноармейцы Другов и Белошапкин - дожечь эти буржуазные книжки. Победим - новых напечатаем, про наших пролетарских героев. Забьём белый пожар нашим красным! - комиссар прыгнул в седло и развернул кумачёвое знамя.

...Собственно, и боя-то не было. Просто в Слободском яру казаки, как капусту, порубали необстрелянный эскадрон и кинули в фуру так и не выстреливший «Максим». Мирон, рассечённый по груди, лежал лицом вверх с отрубленным рыжим усом. Недалеко в перемешанной с кровью пыли клубочком успокоился комиссар.

А вот Другова и Белошапкина белые взяли с трудом. Укрывшись в каморке каменного здания добротной постройки, бойцы не подпускали к себе никого. Это им, Другову и Белошапкину, жители Солдатки обязаны тем, что каратели не попали в их село: их бывшего помещика, пьяного подпоручика Хрущёва бойцы взяли на мушку первым.

Обозлённые потерями, казаки пошли на хитрость: пообещали отпустить красных бойцов с миром, если те сдадут оружие. Оставшимся без патронов Другову и Белошапкину больше ничего и не оставалось. Обоих зарубили тут же, во дворе, у громадной кучи пепла.

И пока фуру грузили книгами библиотеки из уцелевшей кучи на почтамте, казаки взяли представителей власти и активистов. Их расстреляли у кладбищенской стены и уехали в Алексеевку, так и не удосужившись похоронить ни своих, ни чужих.

...С трудом сдерживая буденновскую лавину, конники генерала Мамонтова с обширными обозами отходили за линию фронта. Не дав себя разгромить, они так и завершили рейд, почти справившись со своей задачей. И за это Мамонтов получил уже настоящие - золотые погоны.

 

 

* * *

 

А архивы и культурные ценности так и уплыли за границу. Они осели на стеллажах и хранилищах Лондона, Парижа, Белграда, Вашингтона, Праги... Более семидесяти лет они для нас не существовали. И лишь с потеплением политического климата утраченное (пли спасённое?) некогда богатство стало возвращаться на Родину.

Недавно в Москве была развернута выставка возвращённых чехами архивов и книг, некогда вывезенных Белой армией за границу. В числе немногих посетителей мне тоже довелось посетить эту выставку.

...Беру в руки книгу в тиснённом переплёте. «Собрание сочинений известнейших русских писателей. Василий Тредиаковский, с его портретом, факсимиле, биографией». И до боли знакомый, почти выцветший штамп Бирюченской уездной публичной библиотеки.

Одни из томов, не успевший сгореть в далёком девятнадцатом.

Всего один...

 

 

Ваши комментарии к этой статье

 

49 дата публикации: 17.03.2012